Преданный

— Нам нужно поговорить, когда я вернусь. Это важно. Береги себя.

— Хорошо.

— Лиллиан, я…

— Мне нужно идти.

Мы прощаемся, и я передаю телефон обратно Кингстону, который ждет у ледяного камина. Тодд и Анжелика ушли.

Он засовывает телефон в карман.

— Хадсон запал на тебя.

— Нет, — отвечаю я, пожимая плечами. — Я так не думаю. — Он просто хочет меня спасти.

Кингстон практически давится своим смехом.

— Ох, вау, да… Ты даже не представляешь. Этот парень по уши влюблен в тебя.

Я вздрагиваю от его слов.

Он фыркает, как будто моя реакция абсурдна.

— Ты действительно не знаешь?

— Я знаю, что Хадсон неравнодушен к беспомощным женщинам.

Его брови идеальной формы сходятся вместе.

— Так и есть.

Я быстро моргаю, потрясенная тем, что он даже не стал этого отрицать.

— Твой брат не любит меня. Он просто пытается меня спасти. — Мой голос срывается, и я прикусываю язык, прежде чем выдать слишком много из того, что я чувствую.

— Хадсон пытается помочь тебе, потому что любит тебя.

Я поворачиваюсь к нему лицом, скрещивая руки на груди.

— Откуда ты знаешь, а? Чем я отличаюсь от бармена, или бездомной женщины, или Карины, или женщины, которой он купил новый гардероб, или бесчисленных других женщин, которых он спасает? Он попросил тебя дать мне эту работу? — Я подхожу ближе и понижаю голос. — Пожалуйста, не лги мне. Мне нужно знать, заслужила ли я эту должность или ты нанял меня, потому что он попросил об этом. — Я смахиваю что-то со щеки и чувствую влагу на руке. Отлично. Теперь я плачу.

Никогда не видела у Кингстона такого серьезного выражения лица, без тени улыбки, играющей на его губах.

— Что отличает тебя, Лиллиан, так это то, что он никогда не прикасался ни к одной из женщин, которым помогал. Ни одного поцелуя. Ни одной интрижки. Ни одного свидания.

— Ты не можешь знать, что…

— Господи. — Он чешет затылок с выражением, похожим на разочарование. — Просто подумай об этом. Ты видела женщин, ломящихся в его дверь? Взрывающих его телефон? Он производит впечатление плейбоя? Этот парень — гребаный бойскаут. И всегда таким был. Если ты не знаешь его достаточно хорошо, чтобы увидеть это, что ж, ты не обращала внимания.

— Я…

— Спроси меня, сколько женщин Хадсон приводил на семейные мероприятия. Сколько женщин он упоминал. Сколько его бывших мы встречаем, когда куда-то выходим. Спроси меня, сколько раз мой брат был влюблен, Лиллиан.

Я тяжело сглатываю.

— Сколько?

Он наклоняется вперед, чтобы посмотреть мне в глаза, прядь волнистых волос падает ему на лоб и почти закрывает глаза.

— Ноль. До тебя. Что бы ты ни придумывала в своей голове о Хадсоне, делай это, зная, что ты единственная женщина, с которой у него были серьезные отношения. Так что да, возможно, он пытается спасти тебя. Но он также отчаянно любит тебя. И откуда я знаю? Потому что это то, что мы делаем. Мы защищаем, помогаем и спасаем женщин, которых любим. И мы не можем это контролировать.

Я шмыгаю носом, вытираю глаза и прерывисто втягиваю воздух.

— Если ты прав, то это типа мудацкий поступок — сказать мне, что он любит меня, прежде чем у него появится шанс.

Кингстон ухмыляется и закидывает руку мне на плечо.

— Для чего еще нужны младшие братья, как не для того, чтобы эпически портить планы и перехватывать инициативу? — Мы направляемся к следующему бесполезному экспонату — теннисным туфлям с рогами дьявола и без подошвы. — Ладно, эти я бы действительно носил.

Я смеюсь, чувствуя себя легче и немного счастливее.

Он сжимает мое плечо.

— Сделай мне одолжение? Когда Хадсон наберётся смелости и скажет тебе о своих чувствах, изобрази удивление, ладно?

— Я могу это сделать. — Потому что, что бы ни говорил Кингстон, я все еще не могу полностью принять, что это правда. Хадсон любит меня?

— Часы без стрелок. — Кингстон отпускает мои плечи, когда мы останавливаемся у циферблата часов. — Абсолютно бесполезные.

— Ну, не знаю. — Я наклоняю голову, изучая их. — С такими часами ты никогда не опаздываешь и не придешь раньше. Никаких ожиданий. Ты спишь, когда устал, и просыпаешься, когда захочешь. Знаешь, время — это просто социальная конструкция. — Когда Кингстон не сразу отвечает, я поворачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня с легким благоговением и гордостью.

— И ты думала, что я нанял тебя, потому что Хадсон попросил об этом? — Он качает головой. — Ты должна знать, что мой брат уважает меня настолько, что никогда бы не попросил меня рисковать своей компанией ради найма из жалости. Я нанял тебя, потому что мне нравится, как работает твой мозг.

Я краснею от его похвалы.

Потому что в этом я ему верю.

 ГЛАВА 24

Хадсон

За всю свою взрослую жизнь я не летал коммерческими рейсами и никогда эконом-классом. Но эта поездка возникла в последнюю минуту, и нужно было сохранить ее в тайне от моей семьи. И вот я здесь, зажатый на среднем сиденье без подлокотника, а холодный воздух дует мне прямо в лоб. Более пяти долбанных часов.

Как только приземляемся, я снимаю телефон с режима полета, и он звонит у меня в руке. Нажимаю «Принять» и тут же жалею об этом. У меня нет настроения разбираться с дерьмом Хейса.

— Ты где, блядь, шляешься? — кричит он мне в ухо.

Судя по выражению ужаса на лице пожилой женщины слева от меня и легкой усмешке мужчины справа, я не единственный, кто это услышал.

— Секретарша сказала, что ты взял отпуск по личному делу? — Эту последнюю фразу он произносит так же, как и такие слова, как «поделиться», «смирение» и «второе место». — Клянусь Богом, если услышу от тебя слова «уход за собой», я набью тебе морду.

— Сейчас не самое подходящее время. — Я ерзаю, как могу, в тесном пространстве, пока мы подруливаем к выходу на посадку. Серьезно, эти самолеты предназначены для детей? Или просто для людей с маленькими задницами и короткими ногами.

— О, прости. Мой звонок помешал тебе отпаривать мошонку и отбеливать задницу? Какого хрена, Хадсон?!

Женщина слева от меня крестится.

— Дамы и господа, добро пожаловать в Нью-Йорк. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах, пока капитан не выключит знак «Пристегните ремни».

Сжимаю челюсть. Не может быть, чтобы Хейс этого не слышал.

— Твою мать… — выдыхает он. — Ты летал коммерческим рейсом?

Я щиплю переносицу.

— Сначала я был зол. Теперь я волнуюсь. Ты умираешь?

— Нет, конечно, нет, идиот. Но послушай, мне нужно поговорить с тобой кое о чем важном. — Сейчас почти пять часов вечера, и я никак не смогу собрать Августа и моих братьев. — Мы можем встретиться утром? Мне нужно, чтобы Алекс тоже был там.

— Прекрати нести чушь. — В его голосе слышится легкий намек на беспокойство. — У тебя проблемы?

— Нет.

— Ты привез домой невесту по переписке?

Я вздыхаю.

— О, Господи, ты что, поехал за границу и продал почку?

— Это очень важно, не мог бы ты перестать выеб… валять дурака. — Я извиняюсь перед старушкой.

— Я не дурака валяю. Меня тошнит от твоих благодеяний. Не удивлюсь, если ты продашь свой собственный член. — Он фыркает. — Я имею в виду, не похоже, что ты им часто пользуешься…

— Встреча. Организуй ее.

Самолет останавливается, и все встают в унисон, чтобы выйти.

— Во сколько? Я попрошу кого-нибудь подготовить конференц-зал.

— Нет, встретимся в офисе Августа. — Я беру свою сумку. Мышцы спины стонут в знак протеста, когда я наконец выпрямляюсь в проходе. — Ровно в восемь.

Когда выхожу из самолета, в трубке тишина, и я думаю, не прервался ли звонок, пока наконец не слышу Хейса.

— Ты точно в порядке, брат?

Беспокойство в его голосе разрушает лед, который образовался вокруг моего сердца, когда речь заходила о моей семье. За последние двадцать четыре часа холодная ненависть не давала мне спать всю ночь, ставя под сомнение мою преданность и принимая решения для моего будущего.