Страница 45 из 57
Мое сердце жаждало мира, я искренне хотел спасти миллионы людей, тех, кто в реальной истории погиб в 1943–1945, но реальность безжалостно била меня по морде. И чем дальше — тем больнее, а хунта, тем временем уважала меня все меньше, переданное мною предложение от Сталина стало, пожалуй, последней каплей для них.
А для меня последней каплей стало новое назначение, сделанное Ольбрихтом, он все же удосужился представить мне нового члена хунты — того самого однорукого и одноглазого полковника Вермахта. Полковник оказался Клаусом фон Штауффенбергом, тем самым знаменитым Штауффенбергом, который в реальной истории сыграл ключевую роль в заговоре против Гитлера в 1944. Он бы и сейчас сыграл, вот только не успел, потому что лежал в госпитале.
Зато теперь Ольбрихт вызвал его в Берлин и назначил собственным заместителем. И мне очень сильно не нравилось, как Штауффенберг пялится на меня своим единственным глазом. Тем более что полковник со мной даже не говорил, ни разу не обратился ко мне за все время совещания. Штауффенберг демонстрировал Гиммлеру свое глубочайшее презрение, в отличие от других членов хунты — открыто и без обиняков. И убрать Штауффенберга я не мог, я же не ведал никакими назначениями в Вермахте, на этот счет мы с Ольбрихтом однозначно договорились, еще вчера.
Я понял, что я сам себя загнал в кошмарное положение. Чем больше Германия отступает от доктрин национал-социализма — тем меньше мои шансы тут выжить. Ну и что мне делать в такой ситуации? Впору отыгрывать классического попаданца, заказывать самолет и лететь к Сталину. Вот только там мои шансы выжить будут еще призрачнее, в Москве меня вероятно пару раз допросят, а потом я все равно закачаюсь на виселице. И в Лондоне со мной безусловно проделают то же самое.
Мы еще обсудили военные дела, но тут никаких неожиданностей. Хунта была намерена ввести войска на Сицилию, без всяких предварительных консультаций с Муссолини, конечно же, ибо дуче утратил доверие. На востоке предполагалось все еще стоять в глухой обороне, по изначальному плану Бека. Судя по суточной сводке с фронта — план работал, несмотря на большие потери с обеих сторон. Еще один камень в мой огород, еще одно подтверждение, что я плохой, никуда негодный попаданец!
Зато сдались нацистские войска в Африке, но тут тоже никакой моей заслуги не было. Насколько я помнил, в реальной истории происходило то же самое, группировка там была уже обречена, а приказ на её капитуляцию, как сомнительный жест доброй воли в сторону англо-американцев, Ольбрихт отдал еще вчера.
Когда я вышел из Бендлер-блока, погруженный в тяжкие думы, была уже ночь, около десяти вечера. Шел мелкий дождик, вполне соответствующий моему настроению, капли дождя блестели в полутьме на касках дежуривших на улице солдат. Горели тут только фары пары грузовиков. Разумеется, вокруг Бендлер-блока собюдался режим полной светомаскировки, несмотря даже на то, что погода, похоже, была нелетной.
Может пришло уже время покончить с хунтой? Пожалуй так. Но не сегодня. Пока Гитлер в Риме жив — я не могу сделать фюреру такой подарок, не могу атаковать его врагов здесь. Ибо мое прямое противостояние с Ольбрихтом вполне может закончиться тем, что мы с руководством Вермахта просто друг дружку перебьем. И тогда Гитлер вернется в Рейх на все готовенькое, обратно за своей властью, которая упадет фюреру в руки.
Так что сейчас об открытом выступлении против военных не может быть и речи. Завтра… Когда фюрер будет мертв. Вот тогда.
К счастью, на улице меня встретил мой адъютант Гротманн, он раскрыл надо мной зонт, а потом мигом вывел меня из депрессии:
— Некоторые проблемы, рейхсфюрер…
— Ну?
У меня уже едва хватало сил, чтобы слушать о проблемах, не то чтобы их решать. Но я взял себя в руки стальным усилием даже не воли, а скорее моего желания закончить войну или умереть.
— Бунт, — коротко доложил Гротманн, — В Вене. Курсанты Nationalpolitische Erziehungsanstalten…
— Nationalpolitische что?
— Это элитная школа, шеф. Такие школы готовят будущую правящую элиту для партии, они есть по всему Рейху. Так вот: курсанты Венского Национал-политического училища наслушались по итальянскому радио речей Гитлера. Того Гитлера, который в Риме. И вышли на улицу. С факелами. Они идут к дому венского гауляйтера, чтобы потребовать ответа.
— Какого ответа? Ты тревожишь меня бунтом школоты, Гротманн, ты серьезно сейчас?
— Простите, шеф, — извинился Гротманн, — Но эта «школота» — исключительно одаренные юноши, получившие всестороннюю физическую, идеологическую и военную подготовку. И они вооружены. У них стрелковое оружие, а еще 150-мм гаубица, а еще пара штурмгешютцев…
— Штурмгешютцев?
— Это самоходно-артиллерийская установка, рейхсфюрер.
— Ммм, ясно. Школота с гаубицами и САУ. Откуда у них?
— Это же военно-политическая школа, шеф, я же вам объяснял — у них были учебные орудия, этим юношам предстоит в будущем отправиться на фронт…
— Сколько этих юношей? Возраст, количество?
— Пара тысяч человек. Возраст — от четырнадцати до восемнадцати. Это фанатики, рейхсфюрер, вы знаете, как фанатичны мальчики в этом возрасте. Но самое паршивое — что к ним присоединился и преподавательский состав…
Мы уже почти дошли до моего мерседеса, припаркованного за пределами Ольбрихтовских баррикад, но теперь я решительно развернулся и двинулся к моей машине спецсвязи.
Благо, она была тут рядом. Похоже, что вместо теплой постели я большую часть ночи проведу именно в этой машине. Можно, конечно, поехать в один из штабов ᛋᛋ, которых в Берлине пара десятков. Вот только хрен я поеду туда, где меня могут поджидать наемные убийцы Ольбрихта или Гитлера…
Я, похоже, становился параноиком, но имел для этого все основания.
— Так чего они хотят, Гротманн?
— Полагаю — выяснить у Венского гауляйтера фон Шираха, почему настоящий фюрер сбежал в Рим и вынужден обращаться к своему народу по итальянскому радио…
— Не настоящий фюрер! — перебил я Гротманна, — В Риме — двойник. Запомните, раз и навсегда. Настоящий Гитлер здесь, у нас, в Берлине.
— Простите, рейхсфюрер… Но это еще не все. Сообщения от группенфюрера Мюллера. Мюллер это…
— Да-да, это начальник гестапо. Знаю. Что там от Мюллера?
— Он уже арестовал 52 человека, с которыми Гитлер пытался выйти на связь из Рима…
— Замечательно.
Приказ арестовывать всех, с кем попытается связаться Гитлер, был дан мной еще раньше, как только я узнал, что фюрер объявился в Риме.
Теперь же по идее Муссолини должен обрубить Гитлеру любую связь с внешним миром, если только дуче будет соблюдать наше соглашение. Но дел Гитлер успел наворотить — мое почтение. Все же глупо было ожидать от Гитлера, что тот будет бездействовать, даже с проломленной головой, даже с кусками черепа в мозгу. Живучесть бесноватого ублюдка просто поражала.
— Проблема в том, что с Гитлером вступил в контакт Альфрид Крупп, — продолжил Гротманн, — И он нам об этом контакте добровольно не сообщил. А Крупп это…
— Промышленник, капиталистическая свинья, — закончил я за Гротманна, — Знаю. Но Крупп — свинья крупная. Настоящий кабан в общем.
— Он со вчерашнего дня еще и рейхсминистр вооружения, — напомнил мне Гротманн.
Вот черт. А ведь и правда. Должность досталась Круппу после того, как я казнил Шпеера, ранее занимавшего эту рейхсминистерскую должность.
И Круппа я трогать без санкции Гёрделера никак не мог, поскольку в хунте интересы крупного финансового капитала представлял именно Гёрделер. Если я дам Мюллеру указание арестовать Круппа — будет скандал, тут к гадалке не ходи. А с другой стороны, если Крупп решит поддержать Римского Гитлера — то совсем беда.
— Ладно, разберемся.
Но сказать проще, чем сделать.
Добравшись до машины спецсвязи, я выдал все нужные указания.
Во-первых: немедленно вызвал к себе шефа Главного оперативного управления ᛋᛋ обергруппенфюрера Юттнера, ему мне надо было дать приказ на акцию по устранению Гитлера (точнее: двойника Гитлера, это важно помнить) в Риме.