В поисках Нигера

10 мая, после очень трудного трехнедельного перехода, караван вышел к большой реке. Это была Тинкисо, северный приток Нигера. Европеец видел ее впервые. Здесь заканчивалась первая часть, маршрута: в селении Камбайя жил Ибраима, начальник каравана, с которым пришел Кайе. Теперь путешественнику нужно было искать нового проводника.

В Камбайе ему пришлось пережить довольно неприятные минуты. К тому, что на каждой стоянке невозможно спастись от любопытных, желающих посмотреть на благочестивого молодого египтянина, и к тому, что часто приходится выступать в качестве лекаря, — ведь арабы владеют многими тайнами врачевания! — Кайе мало-помалу притерпелся. Но на сей раз не всем показался убедительным рассказ о судьбе Абдаллаха. Недоверчивые выдвинули, как им казалось, неопровержимый довод: как это у араба может быть такой длинный и прямой нос? Такие носы бывают только у христиан. Единственным средством преодолеть подозрения оказалось чтение сур Корана. А это Абдаллах как раз умел очень хорошо.

Приближалось начало дождливого сезона, и долго задерживаться в Камбайе было нельзя. Но Кайе пришлось пробыть здесь целый месяц, пока не нашелся некий Ламфийя, купец из Канкана — большого торгового города на Нигере. Этот купец взялся проводить путешественника до своего родного города. И вот на следующий день после выхода из Камбайи, 11 июня 1827 года, Кайе увидел перед собой широкую даже и межень ленту Нигера.

Он вышел к реке в районе города Курусы, там, где сейчас ее пересекает железная дорога Конакри — Канкан. Именно здесь проходил старинный путь с побережья во внутренние области, в страну мандинго. Кайе был первым европейцем, который увидел Нигер так близко от его истока: Парк и Дочард выходили к нему около Сегу, на несколько сотен километров ниже по течению. Это само по себе можно было считать крупным успехом в географическом изучении Западной Африки. Но Кайе эта сторона дела интересовала пока что меньше, чем достижение Томбукту, хотя он и восхищался величественным видом реки.

Новый проводник вовсю использовал уважение, которое испытывали к «египтянину Абдаллаху» африканские мусульмане: ведь частичка этого уважения (и связанных с ним благ) перепадала и ему, Ламфийе. Он, так сказать, повысил ранг своего подопечного: в его рассказах Абдаллах фигурировал уже не просто как благочестивый египтянин, а как египетский шериф, то есть потомок пророка. Пока это действовало безотказно. Впрочем, позднее, когда Кайе пришлось двигаться через страну бамбара, которые не приняли ислам и оставались при своих старинных верованиях, он убедился, что го легенда хороша не всегда и не везде. Как-то на стоянке путешественник, по обыкновению, отошел от лагеря, чтобы сделать записи в дневнике и по компасу проверить направление, в котором двигался караван. II, как обычно, он воткнул в землю посох — измерение длины тени позволяло приближенно определить широту места, — а вокруг написал на всякий случай: «Во имя Аллаха, Всемилостивого, Всемилосердного!» Но бамбарские женщины приняли эти надписи за магические заклинания, и очень скоро перед Кайе предстала толпа возмущенных жителей деревни, обвинявших его в том, что он околдовал их селение, да к тому же еще не понимавших ни слова по-арабски. По счастью, подоспел проводник, и путешественник избежал очень крупных неприятностей: с колдунами бамбара не имели обыкновения церемониться.

Но это случилось потом, уже после Канкана. А пока караван еще только приближался к этому городу. 17 июня, через неделю после того как Кайе переправился через Нигер, он вошел в Канкан. Здесь его приняли со всем почтением, которого заслуживал шериф, но было совершенно неясно, ни когда он двинется дальше, пи в каком направлении. Сам Кайе рассчитывал выйти из города на северо-восток, добраться до Дженне, а гам погрузиться на какое-нибудь судно и плыть на нем до цели своего путешествия. Но оказалось, что в стране Буре, к северу от Канкана, идет война, поэтому путешествие по такому маршруту невозможно, надо идти на восток, через Вассулу. Но и туда надо было ждать оказии.

Кайе просидел в Канкане почти месяц. Все было бы ничего, если бы не малоприятное открытие, что проводник Ламфийя, который поселил его у себя, беззастенчиво разворовывает багаж путешественника — ту малость товаров, без которой Кайе нечего было рассчитывать куда бы то ни было добраться. Когда он обратился к правителю города, тот признал его правоту, но при ном оскорбленный Ламфийя чуть было не погубил мнимого шерифа, обвинив его в присвоении чужого имени, Все обошлось благополучно, но можно себе представить, с каким облегчением Кайе в конечном счете покинул Канкан с группой из пятнадцати купцов — дьюла и сараколе, которой предводительствовал фульбе по имени Арафа Ба.

Из-за задержки пришлось идти уже под беспрерывными тропическими дождями. Кайе поранил ногу, но крепился и не отставал от каравана. 2 августа пришли в селение Тиме; отсюда обычно отправлялись караваны в Дженне, и путешественник предполагал примкнуть к такому каравану. Но распухшая нога причиняла отчаянную боль, а непрерывные приступы малярии совершенно лишали сил. 14 на пять с лишним месяцев Кайе застрял в этом глухом селении. Заботы хозяйки хижины, в которой он поселился, почти излечили его, но теперь на путешественника обрушилась новая страшная болезнь — цинга. Еще два месяца страданий, во время которых он не раз желал умереть: выпадали зубы, начала разрушаться нёбная кость. Смерть была бы избавлением… Но даже в таком состоянии Кайе ни разу не помыслил о том, чтобы возвратиться с пол дороги. «Я предпочитал умереть в пути, — записывает он, — но не возвращаться, не совершив величайших открытий».

Дело было не только в физических страданиях. Кайе понимал, что непредвиденная задержка в Тиме еще потому ставит под угрозу достижение цели, что основательно истощила и без того небогатый запас товаров, которым он располагал. К физической слабости теперь прибавилась бедность, и путешественник сразу же почувствовал это, когда 9 января 1828 года отправился из Тиме с караваном торговцев орехами кола. Правда, репутация благочестивого египтянина помогала ему получать пожертвования то в виде нескольких десятков каури, то чем-нибудь съестным, ведь милостыня бедным— одна из священных обязанностей мусульманина. Но по дороге встречались не одни только мусульмане, да и в составе каравана добрая половина людей не разбирались в тонкостях учения пророка. И Абдаллаху полной мерой доставалось и за длинный нос, и за бед ность, и за болезненное состояние. Насмешки и издевательства сыпались градом — особенно женщины и рабы-носильщики старались вовсю. А Кайе слишком зависел от этих людей, чтобы позволить себе возмутиться. К тому же он едва мог двигаться; изводили мучительные приступы кашля, цинготные раны во рту кровоточили.

Правда, не все пользовались возможностью поиздеваться над бедным «египтянином». Когда носильщик отказался тащить дальше сильно отощавший мешок, в котором лежали скудные остатки достояния путешественника, какой-то купец погрузил мешок на одного из своих ослов. Кайе с глубокой благодарностью вспоминает этого человека: ведь трудно сказать, что бы сталось с ним, не прояви купец сострадания; даже небольшой груз он был не в силах нести. Читая сейчас сухие, даже скучноватые, записи Кайе — что правда, то правда: он не был талантливым литератором, этот человек, получивший лишь начатки образования, — порой трудно представить себе, какая невероятная сила воли удерживала его на ногах!

Так прошли два месяца. 10 марта он снова увидел веред собой большую реку, на этот раз — Бани, самый крупный приток Верхнего Нигера. А на следующий лень караван вступил в Дженне, где до Кайе из европейских путешественников удалось побывать только Парку.

Здесь Кайе оказался у южной оконечности древнего торгового пути от берегов Средиземноморья. Благоустройство города, богатство его рынков произвели на путешественника сильное впечатление. И не только это — в Дженне Кайе лишний раз убедился, насколько правильна была мысль отправиться в глубь Африки под видом мусульманина. Уже знакомый нам шейх Ахмаду, правитель Масины, категорически запретил доступ в Дженне немусульманам; в тех случаях, когда в город прибывал купец-бамбара, стража у ворот заставляла его произнести мусульманский символ веры: «Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его!» После этого он в глазах фульбской администрации города становился мусульманином и мог спокойно заниматься своими делами. Таким образом, не страдали ни религия, ни коммерция.