Убийство на рыбалке

Мы с сестрой в интернате. Ее там изнасиловали, оказалась в психушке на всю жизнь, умерла там. Домой когда забирали, сами с ума сходили. С ней жить вместе невозможно было. Мама всегда на дядю Гену смотрела с благоговением. Старший брат! Дерьмо он все же, хотя о мертвых плохо не говорят, уж очень много накипело. Мне не жаль его, он заслужил. Но я уже приспособился, знал чего от него ждать, умел с ним договориться, когда денег не было. С Валерой не договоришься. Слава – кот в мешке. Я не понимаю его. Не знаю, чего от него ждать.

А ведь дядю Гену кто-то убил. Я увидел его и сразу понял. Сзади оглушили камнем или палкой. Но кто? На острове два его сына и я, женщины не в счет. С сыновьями он ладил, он их любил. Меня не любил, но мы с ним нашли общий язык, всегда можно было с ним договориться. Что теперь будет? Не знаю. Кто его убил? Чертовщина какая-то! Я не верю, что дядю Гену убил кто-то из нас. Не верю в мистику. Мы одни на острове? При желании на острове можно спрятаться. У дяди Гены было много врагов. Кого не смог приручить, того уничтожал. Утром надо будет осмотреть остров повнимательнее (следы от костра, от палатки). Может быть, лодку найдем. Скорее бы отсюда! И никогда сюда не возвращаться.

– Дождь прекратился, – сказал детектив, – темнота и тишина. Что это за дерево?

– Какая разница? Не знаю, в темноте не видно. Я уже не знаю, где мы находимся, далеко ли до лагеря? Вы знаете дорогу обратно?

– Все дороги ведут в Рим. Буравка маленький остров, не заблудимся. Не слышно еще птиц, затих ветер. Голова разболелась. На дуб похоже. Что-то мне не по себе, словно нас кто-то подслушивает.

– Точно! На острове живет призрак. Он нас подслушивает. Уж, если даже вам не по себе, что обо мне говорить. Сигареты закончились. Зажигалка сломалась. Как бы батарейки в фонаре не сели.

– Дайте мне, пожалуйста, фонарь. Обойду вокруг дуба.

Олег с трудом начал подниматься.

– Не надо, – остановил его детектив, – я один обойду.

Олег снова опустился на насиженное место, ссутулился, закрыл глаза. Вдруг услышал, как вскрикнул Трубников, словно его ужалила змея. Олег подскочил и побежал на помощь. Застыл, увидев висельника.

– Валера? – неуверенно спросил Олег, – кто его повесил? Как это случилось? И все это время он был рядом с нами?

– Вы уверены, что это Валера? – Трубников посветил фонарем в лицо висельника. Олег от такой картины зашатался и опустился прямо на мокрую землю.

– Что с его глазами?

– Так всегда бывает, когда человек вешается. Это Валера? Поднимайтесь, не надо сидеть на сырой земле, заболеть можно. Это Валера?

– Да. Он повесился? Абсурд! Я хорошо его знаю. Он бы сам всех повесил. Елочки, палочки! Ну, и дела! Не верю, что сам. Николай Федорович, куда же вы? Вы хотите вернуться в лагерь?

– Я хочу потащить сюда дерево, на котором мы только что сидели. Слишком высоко висит. Мне надо посмотреть на его шею. Иногда это помогает понять, сам он повесился или ему кто-то помог?

– Не надо дерево, вон чурбанчик в кустах. Хороший чурбанчик, как он здесь оказался? Это на него он встал, а потом ногами оттолкнул. Нет, бредятина! Валерка бы сам никогда!

Трубников встал на чурбанчик и долго осматривал шею покойного. Спрыгнул.

– Ну, что? Не сам же? Я прав?

– Накинули веревку, когда он стоял. Он не сам, вы правы. Подержите фонарь, я хочу обыскать его на предмет улик, изобличающих убийцу.

– Что вы нашли? Я же видел, вы что-то вытащили из кармана его штормовки! Покажите!

– Бумага, прочтем в палатке. Снимать его сейчас не надо. Надеюсь, следственная группа все же прибудет на Буравку. Пойдемте в лагерь, Олег.

Они пошли обратно.

– У вас есть семья, Олег?

– Нет.

– Женщина есть?

– Какое вам дело?

– Это вы убили отца и сына Фарсобиных?

– Вы в своем уме?

– У вас есть причины желать им смерти.

– Я не убивал. Это дядя Гена убивал меня. Медленно и методично убивал. Наслаждался властью надо мной. Убийство! Помилуйте! Убийство не решает проблему, а только усугубляет ее. Я стал жертвой задолго до того, как дядя Гена купил меня с потрохами. Я прекрасно знаю свое дело! Могу на слух диагностировать поломку машины. Но этого мало! Нужна озверелость! Надо топтать людей, чтобы выжить. Я не хочу топтать.

– Прямо-таки топтать.

– Именно. Умер дядя Гена, сразу появится Валера. Умер Валера, появится Слава.

– Его тоже убьете?

– Я никого не убивал! Смысла нет. Система такая! Убить в себе самом человека надо прежде всего, а другого человека убивать смысла нет. Я раб! Я Бобик! Но не убийца!

– Ну, вы же сами говорили, что у Геннадия Ивановича были хорошие отношения с сыновьями. Он любил их, они его. Если не вы, то Слава? Больше некому.

– Нет, Слава спокойный интеллигентный. Он любит отца. У него хорошие отношения с братом. Нет, не Слава. Конечно, не Вера. Зачем ей убивать мужа? У нее бы сил не хватило. На такой высокой ветке повесить, надо быть очень сильным. На острове живет призрак.

– Я не верю в мистику.

– Что вы вытащили у него из кармана? Дайте посмотреть!

– Смотрите.

– Предсмертная записка. А вы же сказали, что он не сам? Не понял.

– Я тоже пока ничего не понимаю, кроме одного.

– Кроме чего?

– Если я срочно не согреюсь и не выпью чего-нибудь горячего, я схвачу воспаление легких. Пойдемте поскорее. Лагерь уже близко. Кружили по лесу долго, а дуб рядом с лагерем.

– Я никуда не пойду! Давайте прочтем письмо Валеры. Я прошу, настаиваю, требую. Читать буду я сам, а вы держите фонарь. Здесь всего лишь страничка.

– Это его почерк?

– Похож. Но при желании почерк можно подделать. Отдайте мне, я буду читать вслух.

Предсмертное письмо Валерия Фарсобина

Я чертовски устал! Мне скоро сорок, но отец контролирует каждый мой шаг. Все бросить и уехать? Не получится. Он найдет меня повсюду. Мы живем во лжи! Леонид Юхтин доверил отцу деньги, без них папа не смог бы создать «Электросистемы». Мне стыдно и гадко, однако на похоронах Леонида я вздохнул с облегчением: деньги возвращать не надо. Их некому возвращать! У Юхтина нет прямых наследников.

Отец, мама и я стали соучредителями «Электросистем». Через год я уговорил отца создать ООО «Антикварная лавка». Нельзя держать все яйца в одной корзине. Мы продали дом бабушки, вложили их в «Антикварную лавку», соучредителем которой стал уже и Слава. Слава уговорил отца и меня рискнуть. Предложил якобы выгодный проект, связанный с иконами, которые он предполагал скупать у людей, в маленьких церквах, потом продавать за рубеж. Мы рискнули, ничего хорошего не получилось. Потеряли много денег.

Однако ООО «Ростовские электросистемы» стабильно давало прибыль. Хорошие отзывы, заказы от банков и крупных торговых центров. Мы перечислили часть денег от «Электросистем» в «Антикварную лавку», чтобы она смогла выжить. Это было займом денег Леонида Юхтина «Антикварной лавке». Вернулись к моей первоначально идее: скупали у населения домашнюю утварь, доводили до ума, продавали туристам. Появилась прибыль и от «Лавки».

Галина Нечаева со своим шестилетним Виталиком пришла в наш дом, словно стихийное бедствие. Экспертиза ДНК подтвердила, что он сын Леонида. Ему столько же лет, сколько и моему Денису. Галина просит вернуть деньги не ей, а сыну Леонида, больному лейкемией.

На семейном совете мы решили, что по документам папа вложил собственные деньги! Но я же знаю, что пять лет назад Леонид инвестировал деньги в папин бизнес под честное слово. Они с папой давние друзья! Я же знаю, что сын Леонида имеет право не только на первоначальный капитал, но и на прибыль! Прибыль от «Электросистем» и от «Лавки»! Крепкая мужская дружба, честное слово, честь, где они? Я не могу остановить отца в его тупом упрямстве. Де-юре он прав, но что делать с душой? Виталик превратился в мой кошмар, он очень похож на Леонида. Деньги ему нужны на лечение, его можно вылечить, а если не лечить, он умрет. Он и мертвый будет кошмарить меня во сне и наяву. Достоевский говорил о слезинке ребенка. Нынче речь идет о жизни ребенка. Я больше не могу выдерживать душевный разлад, медленно схожу с ума.