Очерки 1922-1923 годов

Маяковский Владимирович Владимир

Очерки 1922-1923 годов

Маяковский Владимир Владимирович

Очерки 1922-1923 годов

СОДЕРЖАНИЕ1

Париж. (Записки Людогуся)

Париж. Театр Парижа

Париж. Быт

Парижские очерки. Музыка

Семидневный смотр французской живописи

Парижские провинции

Сегодняшний Берлин

ПРИЛОЖЕНИЕ

Выставка изобразительного искусства РСФСР в Берлине 1 Очерки "Осенний салон" и "Париж. Художественная жизнь города" (см. "Семидневный смотр французской живописи", стр. 233).

ПАРИЖ

(Записки Людогуся)

ПРЕДИПОЛСЛОВИЕ

Вы знаете, что за птица Людогусь? Людогусь – существо с тысячеверстой шеей: ему виднее!

У Людогуся громадное достоинство: "возвышенная" шея. Видит дальше всех. Видит только главное. Точно устанавливает отношения больших сил.

У Людогуся громадный недостаток: "поверхностная" голова – маленьких не видно.

Так как буковки – вещь маленькая (даже называется – "петит!"), а учебники пишутся буковками, то с такого расстояния ни один предмет досконально не изучишь.

Записки Людогуся блещут всеми людогусьими качествами.

О ЧЕМ!

О парижском искусстве + кусочки быта.

До 14 года нельзя было выпустить подобные записки.

В 22 году – необходимо.

До войны паломники всего мира стекались приложиться к мощам парижского искусства.

Париж знали наизусть.

Можно не интересоваться событиями 4-й Тверской-Ямской, но как же не знать последних мазков сотен ателье улицы Жака Калло?!

Сейчас больше знакомых с полюсами, чем с Парижем.

Полюс – он без Пуанкарей. Он общительнее.

– Виза есть?

– Есть.

– Ваш паспорт?

Протягиваю красную книжечку РСФСР. У секретарши руки автоматически отдергиваются за ее собственную спину.

– На это мы виз не ставим. Это надо переменить. Зайдите. Тут рядом 26-й номер.

Конечно, знаете. (Беленькое консульство!) Мадам говорит просто, как будто чашку чая предлагает.

Делаю удивленное и наивное лицо:

– Мадам, вас, очевидно, обманывают: наше консульство на Унтер-ден-Линден, 7. В 26-м номере, должно быть, какая-то мошенническая организация. 26-й номер нигде в НКИД не зарегистрирован. Вы должны это дело расследовать.

Мадам считает вопрос исчерпанным. Мадам прекращает прения:

– На это мы визы не поставим.

– На что же вы ее поставите?

– Можем только на отдельную бумажку.

– На бумажку, так на бумажку – я не гордый.

– Неужели вы вернетесь опять туда?!

– Обязательно.

Мадам удивлена до крайности.

Очевидно, наши "националисты", проходившие за эти годы сквозь консульства, с такой грациозностью, с такой легкостью перепархивали с сербского подданства на китайское, что мое упорство просто выглядело неприлично.

ДИАЛОГ СО "СПЕЦИАЛЬНЫМ" ПОЛИЦЕЙСКИМ

Французская граница. Осмотр паспортов. Специальный комиссар полиции. Посмотрит паспорт и отдаст. Посмотрит и отдаст.

Моя бумажка "специальному" определенно понравилась.

"Специальный" смотрит восторженно то на нее, то на меня.

– Ваша национальность?

– Русский.

– Откуда едете?

– Из Берлина.

– А в Берлин откуда?

– Из Штетина.

– А в Штетин откуда?

– Из Ревеля.

– А в Ревель откуда?

– Из Нарвы.

– А в Нарву откуда?

Больше иностранных городов не осталось. Будь, что будет. Бухаю:

– Из Москвы.

В ответ получаю листок с громким названием: "Санитарный паспорт" и предложение:

В 24 часа явиться к префекту парижской полиции.

Поезд стоит. Стою я. Рядом – "специальный". Поддерживает вежливую беседу. Где остановлюсь? Зачем еду? Такой внимательный. Все записывает.

Поезд трогается. "Специальный" соскакивает, напоминая:

– В двадцать четыре! Предупредительные люди!

У ПРЕФЕКТА ПОЛИЦИИ

Париж. Закидываю вещи в первый попавшийся отель. Авто. Префектура.

Отвратительно с блестящей Сены влазить в огромнейшую нудную казарму. Наполнена блестящими сержантами и привлекаемою за что-нибудь дрянью парижских чердаков и подвалов.

Меня сквозь нищую толпу отправляют на третий этаж. Какой-то секретарь в черной мантилье.

Становлюсь в длинную очередь. Выстоял.

– У меня "санитарный паспорт". Что делать?

– Сняться. Четыре карточки засвидетельствуете в своем участке и оставите там, а четыре засвидетельствуете и сейчас же сюда.

– Мосье! "Санитарный паспорт", очевидно, преследует медицинские цели. Я из России два месяца. Нет смысла хранить столько времени вшей специально для Парижа.

Во-вторых, едва ли фотография – хорошее средство от тифов: я буду сниматься одетым, до пояса, в маленьком формате; если у меня даже вши и есть, не думаю, чтобы они при таких условиях вышли на карточках.

Очевидно, "санитарный" – по-французски не то, что по-русски. Речь моя "мусье в мантилье" не убедила, и меня все-таки послали к… фотографу.

Вместо фотографа я пошел к себе в отель.

Так и так. Если всю эту капитель надо проделывать, возьмите мне на завтра билет в Берлин.

– Плюньте и дней десять живите!

Плюнул с удовольствием.

СХЕМА ПАРИЖА

После нищего Берлина – Париж ошеломляет.

Тысячи кафе и ресторанов. Каждый, даже снаружи, уставлен омарами, увешан бананами. Бесчисленные парфюмерии ежедневно разбираются блистательными покупщицами духов. Вокруг фонтанов площади Согласия вальсируют бесчисленные автомобили (кажется, есть одна, последняя, лошадь,- ее показывают в зверинце).

В Майолях, Альгамбрах – даже во время действия, при потушенных люстрах – светло от бесчисленных камней бриллиантщиц. Ламп одних кабаков Монмартра хватило бы на все российские школы. Даже тиф в Париже (в Париже сейчас свирепствует брюшной тиф) и то шикарный: парижане его приобретают от устриц.

Не поймешь! Три миллиона работников Франции сожрано войной. Промышленность исковеркана приспособлением к военному производству. Области разорены нашествием.

Франк падает (при мне платили 69 за фунт стерлингов!). И рядом – все это великолепие!

Казалось бы, для поддержания даже половины этой роскоши – каждый дом Парижа надо бы обратить в завод, последнего безземельного депутата поставить к станку.

Но в домах, как и раньше, трактиры.

Депутаты, как и раньше, вертят языками.

Хожу улицами. Стараюсь попять схему парижского дня, найти истоки золота, определить размеры богатства.