В поисках Нигера

В успех своего предприятия Лэнг верил непоколебимо. И у него были к этому достаточные основания: за два года службы в Африке лейтенант хорошо познакомился с местными условиями и научился поддерживать дружественные отношения с африканцами; он свободно говорил на менде, одном из самых распространенных языков этого района. А о личных качествах Лэнга его прямой начальник капитан Грант еще по поводу первого рапорта, поданного в марте 1821 года, писал: «Лэнг… обладает ясным умом, крепок физически, вынослив и широко образован, что позволит ему сделать наблюдения, которые бы не только внушили большое доверие к нему самому, но и принесли бы немалую пользу стране».

16 апреля 1822 года лейтенант Лэнг с отрядом, в который входили переводчик, слуга, двое негров — солдат 2-го Вест-Индского полка и одиннадцать носильщиков, выступил из Фритауна. Он выбрал путь вверх по реке Рокелле: река могла стать удобным торговым путем между колонией и внутренними областями, особенно в дождливый сезон, когда она делалась судоходной на довольно большом протяжении. Такая дорога имела бы огромное преимущество как для самого Лэнга, так и для последующей торговли. Ведь двигаясь по суше, путешественник целиком зависел от того, сможет ли он нанять носильщиков на очередной стоянке. И Лэнг не без основания полагал, что местные вожди едва ли будут ему помогать в этом, так же, впрочем, как и в установлении прямых торговых связей: терять выгоды посреднического положения никому не хотелось.

Уже довольно скоро Лэнгу пришлось встретиться с сопротивлением со стороны вождей. Старейшина селения Ma-Бум Моди Исмаила и его приближенные оказались глухи к красноречию Лэнга, который, как ему казалось, очень убедительно объяснял им выгоды будущей торговли с колонией Сьерра-Леоне. Итоги этого разговора путешественник подвел в двух грустно-иронических фразах: «Они не нуждались ни в торговле, ни в добром имени. Им нужны деньги, и если они их не получат, я дальше не пойду». А когда в конце концов Лэнгу разрешили двигаться дальше, предусмотрительный Моди Исмаила велел проводнику вывести экспедицию к селению, с вождем которого он заранее успел договориться о нападении на Лэнга и о разделе товаров, которые у него предполагалось захватить. Переводчик Лэнга Муса Канта совершенно случайно услышал разговор об этом, и путешественники обошли опасное место.

Но через две недели в селении Каниакута история повторилась: местный вождь направил Лэнга дальше, устроив на его пути засаду. Лейтенанта и его спутников спас бывший солдат британской пехоты, знавший по старой своей службе в Сьерра-Леоне солдат-негров, которые сопровождали экспедицию. Оказавшись в числе посланных в засаду, этот человек сумел задержать свой отряд, и он пришел к месту засады уже после Лэнга.

Известие об этом неудавшемся заговоре дало Лэнгу повод записать в дневнике: «Они обнаружили бы, что такая попытка сопряжена с большими трудностями, чем они ожидали. Ибо такие люди, как те, что были со мною, — давно привыкшие к свободе… скорее отдали бы свою кровь до последней капли, чем согласились бы быть превращенными в рабов». Надо сказать, что в отличие, скажем, от Хаутона Лэнг по своим убеждениям был решительным противником рабства и работорговли. Он оценивал ее очень определенно: «Это омерзительная торговля, которая поражает самые основы производства, разрушает узы общественного порядка и гасит у людей даже сильнейшие родственные чувства». Лэнг прекрасно видел, что запрет рабства в британских владениях не слишком затронул работорговлю в глубинных областях, где она стала неотъемлемой частью повседневной жизни, можно сказать, вошла в быт африканцев.

Даже сейчас, полтора столетия спустя, иной раз бывает как-то не по себе при чтении рассказов Лэнга о том, что ему казалось вполне обычным и естественным. Вот путешественник как бы мимоходом замечает: во время работорговли доходы вождей соседних с колонией Сьерра-Леоне местностей были очень велики, а сейчас стали ничтожными, — ведь с обнищавших подданных не всегда можно собрать даже мизерные налоги.

В одном из селений расследуют случай неожиданной смерти. «Если бы еще существовала работорговля, — записывает Лэнг, — какого-нибудь несчастного могли бы признать виновным и продать в рабство. Но запрещение ее в этой местности из-за близости к Сьерра-Леоне заставило колдунов… прийти к выводу, что смерть последовала от действий злого духа».

В другом селении две матери предлагают путешественнику купить у них детей, а отказ Лэнга заключить такую сделку не только воспринимают как оскорбление, но и объявляют по всей деревне, что это-де «один из тех белых, которые пресекают работорговлю и наносят ущерб процветанию страны». И лейтенант сразу же начинает замечать враждебные взгляды жителей.

Лэнг нисколько не заблуждался относительно истинных причин бурного расцвета работорговли и ее пагубного влияния на все стороны жизни африканских народов. В заключительной главе своей книги о путешествии во внутренние районы Сьерра-Леоне он с горечью напишет: войны между африканцами в этих местах — всегда имели в основе причины, происходящие от алчности европейцев, и такими же причинами поддерживались». Ведь не будь работорговли, африканцы достигли бы гораздо большего в развитии ремесла и земледелия. «Я убежден, — пишет Лэнг, — что небольшое число мотыг, цепов, граблей, лопат и т. п. было бы очень полезно, если бы способы их употребления были показаны практически. И они оказались бы более выгодными в для африканцев, и для нас, нежели ружья, треуголки и шутовские кафтаны, которыми их сейчас снабжают».

В записях Лэнга мы неизменно видим дружеский интерес к людям, с которыми он встречался на африканских дорогах. Лейтенант высоко ценил способность темне и малинке к восприятию достижений европейской культуры: его просто восхитило то спокойствие, с каким африканцы отнеслись к невиданному новшеству — оспопрививанию (у Лэнга было небольшое количество вакцины), ведь поначалу в «цивилизованной» Гнропе оно далеко не всегда проходило гладко и без сопротивления. Особое внимание путешественник уделял африканским ремесленникам, отмечая, что, например, у народов, говорящих на языке мандинго, ремесленника высоко ценят. Очень подробно описывает он металлургическое производство, зарисовывает плавильные печи для железа. Одобрение Лэнга вызвал мост из лиан через Рокелле — прообраз наших современных висячих мостов.

Пришлось Лэнгу столкнуться и с такой особенностью общественной жизни Тропической Африки, как так называемые тайные союзы. Он, можно сказать, на личном опыте познакомился с союзом «Поро», одной из важнейших организаций традиционной Западной Африки. Во внутренних областях нынешней Сьерра-Леоне никто не мог себе позволить путешествовать по стране без согласия союза, иначе говоря, не выплатив его вождям отступного. Лэнг описывал «Поро» как «институт, которого очень боятся в этой несчастной стране», и сравнивал союз с инквизицией. Тут лейтенант ошибается. хотя и было некоторое сходство в методах действия «Поро» и инквизиции: сложные обряды, система ритуальных запретов, наконец, таинственность, окутывавшая все, что делал союз. Но этим сходство и ограничивалось: тайные союзы первоначально были особым институтом родо-племенного общества, который должен был готовить молодежь к исполнению общественных обязанностей в рамках племени, внушать ей уважение к традициям. Однако во времена Лэнга «Поро» был уже не только таким институтом, но в первую очередь очень эффективным средством поддержания авторитета и власти вождей, родо-племенной аристократии, которая занимала в нем руководящее положение. Запуганное таинственностью всех действий «Поро», население безропотно терпело, когда «духи», то есть фактически руководители союза, отбирали любое имущество, какое им приглянулось. Руководители «Поро» с большой охотой захватывали не только вещи, но и людей, которых потом продавали в рабство.

Для Лэнга встреча с «Поро» закончилась без потерь: его солдаты, негры с Ямайки, не оказали должного почтения членам союза, когда те однажды появились в деревне, где заночевала экспедиция. Солдатские штыки, а потом появление Лэнга привели ночных посетителей в замешательство, и они сочли за лучшее удалиться.