Шепот небес

Глава 8

Лукас сидел на верхней перекладине забора, которым был обнесен озаренный утренним солнцем загон, и наблюдал, как гнедой жеребец бегает по кругу, посверкивая подковами.

В довольно просторном загоне Ураган почувствовал себя на воле. Однако добежав до противоположной стороны забора, он остановился и захрапел, нервно раздувая ноздри и прядая ушами.

– Все правильно, – негромко промолвил Галлахер. – Ты можешь бегать, но не можешь убежать, приятель. Ты в загоне. Они окружили тебя надежным забором.

– Ты сядешь на него сегодня? – с любопытством спросил Чарли, подойдя к Лукасу.

Лукас улыбнулся:

– Нет, еще рано. Я хочу получше узнать его. Повернув голову, Лукас краем глаза заметил, что к ним направляется Уоррик Корбетт. Лукас еще не составил окончательного мнения о нем. С одной стороны, Уоррик казался ему неплохим хозяином. Во всяком случае, у него отсутствовали садистские наклонности, которые английская школа часто воспитывает в своих выпускниках наряду с любовью к крикету, Цицерону и поэзии Шекспира. Впрочем, Корбетт никогда не учился в Итоне или Винчестере, а значит, не мог относиться к истинным англичанам в понимании Галлахера. Уоррик родился и вырос в Австралии, что наложило на него свой отпечаток.

Однако у Лукаса вызывал беспокойство странный огонек, блестевший в глубине глаз Уоррика Корбетта, свидетельствовавший о его дерзком неукротимом нраве. Галлахер не доверял людям, способным на безрассудство.

– Эй, Чарли! – крикнул Уоррик. – Ступай на конюшню и оседлай Симмерию, лошадь моей сестры. Да, и еще чалого мерина для Галлахера.

Мальчик бросился выполнять поручение владельца усадьбы. Уоррик тем временем подошел к загону и со своей обычной ухмылкой обратился к Лукасу:

– У меня для тебя есть работка. Лукас повернулся к нему лицом.

– А я хотел сегодня продолжить занятия с Ураганом.

– Тебе придется отложить их. – Корбетт помолчал, глядя на жеребца, а затем задумчиво продолжал: – Моей сестре нужен грум.

Лукас ловко спрыгнул на землю. Отправляясь на прогулку верхом по Гайд-парку или по гемпширским холмам, молодая англичанка обязательно брала с собой грума, что считалось одним из признаков аристократизма. Прогулка в одиночестве, без сопровождения, нарушала правила приличия, принятые в светском обществе. Подобная традиция сохранялась и в колониях. Однако здесь старались нанимать грума не из числа каторжников.

– А я думал, что грумом вашей сестры является старый Том, – грубоватым тоном изрек Галлахер.

Мысль о том, что он станет слугой прекрасной высокомерной англичанки и будет сопровождать ее повсюду, двигаясь на почтительном расстоянии, казалась ему невыносимой. Пресмыкаться перед ней, называться ее слугой, ее грумом он считал для себя большим унижением, чем терпеть побои и ходить в кандалах. По сравнению с таким лакейством все муки, которые он терпел в течение долгих трех лет каторги, показались Лукасу незначительными.

Корбетт, опершись локтем на верхнюю перекладину забора, следил за жеребцом.

– Старый Том сильно сдал, он не сможет сопровождать Джесси во время длительных прогулок на большие расстояния, – небрежно заметил он. – Сегодня утром он так скверно чувствовал себя, что я заставил его лечь в постель.

– А почему вы не хотите, чтобы грумом мисс Корбетт стал Чарли?

Уоррик бросил на Галлахера недовольный взгляд.

– Чарли – еще совсем мальчишка. Он не сможет прийти на помощь сестре, если на нее нападет шайка беглых каторжников.

Лукас понимал, что вступает в пререкания с хозяином, но не мог остановиться.

– В таком случае кто-нибудь другой из конюхов мог бы… – опять начал он возражать, но Корбетт не дал ему договорить.

– Лучше тебя с таким поручением никто не справиться, Галлахер, – раздраженно бросил он. – Теперь ты – ее грум. Разговор окончен.

Остановившись у калитки сада, Джесси некоторое время наблюдала за стройным черноволосым ирландцем, выведшим из конюшни двух лошадей. Лукас повернулся к одной из них и подтянул подпругу. Он действовал ловко и уверенно, как человек, привыкший к такой работе.

Джесси старалась не обращать внимания на бешеный ритм своего сердца. Подхватив длинный шлейф синей амазонки, она пересекла залитый солнцем хозяйственный двор. В кронах яблонь, окружавших пруд, щебетали птицы. Их пению вторил треск сороки. Но Лукас, казалось, не замечал ничего вокруг, сосредоточенно проверяя упряжь. Джесси подошла к нему сзади и остановилась рядом с вороной кобылой, которая тут же, узнав хозяйку, потянулась к ней своим атласным носом.

– Здравствуй, моя красавица, – нежно проворковала Джесси, погладив Симмерию по лоснящейся шее. – Ты, наверное, скучала? Я часто вспоминала тебя.

Улыбнувшись, Джесси прижалась щекой к боку лошади. Она не видела ирландца, но явственно ощущала его присутствие за своей спиной.

– Ваш брат сказал, что вы хотите прогуляться верхом к пещере, – с сильным акцентом проговорил Лукас Джесси уловила в его голосе насмешку и резко обернулась. Он все еще возился с упряжью своего мерина.

– Да. А вам какое дело? – с вызовом спросила она. Джесси хотелось, чтобы наглец скорее оставил ее в покое. Она не понимала, почему так смущается в его присутствии. – Где старый Том?

– Он приболел. Ваш брат приказал ему лечь в постель.

– Лечь в постель? – изумленно переспросила Джесси.

На ее памяти старый Том ни разу не болел. – А что с ним?

– Говорят, приступ ревматизма. Но я думаю, что у него болит сердце. Во всяком случае, налицо все признаки сердечной болезни.

– Вы считаете, что у него больное сердце?

Джесси бросила взгляд на стоявшие в отдалении хижины. Ее охватило странное чувство. Ей казалось, что земля закачалась под ее ногами и привычный с детства мир стал постепенно рушиться. Джесси невольно ухватилась рукой за седло Симмерии, как будто боялась упасть. Она понимала, что с настоящей минуты в ее жизни многое изменилось. Отныне рядом с ней не будет сильного, надежного Тома. Память Джесси сохранила больше воспоминаний о нем, нежели о родителях.

Именно старый Том, а не Ансельм Корбетт впервые посадил маленькую Джесси верхом на пони и научил ее держаться в седле. Том открыл ей, что такое радость жизни, познавая вместе с ней окружающий мир со всеми его тайнами. Вдвоем они облазили все близлежащие скалы и пещеры. Тома всегда называли «старым», но Джесси никогда не задумывалась о его возрасте. Во всяком случае, он не казался ей слишком дряхлым. Джесси считала, что Тому еще рано серьезно болеть или умирать. В разговоре с ней он ни словом не обмолвился о своем плохом самочувствии.

Подняв голову, Джесси взглянула на ирландца.

– Вам поручили седлать мою лошадь? – спросила она.

– Да. Кроме того, ваш брат назначил меня вашим грумом.

– Вас?!

Лукас невольно улыбнулся, уловив нотки ужаса в ее голосе, и его суровые зеленые глаза сразу же подобрели.

– Да, меня.

«Но я не хочу этого!» – чуть не крикнула Джесси, но вовремя сдержалась. Ее чувства находились в смятении. Она испытывала тревогу за жизнь Тома и в то же время страх перед изменениями, которые происходили в ее жизни.

Потрепав мерина по шее, ирландец подошел к Джесси. Выражение его лица было непроницаемым, поля надвинутой на лоб шляпы скрывали колючий взгляд зеленых сердитых глаз. Его фигура как будто нависала над Джесси, и это пугало. Джесси понадобилось сделать над собой усилие, чтобы не попятиться. Нет, она не могла представить Галлахера в качестве своего грума!

– Благодарю вас, мистер Галлахер, – учтиво улыбнувшись, поблагодарила она. – Но мне не хотелось бы отвлекать вас от исполнения ваших новых обязанностей. Ведь брат поручил вам ухаживать за лошадьми. Будьте любезны, попросите Чарли…

– Нет, – перебил ее Лукас. – Мистер Корбетт назначил меня вашим грумом.

Решительный тон, которым он произнес свои слова, изумил Джесси и заставил замолчать. Галлахер не похож на тех слуг, которые с детства окружали ее. Он слишком самоуверен, дерзок, решителен и настойчив.