Страница 7 из 13
– Неужели тигр унес тело вместе с собой? – высказывает догадку один из солдат.
– Предварительно разорвав на нем мундир? – замечаю я.
И тут же добавляю:
– Необъяснимая история. Но, как говорил мой отец, оставим необъяснимое будущему. Рано или поздно, но оно разъяснится.
Поворачиваюсь к Лукашиным.
– Мы сможем догнать зверюгу? Если идти по следам…
– Ночь же, Николай Михалыч. Надо хотя бы рассвета дождаться.
Резон в их словах есть. Не спорю.
– Добро. Сейчас давайте похороним Сороку, мир его праху.
Лукашины крестятся.
Тигр-убийца бежал по ночному лесу. Птицы испуганно верещали в вершинах деревьев. Гигантская полосатая кошка их там, конечно, не достанет, но страха в крохотных птичьих мозгах от этого меньше не становилось.
Шершавый язык на ходу слизывает с волосатой морды вокруг пасти последние следы крови ночной жертвы. Мерно вздымаются полосатые бока, по которым хлещут ветки кустов и лесная трава. Тигр остановился перед лесным ручьем. Фигура его окуталась темной густой дымкой. А когда пелена рассеялась, на берегу ручья лежал голый человек, он застонал, открыл глаза, с трудом встал на четвереньки. Так, на четвереньках и преодолел несколько метров до ручья. Человек жадно припал к воде, пытаясь утолить жажду и голод.
Последнее пристанище Сороке было готово где-то через час – могила вышла не слишком глубокой. Каменистая почва плохо поддавалась нашим саперным лопаткам, приходилось практически долбить.
Погибшего бойца проводили в последний путь заупокойной молитвой. Жаль, батюшки не было, но что поделаешь, война…
Укрепили самодельный крест между камнями в изножье насыпи. Ну и помянули, благо винная порция подразделению была выдана еще перед началом рейда.
По следам таинственного тигра-убийцы со мной вызвались идти братья Лукашины, Маннергейм и, разумеется, мой верный ординарец. В лагере за старшего остался Бубнов. Я приказал удвоить караулы и всем быть настороже. И ни в коем случае не отлучаться из лагеря поодиночке.
Когда на востоке забрезжил красноватый рассвет, а звезды в небе словно подернулись пеплом и малость потускнели, мы двинулись в путь по тигриным следам. Мы углубились в лес, с первых шагов окруживший нас плотной стеной. Шли молча, только шорох шагов да обычные звуки предрассветного леса не давали тишине сделаться полной, вязкой и тягучей. След зверя-убийцы вел нас все дальше. Мы то поднимались на каменистые увалы, то спускались в небольшие распадки. В стороне вдруг резко застучал свою барабанную дробь по древесному стволу дятел. Продравшись сквозь густой подлесок, мы вышли на берег лесного ручья. Младший Лукашин дал знак остановиться.
– Все, ваши благородия, – обратился он к нам с Маннергеймом, – последний тигриный след. Дальше нет ни одного.
Мы с троллем переглянулись.
– А что есть? – спросил Маннергейм.
Федор Лукашин почти распластался у земли, вынюхивая следы.
– И запах тигриный здесь заканчивается. Дальше – человечий. До самого ручья.
Все страньше и страньше, особенно чем дальше… Прям стихи какие-то!
– А за ручьем есть человеческие следы?
Наш следопыт внимательно все осмотрел по обоим берегам ручья и отрицательно помотал головой.
– Вот здесь он вошел в воду. Дальше ушел по воде. Вверх или вниз – непонятно. Здесь он на другой берег не выходил, вашбродь.
– Федор, а мог Вержбицкий быть оборотнем? Вы чувствуете собратьев или как?
– Чувствуем. Но господин штабс-капитан точно не был оборотнем.
– Николай Михалыч, – Маннергейм пристально смотрит на меня, – а сами вы ничего не чувствовали в отношении пана Вержбицкого? Вы же охотник за демонами.
– Увы, Густав Карлович, – ничего, кроме обычной человеческой неприязни, которую пан Вержбицкий подчас вызывал во мне своим жлобским поведением. Но после перенесенной контузии я стал хуже владеть этим даром.
– Жлобским? Разве Вержбицкий был скрягой? – Маннергейм удивленно смотрел на меня.
Вот же ж… стоило немного расслабиться, и тут же вылезло словечко из моего родного мира и времени.
– Ну… я несколько в ином смысле… Пан Станислав порой был излишне спесив и заносчив.
– О, да у вас тонкое чувство юмора, – улыбнулся тролль в усы, – вы прошлись по пану поляку его же собственным родным языком, ведь буквально по-польски «жлоб» – олух и грубиян.
– Да, у нас в имении был поляк-управляющий, он нередко употреблял это словечко, вот и прилипло к памяти, – надеюсь, что я смог выкрутиться. Впредь не стоит терять осторожности.
– Что дальше, Николай Михалыч?
– Предлагаю разделиться. Вы со старшим Лукашиным двинетесь вниз по течению ручья, а мы с Федором и Кузьмой – вверх. Будем искать, где оживший и обернувшийся тигром-убийцей пан Станислав выбрался на берег.
– И как долго будем двигаться?
– Думаю, с четверть часа. Нам еще в лагерь возвращаться.
– Что ж, сверим наши часы, – Маннергейм выудил из нагрудного кармана своего кителя – часы-«луковицу».
В среднем темпе втроем движемся по берегам ручья вниз по течению. Основная надежда на нашего следопыта-оборотня Федора, но и мы с Кузьмой внимательно смотрим на берега, не появится ли след, где поляк-предатель выбрался на берег.
Солнце уже поднялось достаточно высоко. Мы движемся словно по дну огромного зеленого океана. Звенит летняя мошкара, досаждая нам ежеминутно, перекликаются птицы, журчит весело вода в петляющем между берегов ручье.
– Господин штабс-ротмистр! – Кузьма хватает меня за плечо и показывает на довольно свежий обвалившийся край берега ручья. – Не здесь ли?
Да, похоже, что кто-то поднимался здесь от воды на берег.
– Федор, что скажешь?
Оборотень склоняется над следами. Отрицательно качает головой.
– Кабаны, Николай Михалыч, спускались к ручью на водопой. Вон, копытца отпечатались.
Н-да, это явно не Вержбицкий был в тигрином или человеческом обличье. Смотрю на часы. Отведенное время почти на исходе. Надо возвращаться.
Обе наши поисковые группы встретились в условленном месте почти в обговоренный срок. На мой немой вопрос барон отрицательно покачал головой. Что ж, этот гештальт нам закрыть не удалось.
– Возвращаемся. Дальнейшие поиски отнимут слишком много времени, а с ним у нас просто швах.
Пояснять, что такое «швах», не приходится – постепенно и сам тролль начинает перенимать кое-что из моего лексикона.
Движемся по собственным следам обратно. Выходит быстрее, чем в первый раз проделали мы тот же самый путь в погоне за ускользнувшим не то тигром, не то поляком-шпионом. Солнце уже довольно высоко, воздух прогрелся, и даже здесь, под кронами деревьев основательно припекает. Птицы смолкли, лишь перестук дятлов то тут, то там несколько оживляет тишину. Неожиданно Федор делает знак остановиться. Замираем, всматриваясь и вслушиваясь в окружающее. Невозмутимую тишину нарушило еле слышное за расстоянием хрюканье.
– Кабаны. Должно быть, целое стадо.
В голосе младшего Лукашина прямо сквозит желание свежего мясца. Прекрасно его понимаю, сухомятка всем уже порядком надоела: каша с вяленой рыбой да каша с вяленым мясом, вот и все наше пищевое разнообразие в рейде. Да еще каменного состояния сухари – мечта стоматолога.
– Что, господин барон, скрадем кабанчика? – предлагаю я.
– А если враг заслышит нашу пальбу? – осторожничает Маннергейм, но по его виду чувствуется: тоже не прочь разнообразить рацион.
– Ограничимся парой выстрелов. Да и мы далековато от японских расположений, чтобы выстрел-другой мог быть ими услышан, – излагаю соображения я.
Барон кивает:
– Тогда никаких возражений.
Стадо кабанов расположилось на прогалине у небольшого дубняка: пара матерых секачей, пяток кабанчиков-подростков с уже наметившимися клыками, штук семь молодых игривых свинок, четыре матерые самки и с полтора десятка веселых полосатых поросят, суетящихся меж более взрослых особей.