Страница 13 из 36
А я шел к метро и смотрел, как падает снег. Капитана не было, и море с солеными волнами уже не шумело где-то рядом. Рядом были только соленые лужи.
Все кончается
Я стою у большого окна в Шереметьево и смотрю, как серый лайнер неуклюже ползет на взлетную полосу. Метет поземка, надвигаются темные серые тучи. За мной стоят ряды кресел, там все разговаривают по сотовым.
– Я вернусь и сразу на работу. Не жди меня, буду поздно!
– А ты ему тертое яблоко давала?
– Я же просила больше мне не звонить! Все, конец связи!
Таксист по дороге в аэропорт сначала пытался вспомнить, на каком канале ТВ он меня недавно видел. Потом стал рассказывать, как ловко он определяет момент, когда его девушки начинают ему изменять. У него уже отработанная методика. Я удивляюсь, что ему так часто изменяют.
– Так и девушек у меня много! – смеется он.
Десять дней пролетели, как один. Если бы все знать сначала, то я бы жил эти дни по-другому. Всегда надо меньше ждать и больше действовать. И меньше спать. Тогда можно спрессовать время и выкроить часы для новых встреч, для новых дел. Вот только сил становится все меньше. И постоянно преследует чувство, что все это уже было. Даже эта метель, что начинается за окном, уже была. И про тертое яблоко я уже слышал. Или сам говорил. И тогда зачем суетиться, надо просто вспомнить.
Три дня назад вечером показалось солнце. Облака немного раздвинулись и неяркие лучи осветили Москву. Засверкали купола и кресты церквей, заиграли краски на стенах, снег из серого превратился в золотой. Ушла серость, поглощавшая город все эти дни, улетели вороны из Александровского сада. Где-то тут Маргарита получила волшебный крем Азазелло. А это старое дерево помнит их встречу. А вот дом Пашкова. Там на крыше Воланд со свитой прощался с Москвой. Рядом главный вход в библиотеку им. Ленина, теперь вороны кружатся там. Издали они кажутся черными. Нехорошие эти места. И Александровский сад и дом Пашкова. Вороны летают между ними.
Хотя это чушь, писатель все придумал. Но почему так щемит сердце, когда идешь вдоль заснеженных скамеек, убранных на газоны Александровского сада? Почему такой болью отзывается карканье ворон у библиотеки? И кто этот странный человек в черном длинном пальто, медленно бредущий по заснеженной тропинке около кремлевской стены?
И эти странные зеркала
Мутное зеркало в моей прихожей, которое отражало незнакомых людей и которое немного светилось по вечерам, когда за окном падал желтый снег.
И зеркало в квартире Марины Цветаевой. То, которое на лестнице. Оно отражало не то, что было вокруг. Я увидел в нем отражение двери, которой не было. Странная синяя несуществующая дверь.
А зеркало в музее, где мы были с Капитаном? Поверьте, я умею фотографировать. И мыльницей и профессиональной камерой. И зеркала снимал много раз. Но почему наши с Капитаном отражения вышли нерезкими?
Ну, ладно! Это все ушло в прошлое, в воспоминания. Туда, где будут лежать письма Маяковского, где будет сверкать последний луч золотого солнца над Москвой, где будет храниться холод и тепло Аничкого моста над Фонтанкой.
Все, началась посадка. Через одиннадцать часов я буду в Нью-Йорке.
Из записной книжки
Почему-то первые дни в России меня преследует страх, что я нарушаю какие-то законы. Вот проснулся утром, еще из постели не вылез, а уже что-то нарушил. Потом этот страх проходит, приходит уверенность в том, что точно нарушил. Спасает или пофигизм, или рюмка за завтраком.
Удручают люди без чувства юмора. Ты им открываешь душу, а они это воспринимают всерьез.
Как приятно что-то рассказывать, когда тебя не перебивают и не поправляют! Но так не бывает.
Многие мои знакомые с сединами на висках, хотят написать книги про вечные истины. Им кажется, что мир скоро рухнет, погрязнув в разврате, алчности и жестокости. Я пытаюсь всех остановить, приводя аргументы:
1. Если ты в чем-то погряз, то не рухнешь, а скорее утонешь.
2. Похожий конец мира предсказывали более двух тысяч лет назад.
3. Придумать что-то новое про вечные истины после древних греков и Библии невозможно.
4. Самая главная вечная истина изложена в гениальном стихотворении про бычка:
Идет бычок, качается
Вздыхает на ходу:
«Ох, доска кончается,
Сейчас я упаду!»
У меня был знакомый, который определял степень интеллигентности по тому, как человек произносил год своего рождения. Если он говорил «тысяча девятьсот семидесятый», то это плохо воспитанная личность, двоечник, будущий алкаш и развратник. Совсем другие люди, люди с ореолом над головой, говорили правильно: «одна тысяча девятьсот семидесятый». У таких людей все в шоколаде, их любят женщины и дети, им прибавляют зарплату и даже выписывают премии под Новый год.
Острое чувство возвращения в детство я испытывал в метро, когда смотрел в окно грохочущего вагона на мелькающие в туннеле лампы, и в купе поезда, когда проводник приносил чай с лимоном в стаканах с подстаканниками.
Попутчик в поезде Петербург-Москва рассказал, что он много лет страдал высоким давлением. Но вот однажды ночью он проснулся и увидел, как к его окну подлетела летающая тарелка. Он почувствовал удар током в голове и уснул. С тех пор у него уже десять лет давление 120/80. В эту историю верят он, его жена, а теперь еще и я.
– Это правда, что президентом Америки могут выбрать мормона? – спросила меня знакомая.
– А это правда, что тебя это интересует? – спросил я.
– Конечно, нет! – ответила знакомая. – Но ведь надо умный разговор как-то начать.
Мне приходилось говорить про политику. Чтобы не было лишних вопросов, я начинал разговор так:
– То, что Америка, Израиль и велосипедисты во всем виноваты – это обсуждению не подлежит, как и то, что Волга впадает в Каспийское море. Так что теперь, когда с главным мы определились, можно смело говорить о женщинах, водке и смысле жизни.
Обожаю общаться с людьми, которых что-то интересует помимо семьи и работы. Когда работа совпадает с хобби, то это не счастье, как можно сразу подумать, а потенциальный источник душевной трагедии. Впрочем, когда работа не совпадает с хобби, то это источник другой душевной трагедии.
Как войти в доверии к любой московской старушке? Надо остановится в любой точке Москвы и, дождавшись старушку, спросить:
– Простите, тут раньше где-то была булочная.
Всё, ты уже свой! Конечно булочная была, теперь там секс-шоп, тьфу, не к ночи будет помянут, а вот вы помните…
Эх, бабушки на скамейках около подъездов! И бессмертный комплимент, сказанный в спину. Тихонько, но четко: «Сегодняшняя симпатичнее вчерашней!»
Пластиковые окна – это практично, это гигиенично, это удобно.
Но про них не хочется писать стихи.
Я приехал из России, и меня спрашивают: «Как там Москва?»
Я отвечаю: «Нормально!»
Так я рассказывал родителям о своих путешествиях.
А что бы вы ответили?
Взял глобус, нашел там Миннесоту, Москву, Питер. Палец ползет над канадской тундрой, над сверкающими снегами Гренландии, над серым холодным океаном, над вулканами Исландии, над зелеными лугами Шотландии…