Ученый из Сиракуз

Филодем кликнул воинов, и они с шумом затопали вниз по каменной лестнице.

Гераклид подошел к окну, выходившему в город, и увидел, как комендант во главе своего отряда появился на площади перед башней. Сразу же их окружили горожане, толпа росла, становилась плотней. Воины оттеснили ее, освободив пространство у ворот, в которое один за другим въехали всадники.

— Диномен! — Филодем заступил дорогу черному коню. — Что случилось? Какое-нибудь несчастье?

— А! Не спрашивай! — прохрипел Диномен. — Предатели. Предатели все! Начали лучники с Крита, а за ними прочий сброд!..

— Твои воины перешли к римлянам?

— Хуже! К Гиппократу! — Диномен перевел дыхание. — Ганнибаловы прихвостни вышли из Гербеса одни, — продолжал Диномен, — вышли просить пощады. Я приказал своим арестовать их, но эти трусы испугались двух безоружных и подчинились им! Изменники! Мы насилу ушли. Защищай город, Филодем, предатели идут сюда.

— Слава Гиппократу! — крикнул кто-то. — Смерть палачам Леонтин!

Вся площадь подхватила, повторяя хором:

— Палач Леонтин, палач Леонтин!

— Молчите вы все, пока римляне не перебили вас! — заорал Дипомеи, и толпа стихла. — Закрой ворота, Филодем! Гиппократ не должен войти в город.

— Гиппократ такой же стратег, как и ты, — ответил комендант.

— Гиппократ предатель, мы лишили его полномочий.

— Не ты его выбирал, не тебе и лишать, — возразил Филодем. — Собери народное собрание. Если оно изгонит Гиппократа, я подчинюсь тебе.

Толпа одобрительно заревела. Отовсюду неслись крики: «Слава Гиппократу!», «Смерть Аполлониду!», «Хвала воителю Ганнибалу!»

— В Гавань! — закричал Диномен, и всадники двинулись сквозь толпу к выходу с площади.

— Теперь война, — сказал Филодем, вернувшись наверх. — Но не мог же я согласиться закрыть ворота перед сиракузским отрядом и ждать, пока римляне истребят его под нашими стенами!

— А потом нападут на город, который некому будет защищать! — добавил Архимед. — Не оправдывайся, Филодем, ты правильно поступил. Может быть, как раз теперь, видя нашу решимость, римляне откажутся от осады.

— Не откажутся, — возразил комендант, — у них тысяч восемьдесят пехоты и флот в триста кораблей. А Сиракузы — лакомый кусок. Но мы отобьемся, Архимед. С твоими машинами и не отбиться! Да я умру от стыда, клянусь Аресом.

_____

Вечером вместе с Магоном к Архимеду приехал Гиппократ. Сотня сопровождавших его конников заполнила узкий переулок. Гераклид не присутствовал при недолгом разговоре нового правителя Сиракуз с ученым. Когда они вышли из комнаты, Архимед сказал Гераклиду, что на время переселяется к воинам:

— Гиппократ попросил меня стать главным советником по делам обороны города, — объяснил он. Видно, настало время поглядеть, чего на деле стоят мои расчеты!

Пока Гиппократ с Архимедом усаживались в повозку, Магон сжал плечо Гераклида.

— Если бы не твой подземный ход, — с благодарностью проговорил он, — перебили бы нас всех до единого. И еще вот что я хотел сказать тебе — Гай Прокул погиб, защищая Леонтины.

БОЙ

храмах приносили жертвы, молились об избавлении от напасти, гадали о будущем по внутренностям жертвенных животных. Но предсказания были противоречивы, и страх, о котором молчали, который гнали прочь, был словно разлит в воздухе Сиракуз.

— Завтра полезут, вспомни мое слово! — хмуро сказал Гераклиду его старый леонтинский знакомец Дион, под началом которого оказался геометр. Видишь, как рано ушли в лагерь, не иначе, отдыхать перед боем.

Они со стены Неаполя глядели на лагерь морских пехотинцев Марцелла. Он возник здесь на месте садов и полей в долине Анапа, перед рощей святилища Зевса, пять дней назад с непостижимой быстротой, прямоугольный, обведенный рвом и насыпью, с бесчисленными рядами палаток, со своими площадями и улицами, огромный, людный, деятельный. А днем позже по другую сторону города у поселка Трогил появился похожий на него, как брат, лагерь войска Аппия Клавдия.

Пять дней на виду горожан римляне ладили штурмовые лестницы, переносные укрытия — «шалаши», окружали плетеными щитами палубы судов, тех, что вошли в Большую гавань. Но еще больше кораблей снаряжались для штурма Сиракуз в соседней бухте, южнее мыса Племирий. Тысячи чужеземцев деловито разрушали дома Полихны и торговые склады гавани, чтобы достать доски и бревна, пилили, рубили, строили. Воины упражнялись в беге, прыжках, стрельбе.

Но сегодня поле между лагерем и берегом бухты опустело раньше обычного. Вероятно, Дион прав: подготовка закончилась, пришло время штурма.

Пять дней назад, когда опасность стала явью, когда на защиту были призваны все, и даже рабам за вступление в войско обещалась свобода, Гераклид отправился к Филодему, чтобы стать воином, и там наткнулся на Диона. Леонтинец был поставлен наводчиком к тяжелому стреломету и взял Гераклида заряжающим.

Пять дней на стене Ахрадины Гераклид учился быстро укладывать в желоб машины тяжелую, толщиной в руку стрелу с острым железным концом и поворачивать вместе с напарником тугой рычаг взвода. Второй рычаг поворачивал Ксанф.

— Больше всех нам достанется, — говорил Дион, морща свое заросшее лицо, — вспомни мое слово.

— Откуда ты это взял? — сомневался Гераклид.

— Здесь, против Львиной башни, место глубокое. Можно на тяжелом корабле подойти к самой стене.

Гераклид часто видел учителя, который словно сбросил десяток лет, без устали обходил крепость с воинами и мастерами, советовал, приказывал, убеждал.

Возвращаясь с Дионом из Неаполя к себе в Ахрадину, Гераклид смотрел на воинов и ополченцев, отдыхавших под стеной, и невольно думал, что многие из них не увидят завтрашнего вечера. Может, и он сам.

Объявили приказ Гиппократа: в эту ночь никому не отлучаться со своих постов. Ночные нападения были в духе римлян. Гераклид ночевал у подножия Львиной башни на куче сена рядом с другими воинами. Ему не спалось. Лежа на спине, он глядел на клюв исполинского Архимедова журавля, поднятый к звездам, бледным от соседства полной луны.

— Архимед идет, Архимед! Радуйся, мудрый! Пропустите главного строителя машин. Скажи, Архимед, мы победим? Отобьемся?

— Если будем сражаться с врагами, а не друг с другом, — ответил ученый.

Гераклид, отряхивая с плаща травинки, подошел к сторожевому костру и обнял учителя.

— Пришел на всякий случай проститься, — сказал Архимед.

Они отправились бродить по освещенной луной площади, беседуя о всякой всячине — многогранниках, законах полета стрел, устройстве вселенной. Но смысл этой беседы не умещался в словах. Ученик и учитель вспоминали прожитые годы и радовались дружбе, которую сохранили вопреки обстоятельствам.

Прощаясь, Гераклид все же пе выдержал и спросил Архимеда о шансах на победу.

— Может быть всякое, — вздохнул Архимед. — У римлян громадные силы. Воины у них опытные и только что пережили победу. Если дойдет до рукопашной, боюсь, нам их не одолеть. Ведь для большинства наших, да и для меня тоже, это будет первый бой в жизни. Но мы будем биться до последнего!

_____

Воины молча стояли на стене, переполненные ожиданием.

Перед ними расстилалось утреннее море, гладкое, еще не тронутое рябью, и на нем, развернутый напротив города, огромный неприятельский флот. Гераклид никогда еще не видел столько кораблей сразу. Несколько десятков пятиярусников — пентер возвышались, как храмы, над скопищем галер, широких грузовых судов, наспех сколоченных плоскодонок. Солнце, горящее за ними, заставляло щуриться, мешало смотреть, и корабли, как тяжелые жуки, висели в ореоле блеска.

Но вот вдалеке ударили бубны, взревели трубы. Стало видно, как у корабельных бортов зашевелились весла — флот Марцелла двинулся на Сиракузы.

Корабли быстро приближались. Впереди шли пентеры. Из их выгнутых наружу бортов опускался целый лес согласно работавших весел, широкие палубы нависали над водой, там за деревянными укрытиями блестели сотни шлемов, виднелись метательные машины. Мачты огромных судов поднимались выше крепостных стен, в привязанных к ним корзинах сидели лучники.