Падший

А когда удалились от дома на пару кварталов, Алина внезапно заметила:

— Ты даже не представляешь, какая у неё классная кукла! Эх, мне бы такую в детстве…

[1] Фраза из кинофильма «Кавказская пленница».

Глава 11

Собор, посвящённый Рейне и мне… ну, в смысле, «святой светлейшей и великому исцелителю», выглядел на пару порядков круче, чем те часовни-молельни, что встречались нам раньше.

Во-первых, из-за высоты. Метров под сорок, не меньше. Настолько высоких зданий я в этом мире ещё не видел. Даже дворец в Арладаре был ниже.

Второе: материалы. Прочный белёный камень вместо привычных брёвен, и купол из меди, а не из глиняной черепицы или, вообще, из дранки.

И, наконец, самое главное. То, что хранилось внутри…

Мы ещё не успели дойти до собора, как оттуда на площадь выплеснулась толпа горожан. Возглавляли её несколько тёток, которые вели под руки рыдающую девицу и костерили кого-то на все лады. За ними, уже вперемешку, шли «джентльмены и леди», тоже не особенно радостные, но и не слишком расстроенные. Как будто они посетили не храм, а театр. Вот только с пьесой, которую там сегодня играли, их, сто пудов, обманули. Вместо весёлой комедии, на какую рассчитывали, показали не самую лучшую мелодраму, да ещё и без хэппиэнда.

Хотя кое-кому из этой толпы «пьеса», похоже, понравилась.

Довольно высокий парень, одетый по-праздничному, но идущий одним из последних, недовольным отнюдь не казался. Скорее, наоборот. Сквозь натянутое на лицо выражение скуки и пофигизма, нет-нет, да и проглядывала ухмылка. Мол, я вас предупреждал, вы не верили и, значит, сами теперь и расхлёбывайте всю ту кашу, которую заварили.

Несколько окружающих парня дружков почти во всём повторяли приятеля. То бишь, изо всех сил старались казаться невозмутимыми, но то, что им больше всего сейчас хочется не скорбеть, а наоборот, веселиться, не заметил бы, наверное, только слепой.

— Что у них тут происходит? Чего все такие кислые? — поинтересовался я у вышедшего на крыльцо служителя культа… Моего, между прочим, культа…

— Не прокатило, — хмыкнул религиозный деятель, облачённый в серо-зелёную рясу, обутый в простые сандалии и подпоясанный обыкновенной верёвкой.

— Не прокатило? Что именно? — изобразил я непонимание.

— Приезжие, что ли?

— Из Драарана.

— Из Драарана? — протянул с уважением поп. — Родина Рушпу́на-пророка? Эх, жалко, святые традиции ушли из неё вместе с ним. Но ничего. Традиции — дело наживное. Когда-нибудь, я уверен, они и до вас дойдут. Вернутся, так сказать, к своему источнику… А что до этих… — указал он на удаляющуюся процессию. — Свадьбу они хотели сыграть по святому обряду. Хотя я и предупреждал их, проверку на символах веры молодые могут и не пройти.

— Проверку? А как это? И зачем? — вмешалась в разговор бывшая невеста Ашкарти.

— Проверка на символах веры — дело сугубо добровольное. Но важное, — перекрестился служитель. — Важное для тех, кто действительно хочет найти свою половинку. Кто готов подтвердить это клятвой «великому исцелителю и святой светлейшей». Молодые ведь как? Вроде бы и сошлись, и родители вроде не против. А всё равно: червячок-то сомнения гложет. А вдруг ошиблись? А подтвердить это, ошиблись иль не ошиблись, могут только святые символы: дрын и стрела. Как подойдёт к ним парочка с клятвой, что любим, мол, мы друг друга по-настоящему, так дрын и стрела и ответят. Засветятся светлым, значит, и вправду: не врут просители, будет им в жизни счастье. Засветятся тёмным — не подходит эта пара друг другу, придумали всё, и любовь у них просто морок, обманка, чтобы выгоду заиметь или, ещё того хуже, какое-нибудь зло сотворить или же поглумиться над кем-то.

— А если совсем не засветится? — заинтересовалась Алина.

— Да. Такое тоже бывает, — важно кивнул храмовник. — Такие пары могут жить вместе до самой смерти, а могут быстро распасться. Всё зависит, как далеко они готовы зайти в своей нетерпимости к привычкам друг друга. Такие половинки соединяются между собою непрочно и неидеально, но со временем могут и притереться. Соотношение неопределённостей в чистом виде, как говорил о них преподобный Рушпун. Их держит рядом способность не выходить за общий предел.

Мы быстро переглянулись.

Алина состроила удивлённую мину и пожала плечами.

Я тоже пожал плечами, но не удивился. Рушпун, он и раньше, бывало, выдавал любопытные перлы. То, помнится, гегелевскую диалектику для себя открывал. То вот, как «сейчас», ничего не подозревая про квантово-механические законы, вводил их в межличностные отношения…

— И часто вот так вот свадьбы расстраиваются? — взглянул я на расходящихся родственников жениха и невесты.

— Да не особо, — качнул головой служитель. — Немногие решаются на проверку святыми символами — боятся, что не пройдут. За этих-то всё родители порешали. Девчонка-то, может быть, и не против была, но парень, выходит, только прикидывался. Семьи богатые, партия выгодная, так отчего бы не пожениться? Да вот только гордыня их обуяла. Ну, в смысле, родителей. Задумали узаконить брак не в городском магистрате, как прочие, а в соборе. И чтобы его освятили наши заступники и покровители: великий исцелитель и святая светлейшая. Уж как я их отговаривал, как отговаривал, да вот не послушались… И получили… Тёмным огнём на них дрын и стрела полыхнули. Нет, получается, в этой паре ни любви, ни согласия, никогда не было и не будет. А, значит, не будет и брака. И ни один магистрат, ни один городской совет против этого не пойдёт… Ну, разве что за Закатное море сбежать. Но там и порядки другие, и жизнь, и вообще — нормальному человеку там делать нечего, — он вновь осенил себя крестным знамением и, хитро прищурившись, оглядел меня и Алину. — А сами-то вы случайно… не за этим ли из Драарана к нам прибыли?

— В смысле, за этим? — не сразу сообразил я, в чём дело.

— В смысле, тоже провериться на святынях. Типа, любовь про меж вас приключилась или просто интрижка?

— Не! Мы здесь совсем не поэтому, — замахал я руками. — Мы просто взглянуть.

— На святые предметы? На дрын и стрелу? — уточнил собеседник.

— Ага. Слыхали про их чудеса, хотелось бы посмотреть.

— Ну… тогда заходите.

И мы зашли.

— Наш собор сам Рушпун заложил, сто лет назад, — рассказывал нам храмовник, сопровождая по храму. — А после, уже умирая, дрын и стрелу указал сюда передать. Подлинные. Те самые, что достались ему от великого исцелителя и святой светлейшей.

— Подлинные? Да ну! — усомнился я. — Не может такого быть.

— Это почему же не может⁈ Почему же не может-то? — возмутился служитель.

— Да потому что такие реликвии просто не могут не охраняться. А у вас тут, гляжу, вообще никакой охраны. Даже парочки стражников пожалели.

Сопровождающий снисходительно усмехнулся:

— Сразу видно: приезжие. Поэтому-то и не знаете, что наши реликвии сами себя защищают. Получше любой охраны.

— Сами? А это как?

— А вот так. Видите?

Мы подошли к алтарю, расположенному в конце огромного зала за рядом колонн. На алтаре лежали стрела и дубинка. Дубинка была и вправду похожа на тот самый дрын, что я подобрал в Горках, возле моста, и вручил Рушпуну. А что до стрелы… Простой арбалетный болт, которых в любом колчане по пучку. Ведь Рейна, насколько мне помнилось, тоже не заморачивалась и отдала проповеднику тот, что пробил его дрын на холме перед Пустоградом… Отверстие в здешнем дрыне, кстати, тоже имелось и по размеру-фактуре вполне подходило под дыру от болта.

А ещё, как я помню, Рушпун тогда так и сказал: «Пока я живу, я буду носить их с собой, а когда мой путь завершится, пусть они упокоятся в ещё не построенном храме великого исцелителя».

Храм, если верить адепту из местных, Рушпун в самом деле построил. И наши подарки тоже мог запросто сюда передать. Вопрос только в том, как всё это проверить и… нафига это нам вообще проверять?..

— Ну, видим. И что?

— Коснуться стрелы милосердия может лишь тот, на кого снизошла благодать светлейшей. А коснуться святого дрына — тот, кому её ниспослал исцелитель.