Не просто рассказы

— Я тебе кто, «тётя Валя» из телика? Болтать-то без умолку. Пойди, включи и слушай. Вообще скоро брошу, наверно, это дело.

— Говорить?

— Ну, да.

— Здорово! То-есть, нет, не здорово, — парень замялся. — А почему бросишь? Ты же у нас этот… феромон.

— Дурак ты, Колька. Неуч, — ухмыльнулся Вася. — Не феромон, а феномен. И говорить по-человечьи — это ж на самом деле никому не нужная морока, — он сел, с хрустом потянулся и, презрительно щурясь на воробья, что клевал крошки на асфальте, промурчал: — Брошу.

Кольке, наконец, подфартило. Он Ваську уже третий день упрашивал заговорить. Не по вредности приставал — хотя этого добра в нём было ого-го! — из чистого любопытства. Говорящая зверюга прямо во дворе. На скамейке. А вдруг он от Пушкина сбежал? С этого самого… Лукоморья. Где ещё такие водятся! Чудо же. Но кот молчал, как рыба. И вот, случилось. Отступать было уже нельзя:

— А почему тебе разговаривать неохота, Вась?

Кот ещё минуту раздумывал, что бы сделать: убраться на чердак или потерпеть и остаться тут, на солнышке. Подниматься на крышу было далеко и лень — скамейка уютнее. Чтобы отвоевать тишину и покой, стоит поторговаться. Да и душу, оно конечно, излить не мешает — слушатель попался вполне благодарный.

— Я тебе объясню, почему мне говорить надоело, а ты от меня отстанешь, лады?

Колька обрадовался, даже поёжился от удовольствия и забрался на скамью с ногами:

— Ага! Расскажи.

— Ну, гляди, — Васька аккуратно вытер усы. — К примеру, намедни сижу вон там, возле газона, умываюсь. Дворник наш, дядя Федя, дорожку метёт. И как-то не очень мне его усердие понравилось. Гляжу — метёт из рук вон плохо! Ты видал, как он метёт?

— А как?

— Ка-а-к! — передразнил кот. — Жулики так метут. Шик-шик. Шик-шик. Да мышь, и та лучше скребётся. Метёлочкой своей едва-едва, по чуть-чуть загребает, а мусор весь в траве остаётся. Разве так метут нормальные-то дворники?!

— А ты чего?

— Чего я! Возмутился конечно. Я человек… фу ты, — кот! — прямой, взял да объяснил ему, как надо. Эй, кричу, шире замахивайся, Федя! Не жалей силёнок. Мети тщательней, а не сачкуй. Зарплатку-то, поди, тебе не за «шик-шик» выдают?

— А он? — Колька шмыгнул носом и с интересом потёр ладони.

— Супостат. Кипятку ему в штаны. Нет чтоб слушать правильное слово, — нет! — взял да кинулся на меня с этой самой метлой. Еле ноги унёс. Не знаю, может он и вовсе человеческого языка не понимает? Говоришь ему, говоришь… А толку! Кот с обидой покосился на воробья и дёрнул правый ус.

Колька клянчил дальше:

— А ещё с кем-нибудь говорил?

— Было. Залез на той неделе в беседку вечером. Там дядя Петя, дядя Серёжа… ну, ты знаешь. Сидят кружком, «козла» забивают. Я за дядю Васю — тёзка всё же — болеть начал. Думал помочь. А, гляжу, вообще играть не умеет. Пропустить бы ход — лепит сдуру, схитрить бы малость — не догадывается. Короче, вообще игры не чует. Стук да стук доминошками без всякого смысла.

Васька разволновался.

— Ни ума, ни азарта, честное слово. Я глядел, глядел, потом не удержался, подсказывать начал. У него на руках два дуплета, а этот неумеха в «базар» лезет. Вообще не следит за костями! Трёшку, шепчу ему, выкладывай трёшечку… А он только по сторонам оглядывается, как будто ищет кого-то… и зыркает, зыркает. Ну, бестолковый, одно слово.

— Может он тебя высматривал?

— А зачем на меня смотреть?! Говорят, как ходить, так не оглядывайся — слушай! — и ходи. Нет своего ума — чужим пользуйся. Ну, в конце концов шикарный дубль на «шестёрке» и профукал. Дурилка картонный. Ему под стол лезть да петухом кукарекать, а этот горемыка все по сторонам озирается. В итоге я плюнул и ушёл. Только зря время потерял. Вот, Колька-неуч, и скажи мне, стоит после этого с вами, людьми, по-человечьи говорить?

Паренёк пожал плечами:

— Да-а, не знаю.

— А я знаю. Никакого толку! — отрезал кот и покосился себе на спину. — А ну глянь, что там у меня?

Колька заботливо оглядел спину кота.

— Опилки.

— Будь другом, скинь!

Парень аккуратно снял с шерсти мелкую стружку. Васька глянул на мусор и сразу встрепенулся.

— Во! В подвале нацеплял, — и тут уж его буквально понесло. Кот затараторил возбуждённо, с придыханием: — Это я, глупый, за сантехником увязался. Имечко у него, слыхал, — Афанасий. Головотя-я-яп, каких свет не видывал! Ему ЖЭК разум обещал, да забыл про обещанное. Водопровод в подвале чинил, представь. Труба — полный швах! — давно менять пора, ржавая, как моя жизнь, а этот хлопец в дырку чинарик сунул и тряпкой замотал. Чему их, балбесов, учат? Я ему в ухо кричу, типа: «Ты чо творишь, вредитель?! Кто так трубы казённые чинит?! Хомут бы трёхдюймовый надо, да на уплотнителе, по доброму-то». А он, вместо того, чтоб слушать, подпрыгнул, как ошпаренный, башкой о перекладину — бам-с! — и ка-а-к швырнёт в меня разводным ключом. Снайпер! И выскочил. Да не в дверь, а в отдушину, куда даже я пролезаю только натощак.

— Ого!

— Да. Не поладили мы. А воды теперь в доме не дождётесь… это факт.

Колька поглядел на кота с тайным испугом. И про себя подумал: «Во грамотный! На директора школы похож. Всё проверяет да проверяет. Всем указывает…» Но вслух спросил:

— А чего ты с бабками не поделил? Кузьминична вон, из второго подъезда, неделю во двор не показывается. Потаповна по вечерам, как из магазина с хлебом идёт — лавку крестит…

— А дура потому что, — отрезал кот. — Обе дуры. Я никого не трогал, дремал в сумерках, а эти припёрлись и давай прогонять. Да в голос орут, мол, поразвелось котов, порасплодились блохастые… А Кузьминична твоя ещё и валенком в морду тычет. Ну, нормальная, нет?! Я им кто, хомяк что ли домашний, в морду-то тыкать? Ладно, отошёл в сторонку, сижу, слушаю. Так эти клуши давай нашу породу честить во все лопатки. Языки-то без костей! Коты им, вишь, поперёк горла. И так, и сяк нашего брата грязью поливают. Обидно стало. Ну, и заговорил…

Колька икнул:

— И чего сказал?

— Правду. Завёлся малость, со зла наверно, поэтому выложил всё, как на духу. И про Нюрку, дочку-то Кузьминичны, какая она красавица-раскрасавица с мужиками разгуливала, и про зятя ейного, у которого заначка в матрасе и ящик водки в чулане, про внучонка — Тольку, который рубли пенсионные из комода тырит… Короче всё! И про Потаповну не забыл. Как она со склада два ящика сушёного лука в прошлом году спёрла… Ну, может, только про племянника немного переборщил — не надо было говорить, что он уж давно на неё не только зуб точит… Тут, признаю, погорячился.

— А они?

— Молчали, пока говорил. Даже не шелохнулись. Крыть-то нечем, видать. А может удивлялись чему. И чему бы?! Потом Кузьминична дрожащей рукой — правда-то глаза режет — очки на нос напялила, разглядела меня, да ка-а-ак заорёт на весь двор:

— Ты кто?!

Дед, блин, пихто, — говорю. Вот кулёма. Я от её крика чуть не оглох. Вскочили обе и… как ветром сдуло. Коты у них, ты посмотри-ка, блохастыми считаются. И говори после этого…

Василий нахмурился, замолчал. Колька покосился на него с опаской. Как-то выходило, что слушать кота интерес уже поубавился. Штука в том, что в кармане лежал полтинник, который он стянул вчера из кошелька у матери… Вдруг знает? Пацан примирительно спросил:

— Ну, чего ты всё ругаешься да ругаешься? — при этом нащупал и покрепче сжал в кулаке монету, — авось, не догадается.

Но кот, ни с того, ни с сего, взъерепенился так, что воробьи разлетелись:

— Ругаюсь?! Я ругаюсь? А ты чего расселся-то? Уши развесил. Вон, вы с охламонами футбол гоняли вчера — окно на первом этаже кто грохнул? Я что ли? А псу соседскому — уж как собак ненавижу, а и то жалко! — какого чёрта к хвосту консервные банки привязали? Серёжка — подлец! — шину у мопеда дяди Фединого — дворник он конечно никакой, но тоже человек — ножиком изрезал? Изрезал. А ты говоришь «чего недовольный». Душа болит. Да что толку? Вам говори, не говори, как об стенку горох.

Колька засобирался и хотел уж было прощаться.