Ученый из Сиракуз

Корабль уже привели в порядок. Над черной полосой подводной части борт был выкрашен красным. На темном фоне выделялись обводы палубы и толстые рамы весельных люков, покрашенные в желтый цвет. Резные украшения носа и стойки перил позолотили. Трирема приобрела нарядный, праздничный вид. Вокруг корабля очистили и огородили канатами широкую площадку, внутри которой сооружался крытый помост для царя и знатных гостей.

Гераклид видел, что по мере приближения назначенного срока Архимед все больше волнуется, хотя и старается не показать вида. Самому Гераклиду было и вовсе не по себе.

Накануне опыта Гераклид сказал учителю, что хочет погулять, и отправился в Тиху. Здесь было просторней и прохладней, чем в тесно застроенной Ахрадине. Улицы прятались в тени деревьев, которые росли у обочин или протягивали ветки из-за оград. Встречались даже небольшие рощицы и сады. Город не замечал тревоги Гераклида. Пестро одетый люд заполнял улицы. Хозяева со слугами, тащившими корзины, просто слуги, посланные купить съестного, не слишком состоятельные горожане. То тут, то там стояли группки друзей, которые болтали и делились новостями, у водоразборных фонтанов толпились женщины с кувшинами.

Вскоре Гераклид оказался перед оградой скромного старинного храма, с серой от времени черепичной крышей. Мимо алтаря и дубов священной рощицы он прошел к неровным стенам и выщербленным колоннам, сложенным из желтоватого известняка. Около храма было пусто, зато левее, возле длинной, богато украшенной постройки царило оживление. Это был храм Тихе, богини счастья, в честь которого и получила название северная часть города. Храм был очень богат, давал ссуды, вел торговлю, брал на сохранение ценности. Но жрецы построили для своих коммерческих дел специальное здание, оставив древний храм таким же, каким он был четыре столетия назад.

Гераклид поднялся по истертым ступеням и прошел через широкие полуоткрытые двери в наос — главную часть храма. Там было пусто, он подошел к статуе Тихе и склонился перед ней в просительной позе. Скульптор изобразил богиню миловидной лукавой женщиной в короне с прямыми зубцами. В правой руке Тихе держала рог козы Амалфеи, из которого, по преданию, нимфы вскормили Зевса. Левая рука богини касалась волос Плутоса, бога богатства, — толстого малыша, обнимавшего ее ногу.

Из задней комнаты к Гераклиду вышел молодой жрец, коротко постриженный, в одеянии, спускавшемся почти до пола.

Гераклид расстегнул висевший на поясе кошелек, достал три дидрахмы и подал жрецу:

— Принеси жертву богине и попроси у нее для меня и моего друга удачи в завтрашнем предприятии.

Вероятно, жрец принял Гераклида за купца, который собирается заключить важную сделку, взял деньги, пообещал исполнить обряд по всем правилам и вдруг добавил:

— Я бы на твоем месте не стал завтра заниматься делами.

— А что, разве завтра несчастливый день? — встревожился Гераклид.

— Нет, день как день. Просто завтра Архимед собирается силой одного человека сдвинуть корабль. Ты разве не слышал? Обидно пропускать такое зрелище!

_____

В этот день Архимед с Гераклидом отправились в гавань, едва рассвело. По дороге их повозка без конца обгоняла горожан, двигавшихся к верфи. Многие узнавали Архимеда, кричали ему приветствия.

Солнце низко стояло над сверкающей водой гавани и глядело в просвет между краем Острова и кручами мыса Племирий. Оно освещало корму корабля, царский помост и пологий склон холма, где уже сидели тысячи любопытных, занявших места с ночи. Позади помоста темнели десятки шатров. Там дымили костры, толпились воины и работники. Трирема стояла на дорожке из толстых брусьев, полого поднимавшихся из воды. От ее носа к столбикам, обозначавшим место установки машины, тянулись канаты полиспастов. Сама машина, спрятанная от зрителей, находилась рядом в специально поставлеппом шатре.

Гераклид хотел было устроиться у края помоста, но вдруг увидел по ту сторону канатной ограды Ксению. Она сидела на склоне одна с вызывающим видом, одетая в ярко-оранжевое платье. Гераклид улыбнулся ей, и Ксения поманила его к себе. Появление здесь женщины было нарушением приличий, на Ксению оглядывались, никто не садился близко к ней. Гераклид оценил смелость девушки и решил принять приглашение, тем более что место было удобным. Он перешагнул канат и подошел. Ксения подвинулась, приглашая его сесть на край ее подстилки.

— Ты настоящий друг, — сказала она, — не то что Аполлонид! Добился приглашения на почетное место. Глупо. Сел бы тут, привлек бы к себе общее внимание. По-моему, просто струсил. Слушай, а Архимед действительно сможет сдвинуть эту махину?

— Иначе бы не брался, — ответил Гераклид.

Люди все прибывали, заполняли склон, толпились у канатов загородки, на помосте рассаживались знатные горожане. Ксения без умолку болтала, вспоминая общих знакомых.

— А этот Аполлонидов Марк, видно, решил тут обосноваться как следует, — говорила она. — Представь — купил дом в Эпиполах. Что ёму здесь надо? Может быть, решил переждать у нас войну?

— Смотри, кажется, началось! — прервал ее Гераклид.

На площадке у корабля послышались команды, засвистели флейты. Войны выстроились в несколько рядов лицом к морю. Перед ними прохаживался Филодем в парадных доспехах.

— Гиерон, — показала Гераклиду Ксения.

По зеркальной воде гавани к берегу двигались три галеры. Два боевых корабля сопровождали широкую с низким бортом прогулочную царскую ладью, украшенную легкой беседкой. Люди на холме зашевелились, многие повставали, приветствуя царя. Сопровождающие суда остановились, не дойдя до берега, а плоскодонка Гиерона плавно сбавила ход и осторожно ткнулась носом в песчаный откос напротив выстроенных воинов. Прыгнувшие с бортов моряки слегка вытянули ее из воды. Опустился широкий трап, и царь в сопровождении пышно одетой свиты сошел на берег. Вскоре Гиерон уже сидел в своем любимом золоченом кресле в центре помоста на возвышении, покрытом драгоценными тканями.

Демонстрация опыта началась. Сперва на площадку вышел Архимед и, обращаясь к царю, сказал небольшую речь, слов которой Гераклид не разобрал. Потом в сопровождении отряда воинов появился Филодем. На борт триремы положили длинные трапы и стали вносить на корабль мешки с песком. Было видно, с каким трудом поднимаются юноши, как гнется под их ногами трап и как легко они сбегают вниз, оставив груз на корабле.

— Что это они делают? — спросила Ксения.

— Нагружают корабль.

— Всю эту кучу? А я думала, зачем мешки? Слушай, а не зря ли Архимед это затеял? Ведь не сдвинет!

Воины с мешками шли по трапу один за другим, но прошло немало времени, пока весь заготовленный груз исчез в трюме.

— Погружена тысяча талантов[10]! — громогласно объявил Филодем и рявкнул: — Экипаж, по местам!

В мгновение ока больше сотни моряков заполнили трирему, уселись на палубе, расположившись у весельных люков.

— Что же он делает, — волновалась Ксения, — ведь не сдвинет!

— Ну помолчи немного, — взмолился Гераклид, — а то напророчишь дурное!

На небольшое время площадка опустела. Корабль был подготовлен к опыту, настало время Архимеда и Гекатея. Они вышли вдвоем — худощавый седой ученый и коренастый рыжий механик, обменялись несколькими словами, и Гекатей направился к шатру. Шатер распахнулся, на глазах замерших от нетерпения зрителей несколько работников вытянули наружу таинственную машину. Все, кто сидел на холме, поднялись на ноги, чтобы лучше рассмотреть ее. По сравнению с громадой корабля этот выкрашенный в черное ящик казался ребячьей игрушкой. Торчавшая из него медная рукоятка не подошла бы, наверно, и для колодезного ворота, не то что для передвижения груженого судна. Зрители зашумели, делясь впечатлениями. За спиной Гераклида кто-то предлагал биться об заклад на три мины, что корабль останется там, где стоит. Но Архимед спокойно расхаживал по площадке и наблюдал за работой помощников. Машину подтащили к концу деревянной колеи, уперли торцом в забитые там приземистые столбы. Свободный канат полиспаста перекинули через барабан, сколько смогли, натянули, закрепили клипом. Гекатей с кистью и ведерком белил подошел к борту и снизу вверх провел черту, которая соединила брус деревянной колеи с краем корабельного днища. Когда он отошел, на площадке остался один Архимед.