Уничтоженный Кремль

В наши дни в Кремле, в отличие от остальной Москвы, к счастью, ничего уже не ломают. Кремль — федеральная территория, живущая собственной жизнью, вследствие чего «реконструкция Москвы» имени мэра Ю. М. Лужкова обходит его стороной. Хотя, как учит опыт охраны наследия в России, место одной отведенной угрозы, как правило, заступает новая.

«Причины исчезновения старины оказываются чрезвычайно живучими, — рассуждал в беседе с автором этих строк доктор искусствоведения А. И. Комеч. — Ненависть к Москве, непонимание ее ценностей, несоблюдение правовых процедур в 20–30-е и 90-е годы похожи как две капли воды. С такой ненавистью, как говорят наши архитекторы о „домиках“, я встречался только в журналах 1930-х годов… Ненависть, потому что требования сохранять наследие мешают „творчеству“. Какие-то „охранщики“ требуют сохранения этих „уродов“, построек, которые покосились-покривились, когда здесь надо все снести и поставить нечто новое… Архитекторы старшего поколения и власти в этом плане едины. В мозгах живы проекты реконструкции 1935 года… Видимость гораздо важнее сути. Это связано с непониманием ценности подлинников. Трудно представить себе, чтобы человек, у которого есть этюд Рубенса, пожелал его стереть и нарисовать более яркими красками. Но по отношению к зданиям, пейзажам города — это происходит на каждом шагу… Подлинник не ценится, подлинник легко переделывается. Восстановили, не повторив ни в чем, храм Христа Спасителя — ни в технике, ни в декорации фасада, ни в материале, но это обществу преподносится как образец реставрации. И общество привыкает к тому, что созданное заново — подлинник. Созданное заново при реставрации допустимо, но это всегда трагедия. А публике говорится, что это победа. Такие победы развращают, учат эстетической неразборчивости, вседозволенности, презрению правовых процедур».

Не имея в нашем распоряжении документальных данных о реконструкции кремлевского Сената под резиденцию Президента РФ в 1990-е годы, отметим, что в опубликованных в те же годы экспертами списках утрат культурных памятников Москвы работы в Сенате фигурировали в разделе «Порча и искажение».

Не слишком ли строги мы к «творцам», расчищавшим для своих произведений место под кремлевским солнцем? Ведь и до революции заменяли новыми обветшавшие храмы? Ведь и Баженов сносил древние здания в Кремле, чтобы выстроить новый классический дворец? Не упрекнем же мы сегодня Ивана Калиту в том, что он не сохранил Москву Юрия Долгорукого!

Эти аргументы десятки лет слышат защитники культурного наследия России. Едва рискнут они поднять голос в защиту памятника, попавшего в прицел политического или коммерческого интереса властей или бизнесменов, их сразу припирают к стенке: да вы же, господа, против прогресса! Город — не музей, город — для людей, он всегда так развивался и будет развиваться.

Проект «Кремлевской перестройки» Василия Баженова. 1760-е годы. Новый фасад Кремля с юга, по замыслу зодчего, создавал величественный огромный дворец. Южная стена Кремля уничтожалась, а восточную прорезали новые проспекты. От старинного Кремля, по сути, оставался лишь ансамбль Соборной площади. Храм Спаса на Бору оказывался центром полуциркульной площади (в левой части плана). На месте Чудова и Вознесенского монастырей (в правой части) намечены симметричные кварталы, красные линии которых «зарезали» старинные монастырские постройки. Екатерина II, первоначально утвердив проект Баженова, затем прекратила его осуществление, объяснив свое решение угрозой разрушения старинных зданий Кремля.

Вот и Юрий Лужков в недавней пространной статье в «Известиях», обосновывая необходимость и неотвратимость «реконструкции» Москвы под собственным руководством, опять напоминает, что строители нынешнего Московского Кремля снесли крепость Дмитрия Донского, что для возведения храма Христа Спасителя разрушили древний Алексеевский монастырь, что Москву «нельзя заставить застыть, крикнув: „Остановись, мгновенье!“»

И хотелось бы верить, что со времен Ивана Калиты, да хотя бы и со времен Баженова, представления нашего общества о ценности и значимости исторических памятников не много изменились, да верится в это с трудом, если современные зодчие и крепкие хозяйственники ссылаются на разрушителей прошлого до сих пор. А если и изменились представления, то, пожалуй, в худшую сторону — того же Баженова уже его современники критиковали за разрушение исторических памятников, да и Екатерина II быстро свернула «стройку века» и велела восстановить все порушенное.

Все-таки просвещенная была государыня, с Вольтером переписывалась, пыталась даже русскую историю сочинять, пчеловодством не увлекалась…

Со школьной скамьи мы помним «ленинское учение о двух культурах», о культуре господствующих и культуре угнетенных классов, борющихся между собой. Последние пятнадцать лет над тезисами Ленина принято иронизировать, но не над собою ли мы иногда смеемся? В истории прежней и современной России, похоже, и в самом деле боролись и борются две культуры, правда, независимые от классовых различий, Одна — культура традиции, культура естественного, органического развития, культура бережного отношения к национальному наследию — настоящему фундаменту любых преобразований, в конечном итоге определяющему их результаты. И другая культура — культура безжалостного, бездумного, безграмотного новаторства — в политике, экономике, социальной жизни, искусстве. Новаторства, готового принести любые ценности в жертву творчеству нового как такового. Отвлекаясь от культурной темы, спросим себя — не его ли отравленные плоды мы пожинаем последние пятнадцать лет?

И, возвращаясь к культурной теме, вспомним слова теоретика футуризма Н. Н. Пунина: «Разорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы — как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку». Конечно, вряд ли кто из «творцов» — художников и политиков нашего времени — рискнет сегодня под ними подписаться. Но помните… в одну предвыборную кампанию в Москве любили повторять: «Верьте только делам!» Им и приходится верить. Посмотрите, если повезет, на современную Москву с колокольни Ивана Великого. Или с Воробьевых гор. Сравните со старыми картинами и фотографиями. Сравните прежние и нынешние панорамы Кремля.

И подумайте — можно ли, оглядывая современную панораму Москвы, понять: какие, например, были основания у Гоголя, любовавшегося Москвой с бельведера Пашкова дома, сказать задумчиво: «Как это зрелище напоминает мне вечный город»? Невозможно. Нету их, оснований. Съедены реконструкциями, нынешние лишь подъедают последнее.

А «вечный город» — Рим — между тем остался Римом. Париж — Парижем. И другой наш «вечный город» — Константинополь — весьма похож на свои портреты столетней давности. А ведь это все мегаполисы не меньше нашего, столицы развитых государств, пережившие, как и Москва, тяжелый XX век — с войнами, оккупациями, переворотами, революциями. Но они, в отличие от Москвы, остались собою.

Может быть, потому, что не жили под пятой «профессоров»?

Часть II

Погибшие памятники Кремля

Собор Спаса на Бору

Церковь Спаса на Бору. Рисунок Н. Мартынова. Середина XIX века.

«Церковь Спаса-на-Бору. Как хорошо: Спас-на-Бору! Вот это и подобное русское меня волнует, восхищает древностью, кровным родством с ним», — написал когда-то Иван Бунин. Повторим за Буниным: Спас на Бору. Как хорошо… тем более, что только имя и осталось.