Экскалибур

Я отправился к Мерлину в тот же день, как отвез Гвиневеру в Инис Видрин. Лил проливной дождь; поднявшись на Тор, я почти ожидал застать Мерлина на вершине, но там было уныло и пусто. Некогда Мерлину принадлежал просторный чертог на Торе с пристроенной к нему башней снов, но чертог сгорел. Я стоял среди развалин во власти безысходного отчаяния. Артур, мой друг, ранен в самое сердце. Моя возлюбленная Кайнвин — в далеком Повисе. Две мои дочери, Морвенна и Серена, с матерью, а Диан, младшенькая, в Ином мире: отослана туда одним из Ланселотовых мечников. Все мои друзья либо мертвы, либо далеко. Саксы готовятся дать нам бой по весне, дом мой — зола и пепел, жизнь моя безотрадна. Может, мне просто передалась печаль Гвиневеры, однако ж в то утро, на омытом дождями холме Инис Видрина, я чувствовал себя одиноким как никогда в жизни. Я преклонил колена в грязи на пепелище и помолился Белу, прося о знаке: пусть подтвердит, что богам и впрямь есть до нас дело.

Знак был явлен неделю спустя. Артур отправился с набегом на восток, к саксонской границе, а я остался в Кар Кадарне — дожидался возвращения Кайнвин с дочерьми. На той же неделе Мерлин со своей спутницей Нимуэ отправились в огромный пустой дворец близ Линдиниса. Когда-то я жил там как наставник Мордреда, нашего короля, но когда Мордред достиг совершеннолетия, дворец передали епископу Сэнсаму под монастырь. С тех пор монахов Сэнсама выдворили из гордых римских чертогов восвояси и прогнали взашей мстительные копейщики, и громадный дворец стоял заброшенным.

Местные рассказали нам: друид во дворце. Наперебой толковали о призраках, о чудесных знамениях, о богах, разгуливающих под покровом ночи, так что я поскакал во дворец, но никакого Мерлина там не обнаружил. Две-три сотни людей встали лагерем перед дворцовыми воротами и взволнованно пересказывали байки о ночных видениях. Послушав их, я упал духом. Думнония едва пережила безумие христианского бунта, питаемое ровно такой же суеверной одержимостью, а теперь вот похоже на то, что язычники того и гляди сравняются с сумасшедшими христианами. Я толкнул дворцовые ворота, пересек широкий внутренний двор и прошелся по пустым покоям Линдиниса. Я звал Мерлина по имени, но ответа мне не было. В одной из кухонь я обнаружил еще теплый очаг, а соседнюю комнату вроде бы недавно подметали, но жить там никто не жил, кроме разве мышей и крыс.

Однако весь день напролет в Линдинис стягивался народ. Люди ехали со всех концов Думнонии, и в лицах их читалась трогательная надежда. Люди везли своих калек и недужных и терпеливо ждали до сумерек; с наступлением вечера дворцовые врата распахнулись, и собравшиеся хлынули во внешний двор: кто шел, кто ковылял, кто полз, иных несли на руках. Я готов был поклясться, что еще недавно в громадном здании не было ни души, но кто-то ведь открыл ворота и зажег огромные факелы в сводчатых нишах!

Я смешался с толпой; народу все прибывало. Меня сопровождал Исса, мой заместитель; мы встали у ворот — оба в длинных темных плащах. По моим прикидкам, собрались здесь главным образом селяне. Бедно одетые, лица смуглые, изможденные — так выглядят замученные землепашцы, тяжким трудом добывающие хлеб насущный, однако ж в слепящем свете факелов лица эти дышали надеждой. Артур бы помрачнел: он терпеть не мог дурачить страдающих людей иллюзиями, но как же нужна была надежда этой толпе! Женщины держали на руках недужных младенцев, выталкивали детей-калек в первые ряды, и все жадно слушали байки о чудесных явлениях Мерлина. То была третья ночь чудес, и к тому времени полюбоваться на диво дивное своими глазами хотело столько людей, что все уже во дворе не вмещались. Кое-кто взгромоздился на стену позади меня, другие толклись в воротах, но никто не дерзнул ступить на галерею, окружившую двор с трех сторон: четверо воинов охраняли многоколонный крытый переход, удерживая толпу на расстоянии при помощи длинных копий. То были Черные щиты, ирландские копейщики из Деметии, королевства Энгуса Макайрема. И что, спрашивается, их занесло так далеко от дома?

В небесах погас последний отблеск дня; над факелами порхали летучие мыши; люди устроились поудобнее на плитах и выжидательно глядели на главный дворцовый вход, расположенный напротив внешних врат. То и дело с губ какой-нибудь из женщин слетал протяжный стон. Плакали дети; их унимали. Четверо копейщиков присели на корточки по углам галереи.

Мы ждали. Казалось, прошли часы; мысли мои блуждали, я думал о Кайнвин и о моей погибшей дочери Диан, как вдруг во дворце раздался оглушительный грохот, точно копьем ударили по котлу. Толпа охнула; иные из женщин поднялись с земли. Раскачиваясь из стороны в сторону, они махали руками, взывали к богам, но никаких привидений не появилось, а массивные дворцовые двери оставались закрыты. Я дотронулся до железной рукояти Хьюэлбейна — и приободрился. Толпа балансировала на грани истерии, это слегка пугало, но еще больше тревожила ситуация как таковая: на моей памяти Мерлин, творя магию, не нуждался в зрителях, напротив, всей душой презирал друидов, собиравших целые толпы. «Недоумков-то любой ловкач удивит», — приговаривал он. Сегодня ночью, похоже, удивлять недоумков собрался не кто иной, как он. И ведь добился своего: толпа изнывала от нетерпения, люди стонали, раскачивались, а когда металлический лязг грянул снова, все повскакивали на ноги и принялись громко выкликать имя Мерлина.

И тут дворцовые двери распахнулись, и гомон постепенно затих.

Мгновение-другое дверной проем зиял чернотой, а затем из тьмы выступил юный воин в полном битвенном доспехе — выступил и встал на верхней ступени галереи.

Ничего волшебного в нем не было, если не считать красоты. Другого слова просто не подберешь. В мире параличных рук, увечных ног, зобастых шей, испещренных шрамами лиц и усталых душ этот воин был несказанно прекрасен. Высокий, стройный, златовласый; в безмятежном лице его читалась доброта, иначе и не скажешь… нет, кротость. Глаза его сияли поразительной синевой. Шлема на нем не было, и волосы, длинные, как у девушки, падали ниже плеч. На нем был сверкающий белый нагрудник, белые наголенники; ножны тоже лучились белизной. Доспех не из дешевых; я поневоле задумался, кто этот незнакомец. Мне казалось, я знаю большинство воинов Британии — по крайней мере тех, кто может себе позволить подобное снаряжение, — но этого я не знал. Юноша улыбнулся толпе, а затем воздел руки, жестом призывая толпу преклонить колена.

Мы с Иссой остались стоять. Может, воинская гордость взыграла, а может, просто хотели лучше видеть поверх голов.

Длинноволосый юноша не произнес ни слова, но как только все опустились на колени, он благодарно улыбнулся и прошел вдоль галереи, гася факелы — вытаскивал их из скоб и опускал в бочки с водой, поставленные тут же, наготове. Я понял: это представление, причем тщательно отрепетированное. Двор постепенно погружался во тьму, и вот наконец единственными источниками света остались два факела над массивной дворцовой дверью. Луны почти не было видно, ночь выдалась зябкая и темная.

Белый воин встал под скрещенными факелами.

— Дети Британии, — промолвил он, и голос его оказался под стать красоте — нежный, хватающий за душу, — молитесь богам своим! В этих стенах хранятся Сокровища Британии; скоро, очень скоро сила их вырвется на волю. Ныне же, дабы вы сами убедились в их могуществе, пусть боги говорят с нами.

С этими словами юноша затушил последние два факела — и воцарилась кромешная тьма.

Ничего не произошло. Над толпой поднялся гул, люди взывали к Белу, и Гофаннону, и Гранносу, и Дон, умоляя их явить свою мощь. По спине у меня побежали мурашки, и я судорожно стиснул рукоять Хьюэлбейна. Или это боги нас окружают? Я поднял глаза — туда, где между облаками искрился звездный лоскут, — и вообразил себе, что там, в вышнем небе, парят великие боги. И тут Исса охнул, и я отвел взгляд от звезд.

И в свою очередь задохнулся от изумления.

Из темноты появилась девушка — нет, не девушка, девочка на пороге взросления. Такая нежная, прелестная своей юностью, грациозная в своей прелести, нагая, как новорожденный младенец. Тоненькая и хрупкая, с маленькими упругими грудками и длинными стройными бедрами. В одной руке она несла букет лилий, в другой — узкий клинок.