Касатка и Кит

Его жилище тонуло в тишине и темноте. Он не зажег света.

"Как в могиле", - подумал Кит и рассмеялся. Смех показался ему каким-то жалким.

- Ты что, жалеешь себя? - спросил Кит вслух, обращаясь к самому себе и глядя в зеркало в прихожей, но ничего там не видя, кроме все той же темноты. И, усмехнувшись, ответил: - Жалеешь. А чего ты жалеешь? Что прожил жизнь, а жизни-то и не увидел? Не понял, не уразумел, не заметил, что она прошла? Что хорошего было в твоей жизни? Касатка… Да, только она.

И вдруг Кит вспомнил все…

Тот вечер… Все, что тогда было у них.

То немногое, которое не стало большим. Вспомнил отчетливо и ясно…

…Касатка подошла к нему и посмотрела в глаза.

- Можно тебя пригласить на танец, - наверное, сказала она.

Громко играла музыка. Что-то тухмановское… Но Кит не слышал музыки. И не слышал слов Касатки, только понял и шагнул навстречу.

Он увидел вдруг то, что не замечал два года - глубину ее глаз и свет, теплый свет, обволакивающий, неземной. Он увидел грусть в них.

И еще что-то. Нежность! Такую огромную и небывалую, которую, в общем-то, впервые и видел. Сердце вдруг остановилось, ему показалось, что оно остановилось. Но он шагнул и обнял Касатку за талию и они пошли в центр круга. Играла музыка, рядом медленно двигались пары, Но Кит не замечал ничего вокруг. Он смотрел Касатке в глаза и не мог отвести взгляда. Вдруг он увидел, как взмахнули пушистые ресницы. Словно два мотылька захотели взлететь.

- Ой, ты мне на ногу наступил.

- Что? - Кит приблизил ухо к ее губам, окунувшись лицом в туман ее волос.

- Кит, ты стоишь на моей ноге.

Кит даже не извинился, он был одурманен запахом ее волос. Они пахли полевыми цветами, и это было дурманом, настоящим дурманом. С трудом поняв, о чем говорит Касатка, он убрал ногу с ее ноги. Но они не продолжили танец. Кит и Касатка просто стояли в центре танцплощадки. И молча смотрели друг другу в глаза. Он обнимал

Касатку за талию, а ее руки невесомо лежали на его плечах. Кит и

Касатка не шевелились, словно боялись проснуться. Наверное, уже давно играла другая музыка, а они стояли и не двигались.

- Давай уйдем отсюда, - хотел сказать он, но в горле вдруг пересохло, и он только сухо закашлялся.

Впрочем, она поняла все без слов. Они пересекли танцевальный круг, и пошли прочь, сзади осталось веселье, музыка и их однокашники. Они прошли по проходу между палатками. Впереди светила луна - круглая и очень яркая. И звезд на небе было не счесть, но они казались не отдельными звездочками, а брильянтовой пылью, сливаясь воедино и ослабив свое свечение в ярком свете луны.

На окраине полигона был овраг. И большая береза. Казалось, она еле удерживается на краю оврага, вот-вот упадет.

Кит скинул куртку и положил на землю. Касатка опустилась и Кит сел рядом. Он не знал, о чем говорить, он не хотел говорить, он хотел поцеловать Касатку и потянулся к ней. На его поцелуй, она ответила. Но как-то робко, тихо, едва шевельнула губами. Было понятно, что целоваться она совершенно не умеет.

Потом они все же говорили о чем-то. Касатка задавала какие-то вопросы, Кит отвечал, иногда невпопад. Это было не главным - разговорами они просто сдерживали себя от безумства. Они говорили, но думали не о том… Потом они снова целовались и не было ничего на свете слаще этих поцелуев. Кит понимал, что рядом с ним не просто девчонка, что с Касаткой нельзя, как со всеми. Он знал, что на его куртке сидит сама невинность. Он даже не понял, как так получилось, что его рука сама скользнула к девичьей маленькой упругой груди.

Случайно, наверное… Касатка замерла и Кит увидел страх в ее глазах. Он отдернул руку. Потом стал что-то говорить, но оборвал себя на полуслове. Возникло неловкое молчание. Касатка вдруг легко поднялась и потянулась к березовой ветке, пригнула ее к себе и прикусила зубами. Никита глядел на Касатку снизу вверх и ему нравилось так смотреть на нее. Тело Касатки вытянулось в струнку и стало похоже на стан березки. Волна нежности накатилась на Кита. Он встал, обнял Касатку и стал нежно целовать ее вытянутую шею, лицо.

Губы их встретились и слились в долгом поцелуе, отпущенная ветка взлетела вверх. Неожиданно Кит почувствовал какую-то штучку у себя во рту, какой-то маленький комочек. Он на мгновение отстранился, отвернул лицо и сплюнул.

- Это почка от веточки… - как-то испуганно прошептала Касатка.

- Почка? Почка от веточки? - почему-то Киту стало смешно. - От березовой веточки почечка…

И он засмеялся, схватив Касатку на руки. Касатка испуганно и немного виновато улыбнулась.

Он стоял на самом краю оврага и держал Касатку на руках. Овраг казался бездной, но совершенно не страшной бездной, а только бесконечной и непознанной, неизвестной… Неизвестность и бесконечность манила Никиту к себе, как манит бездонная пропасть, когда ты стоишь на ее краю.

А при свете дня можно было увидеть, что этот овраг был очень даже маленьким, совсем неглубоким.

- Давай прыгнем, - предложил он глупость.

- Зачем?

- Действительно…, зачем…

- Пошли лучше к нашим, Кит. Слышишь? Танцы закончились. В какой-то палатке на гитаре играют. Мишка Таушканов поет… кажется.

- Да, это Мишка…

Мишка пел "Кошечку", пел вдохновенно и громко. Даже здесь, за границей палаточного лагеря отчетливо слышалось:

"дюнь-дюнь-дюнь-дюнь, дюнь-дюнь…"

- Пойдем?

- Ну, пошли, - нехотя согласился Кит, поставив Касатку на ноги…

…Он вспомнил все.

Вспомнил.

И подумал о счастье, мимо которого так бездумно и глупо прошел.

Она была рядом, птица счастья, а он не ухватил ее за хвост. А потом была жизнь. Он жил… Или думал, что живет. Ел, пил, зарабатывал деньги, менял любовниц - считал, что это и есть жизнь. Глупо! Как глупо… Все зря, все мимо. Пятьдесят три года бесцельно прожитой жизни. Жизни без счастья. Да, не было счастья в его жизни, и никого он не сделал счастливым… Касатка! Любимая моя! Прости. Прости, что не смог подарить тебе счастья. И уже не подарю…

…Несколько часов назад он услышал приговор, прозвучавший из уст доктора Эдмонда Яковлевича Шпильмана.

- Сколько? - спросил Кит хрипло.