Преданный

И это Александр. Немногословный гений.

Если не любовь, то что? Что это за всепоглощающее чувство, которое я испытываю к Лиллиан? Это безумное, иррациональное чувство, которое заставляет меня желать запереть ее в своей комнате, чтобы прожить остаток своих дней в ее объятиях?

Неужели моя защитная отстраненность и дистанцированность от отношений сделали меня настолько изголодавшимся по общению, что стоило мне впустить ее, как я превратился в жадную, бездонную яму? Что, если я хочу больше, чем она готова дать? Что, если я действительно люблю ее, но просто не доверяю себе настолько, чтобы распознать это чувство?

 ГЛАВА 21

Лиллиан

Две вещи создают идеальный шторм чувств для такого человека, как я. Во-первых, оказаться в новой социальной ситуации с людьми, на которых я отчаянно хочу произвести впечатление. Во-вторых, оказаться лицом к лицу с человеком, обладающим уникальными физическими качествами, которые вызывают в моей голове миллион вопросов.

Я оказываюсь именно в такой ситуации, когда Джордан знакомит меня с Габриэллой. Брат Хадсона Кингстон наблюдает за мной с нежной настороженностью, как будто каким-то образом знает, на что я способна. Габриэлла полна энергии. Ее волнистые локоны двигаются, словно продолжение ее рук, когда она говорит, а на лице отражается неподдельное волнение. Вернее, на одной стороне ее лица. Другая сторона изуродована длинными неровными шрамами, которые тянутся от шеи до линии роста волос. И именно эти шрамы мешают мне сосредоточиться.

— …так много рассказывал мне о тебе. — Ее рука обвита вокруг поясницы Кингстона. Ее рот двигается, но я слишком зациклена на ее лице, чтобы услышать то, что она говорит. Только когда девушка смотрит на меня, подняв брови, ожидая чего-то от меня, я вырываюсь из этого состояния.

Полагаю, она ждет ответа.

— Прости, что? — хриплю я. — Я потеряла… эм… — Ход мыслей, глядя на твои шрамы.  Я прикусываю язык.

Джордан понимающе улыбается.

— Мы хотели спросить, давно ли ты живешь в Нью-Йорке?

— Почти год, — говорю я, пот выступает на моей коже от смущения и от усилий, которые прилагаю, чтобы не проболтаться о мыслях в моей голове.

Габриэлла, должно быть, видит, что я пялюсь на нее, но не пытается спрятать лицо или вести себя иначе, чем женщина, у которой нет шрамов на половине лица. У меня почти создается впечатление, что она позволяет мне смотреть.

Я перевожу взгляд на Кингстона в поисках чего-нибудь, хоть чего-нибудь, на чем можно сосредоточиться. Его рубашка представляет собой хаотичный рой абстрактных форм, очень похожих на…

— Это что, крошечные члены на твоей рубашке?

И жалею об этих словах, как только они покидают мой рот. Видите, вот почему меня нельзя никуда брать!

Извинение успевает сорваться с моего языка, когда Габриэлла разражается истерическим смехом, а за ней и Джордан.

— Ага. — Габриэлла отделяется от Кингстона и обнимает меня, прижимаясь шрамом к моему лицу. Я слегка вздрагиваю, гадая, больно ли ей. Габриэлла не реагирует, только берет меня за руку. — Я знала, что ты мне понравишься.

Кингстон разочарованно вздыхает.

— Это пейсли, черт побери!

Габриэлла смеется над ним.

— Я люблю тебя, и мне нравится эта рубашка.

От ее слов его взгляд становятся нежным, а улыбка — ленивой.

— Я собираюсь представить всем Лиллиан, — говорит Габриэлла и поворачивает нас к группе из четырех человек.

— Я не хотела его обидеть, — говорю я и тяжело сглатываю. — Я склонна болтать все, что приходит в голову.

— Ты шутишь? Это был лучший подарок на день рождения. Хочешь коктейль, Лиллиан? — Она такая дружелюбная, хотя я знаю, что она видела мои откровенные взгляды. — Выглядишь так, будто тебе не помешало бы выпить.

Я тяжело сглатываю и пытаюсь улыбнуться.

— От коктейля может стать еще хуже.

— Тогда я останусь с тобой на всю ночь. — Она подзывает бармена и смотрит мне прямо в глаза. — Любишь водку? Пьер делает убийственный «Сибриз». — После моего кивка она заказывает мне напиток. Когда оборачивается, то ловит мой взгляд на своих шрамах. — Я была на сафари в Ботсване и слишком близко подошла к львенку. — Держа руку, как когти, она проводит по израненной стороне лица.

— О, боже мой! — Я закрываю рот, чтобы избежать дальнейших восклицаний.

Она широко улыбается.

— Я шучу! — Ее смех громкий и заразительный. — Не думала, что ты купишься. — Она протягивает мне мой напиток.

Я высасываю половину.

— Боролась с лодочным винтом в заливе. — Она пожимает плечами. — Повезло, что я осталась жива. Поэтому, — она поднимает свой бокал, — я не принимаю ни одного дня как должное. Никогда не знаешь, когда все это у тебя отнимут. — Она подмигивает. — Я хочу познакомить тебя с Анжеликой. Она чертовски уморительна.

И это все? Так просто?

Она объясняет природу происхождения своих шрамов на лице так, будто просто рассказывает мне, где купила туфли. И при этом моя одержимость ответами сдувается. Ее открытость устранила мою потребность таращиться. Конечно, у меня все еще есть вопросы, но у меня хватает ума не озвучивать их. По крайней мере, пока.

Интересно, сработает ли подобная тактика в том, как я решаю свои проблемы? Что, если я скажу всем заранее, что у меня СДВГ и что мне трудно контролировать импульсы и следить за ходом мыслей. Что, если вместо того чтобы пытаться скрыть эту часть меня, я буду открыто афишировать свои невидимые шрамы?

Если я приму это, то, возможно, и другие тоже.

Вечеринка по случаю дня рождения небольшая, всего десять человек. Я замечаю, что Хейс и Август не присутствуют. Предполагаю, что это намеренный ход со стороны Кингстона, судя по его любви к Габриэлле.

Мужчины и женщины в смокингах подают нам ужин из пяти блюд, приготовленный известным шеф-поваром, имя которого я не могу произнести или запомнить. Мы поем: «С днем рождения», а затем Габриэлла задувает свечи на трехъярусном шоколадном торте с золотыми хлопьями и карамельной глазурью. Кингстон рассказывает Хадсону о последнем проекте своей компании, пока я размышляю над тем, как слизать соленую карамельную глазурь со своей тарелки. Вместо этого решаю соскрести как можно больше ложкой. Тайком отправляю глазурь пальцем в рот и надеюсь, что никто этого не видел.

— …наш клиент-музыкант просит что-то уникальное. — Кингстон непринужденно откинулся в кресле, его рука закинута на спинку стула Габриэллы, и он выглядит так же по-королевски, как предполагает его имя. — Что-то действительно необычное.

— Полагаю, ваша команда провела мозговой штурм, — говорит Хадсон с деловым выражением лица, одновременно лаская кожу на моем бедре большим пальцем.

— Да.

Анжелика с розовым ирокезом хмурится.

— Нам нужен свежий взгляд. Что-то, что встряхнет ситуацию. В последнее время мы сделали так много корпоративных офисов, что это парализовало наш творческий потенциал.

Кингстон рассеянно крутит прядь волос Габриэллы. Это напоминает мне о том, как рука Хадсона лежит на моем бедре под столом, его большой палец слегка касается моей обнаженной кожи, и я задаюсь вопросом, осознает ли он, что делает это.

— У нас все получится, — уверенно заявляет Кингстон.

Я осушаю последний бокал десертного вина, чувствуя себя немного пьяной.

— Что ты думаешь? — говорит Хадсон.

Я смотрю на нашего сервера, чтобы узнать, могу ли получить еще одну порцию вина.

— Лиллиан.

При звуке Хадсона, произносящего мое имя, я бросаю поиски сервера и сосредотачиваюсь на своем спутнике.

— Что?

Уголок его рта подергивается.

— У тебя отличные идеи.

Кингстон кладет оба предплечья на стол, чтобы опереться на него, и переводит взгляд на меня.

— Точно. Ты придумала отличную идею для «Ит ох». Хреново, что тебя за это уволили.