Страница 8 из 18
– Туше, мисс Мэри, – сказал я. – О таком варианте развития событий я и не подумал. Проповедь мира может оказаться особо внушительной, если ее ведет полуобнаженная хорошенькая девушка в полном обвесе рейнджерской или штурмовой экипировки. Займитесь-ка вы этим делом на пару с мисс Зул бин Шаб. Среди нас никто лучше нее не разбирается в вопросе охмурения человеческих самцов. Заодно проверим мистера Хефнера на толерантность. Если его не шокирует взрослая деммка, тогда и все остальное пройдет на ура. Будем считать это вашим совершенно самостоятельным заданием, ибо мне будет совершенно не до того, чтобы вникать в разные мелочи. Договорились?
– Да сэр, договорились, – ответила довольная Мэри, на чем совещание завершилось.
3 января 1976 года, два часа ночи, Подмосковье, поселок Заречье, госдача Брежнева
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Новый, тысяча девятьсот семьдесят шестой год Москва встречала обильным снегопадом при околонулевых температурах. Город был завален снегом, и уборочная техника едва справлялась даже с расчисткой трассы Кутузовский проспект – Можайское шоссе (гладкой и прямой, как взлетная полоса), по которой так хорошо гонять на представительском «Мерседесе» S-класса, за семь с половиной секунд разгоняющегося до ста километров в час. В прежние времена, до последнего инсульта, Брежнев и сам садился за руль, чтобы испытать упоение скоростью и мощью мотора. Но последние несколько дней машины кортежа из ЦКовского гаража не выгоняли: испытывая легкое недомогание, Генсек провел это время в полудреме перед телевизором.
А где-то после полуночи третьего числа (совсем неурочное время) на государственной даче поднялась необычайная суета. На территорию объекта одна за другой приехали несколько роскошных импортных машин; охрана, даже на невооруженный глаз, усилила бдительность, и тут я понял, что вся это собачья свадьба неспроста. Чутье, развившееся у меня за два с половиной года похода по мирам, подсказывало, что происходит нечто экстраординарное, и если немедленно не взять ситуацию в свои руки, то потом можно жестоко пожалеть. Если, как говорит Бригитта Бергман, этот мир сам собой вышел из Основного Потока только в силу возникновения постоянных Врат, пуповиной связывающих его с миром сорок первого года, то и коллизии со здоровьем «дорогого» Леонида Ильича, благополучно разрешившиеся в нашем прошлом, тут могут закончиться самым неожиданным и печальным образом.
Но мгновенно такие дела не делаются: чтобы собраться и выступить, тоже нужно время, да и локализовать спальню Брежнева, где происходили все события, тоже требовалось, чтобы потом в незнакомом строении не чувствовать себя слепыми котятами. Ее мы и накрыли Пологом Тишины, а на остальную территорию госдачи и ближайшие окрестности обрушили мощнейшее акустическое сонное заклинание Птицы, усыпившее и солдат КГБ на постах охраны, и цепных псов в будках, и даже вечно недовольных ворон на ветвях деревьях. До собак и ворон мне дела нет, а вот солдатиков я приказал с территории собрать и занести в теплую караулку, заодно освободив от всего стреляющего. А то как бы чего не вышло.
Но все самое важное происходило в спальне у Брежнева, и именно это событие среди ночи притащило к нему на дачу так называемое «малое Политбюро»: Суслова, Андропова, Устинова и Громыко. Эти люди сейчас стояли в углу спальни скорбными траурными изваяниями, в то время как врачи под руководством профессора Чазова при помощи переносного дефибриллятора и непрямого массажа сердца боролись за жизнь вождя второй по силе сущей сверхдержавы на планете… и, как мне кажется, проигрывали эту борьбу.
И тут же по другую сторону кровати, напротив прихвостней и подхалимов, стояла супруга Дорогого Леонида Ильича, в отчаянии заломив руки. Она и в печали, и в радости прожила со своим мужем пятьдесят лет, родила двоих детей, прошла все ступени его карьеры – от «бедного студента» до генерального секретаря ЦК КПСС, стоические переносила старческий сатириаз своего стареющего супруга, до первого инсульта не пропускавшего, по словам свидетелей и очевидцев, ни одной юбки, и старалась сделать так, чтобы в его доме все было устроено так, как он привык. Она никогда ни на что не претендовала и ни во что не вмешивалась, за исключением одного вопроса. Виктория Петровна была страстной любительницей фигурного катания, и благодаря ей в Советском Союзе развилась школа по этому виду спорта на уровне «впереди планеты всей», а соревнования фигуристов по советскому Центральному Телевидению неизменно показывали только в прайм-тайм.
Там, в нашем прошлом, невнятно бормочущий полутруп Генерального секретаря прожил еще шесть лет, ввел войска в Афганистан, пережил Московскую Олимпиаду, довел эпоху своего имени до маразма и стал первым участником гонок генсеков на катафалках. Однако в этом мире он может уйти в небытие прямо сейчас, потому что, насколько я понимаю, остановившееся сердце никак не хочет запускаться вновь, портативный кардиограф на прикроватном столике выписывает на бумаге прямую линию, хотя врачи все не оставляют своих усилий вернуть этого человека к жизни.
Наблюдать дальше через просмотровое окно, с риском получить на руки труп Дорогого Леонида Ильича, уже не было никакой возможности. Поэтому я открыл полноценный портал, и вместе со мной внутрь шагнули Кобра, Птица, Колдун, Анастасия и Бригитта Бергман, а уже за нашими спинами в спальню проникли первопризывные амазонки в полной боевой экипировке. Глаза у членов Политбюро, а также незаметной, как тень, супруги Брежнева при виде этой картины расширились, как у героев японской мультипликации. Но это было еще далеко не все: за изголовьем брежневской кровати объявилась наша малышка Лилия.
– Замерли все! – скомандовала она, положив ладони на виски пациенту.
Все присутствующие, в том числе суетящиеся возле умирающего врачи, оставаясь в полном сознании, застыли в самых нелепых позах. Особенно глупо и смешно выглядел молодой врач, вздевший вверх электроды дефибриллятора, но так и не приложивший их к обнаженной груди Генерального секретаря ЦК КПСС. Тем временем магическим зрением я видел, что с пальцев Лилии с частотой шестьдесят раз в секунду, стекают энергетические импульсы, пробегая по нервной системе пациента и зажигая в районе сердца светящееся энергетическое кольцо. Вот кардиограф неуверенно пискнул, а перо самописца вычертило зубец сердечного сокращения. Почти сразу же писк повторился, а потом еще и еще. Брежнев вытянулся, глубоко вздохнул… и его сердце забилось в ровном ритме. Лилия еще немного подержала ладони у него на висках, а затем убрала их в стороны.
– Ну вот и все, – сказала она, отирая с чела трудовой пот. – Отмерли все. Пациент жив, хотя и серьезно нездоров. Но с этим мы еще будем разбираться. Самое главное – от него удалось отогнать Харона вместе с его веслом. Но ужас, ужас, ужас, до чего этот человек себя довел! С таким набором сердечно-сосудистых заболеваний продолжать пить ведрами спиртное и курить подобно ковбою Мальборо было недопустимо. Ковбоев в Америке как тараканов за печкой, а вот генеральный секретарь у Советского Союза один. Все прочие претенденты на его должность достойны только заметания под коврик и тщательного утаптывания ногами.
Чазов, которого попустило вместе с остальными, бросил напряженный взгляд на равномерно попискивающий кардиограф, потом – на похрапывающего во сне Брежнева, и только затем – на странную девочку в белом докторском халате, которая только что играючи, одним наложением рук, сделала то, что не удавалось реанимационной бригаде. И в то же время деятели из Политбюро, с испугом воззрившись на недружелюбно оскалившихся амазонок в псевдосоветской экипировке, сначала неуверенно, а потом все быстрее и быстрее стали поднимать свои грабли вверх, а глаза, напротив, опускать долу. Надо было перед делом сменить им знаки различия на форме с армейских на ГБ-шные, но и так получилось очень неплохо.
«Есть сведения, Серегин, – шепнула мне энергооболочка, – что в самом начале семьдесят шестого года Леонид Брежнев перенес клиническую смерть, после чего стал совсем никакой. Тебе не кажется, что это оно и есть? А то вдруг мы опоздали?».