Не твой наследник

Тесть выглядит удивленным не меньше Андрея и не сразу обретает дар речи.

— Ты… Ты что, откупиться хочешь? — спрашивает он, по инерции пытаясь атаковать, хотя в голосе уже нет прежнего гнева.

— Я хочу только исправить свои ошибки, — встаю, обхожу вокруг стола и протягиваю руку Борису Петровичу. — Простите меня.

На сей раз он все же пожимает руку, смотрит на меня, не находя, что ответить. А мне вдруг становится так легко, будто я сбросил рюкзак весом в пятьдесят килограммов, который все это время таскал на себе. К черту отели. К черту всю эту историю. Пусть прошлое останется в прошлом, я не хочу больше врать. И плевать, что остальные обо мне подумают.

— Позвоните, когда вам удобно будет встретиться у нотариуса, — киваю на прощание и, подхватив пальто, выхожу из переговорной, жалея лишь о том, что не додумался сразу так поступить.

18

Ян

— И на кого ты похож? — мамин голос прорывается сквозь туман безразличия. — Совсем рехнулся?

Оба эти вопросы я слышал от Саши за последнее время столько раз, что тошнит хуже, чем от похмелья. Но, видимо, кто-то свыше решил, что мне маловато, поэтому подослал еще и мать. Ей взбрело в голову, что без нее Саша родить не способна, и уж точно мы не обойдемся без ее помощи с ребенком. Достала — сил нет.

— Дай сюда, — упрямо тянусь за бутылкой текилы.

— Обойдешься! — она безжалостно собирает остатки алкоголя в мусорный мешок. — Посмотри на себя! Мне стыдно! Стыдно, что ты — мой сын!

— Вот это откровение! — саркастично скалюсь. — Может, поедешь домой и обсудишь это с Марком?

— А может, хватит все время переводить на него?! У Марка свои проблемы, и он не виноват, что ты не можешь быть нормальным мужем и отцом!

— Пхах! — с трудом сдерживаю хохот и откидываюсь на спинку дивана. — Вот как раз в этом…

— Соберись сейчас же! — пощечина обжигает и заставляет, слегка протрезвев, взглянуть в лицо матери. — Ей рожать через две недели, а ты ведешь себя, как последний алкаш!

— Вот именно. Две недели! Кроватку я собрал, что ты от меня еще хочешь?

Мама пыхтит, не в силах придумать новые упреки, потом хватает мешок с бутылками и выходит, хлопнув дверью.

Сам виноват. Решил, что у меня может быть нормальная жизнь. И ведь было-то как раз все нормально! Я, Юра… Уютные вечера, крепкое плечо рядом. Чего мне не хватало, а? Нет, блин, захотел стать отцом. А ведь природа не просто так сделала меня геем. Естественный отбор, эволюция. Бла-бла. Но я-то решил, что самый умный. Пошел на поводу у эмоций, пересмотрел блядских романтических комедий. Как бы это было мило! Как красиво рисовалось в фантазиях! Мы с Саньком учим малого кататься на велосипеде, Юра рядом… Почти шведская семья! Какой ребенок может похвастаться тем, что у него сразу трое родителей?..

Когда Юра сказал, что не готов делить меня с женой и ребенком, не хочет быть вечным тайным любовником на вторых ролях, я подумал: ну и шел бы ты на хрен, чертова истеричка. «Кем я буду? Чужим дядей, другом папочки, с которым ты ездишь типа на рыбалку?» — спрашивал он. А я не понимал, что его не устраивает. И какого хрена он выкатывает мне претензии, если мы все равно не собирались докладывать публике о наших отношениях. «Устал от вечной лжи!» — бросил он, собирая вещи. А кто не устал?! Какие у нас варианты? Пойти на улицу в стразах, перьях и с транспарантом, чтобы нас обоих отметелили до кровавых соплей? Если повезет — убили бы, если нет — превратили в двух калек с инвалидностью. Вот она, правда, живите по правде, господа!

Я убеждал себя, что мне не нужны отношения с таким человеком. И все шло так гладко! Я и забыл, каково это — когда тобой гордятся родные. Когда никто не спрашивает, как там у меня на личном фронте. Только радуются, похлопывают по плечу. Я в кои-то веки снова почувствовал себя частью семьи. Все остальное казалось такой несущественной хренью… Ровно до тех пор, пока эта самая хрень не начала меня душить.

Если бы я только сразу понял, как сильно Юра был прав! Я будто влез в чужую одежду, нацепил маску, которая стала разъедать мое собственное лицо. В какой-то момент я понял, что гордятся родители не мной, а тем выдуманным парнем, который готовится их порадовать внуком. И это, черт подери, был не я. Мне не хватало кислорода, жизнь превратилась в отвратительную сломанную карусель, которая крутится быстрее, быстрее и никак не может остановиться. Как будто увидел в парке красивый аттракцион, купил билет, пристегнулся, готовый к приключениям, а потом тебя начинает мотать и колбасить до тех пор, пока ты не выблюешь на себя все кишки.

А хуже всего, что я, наконец, понял, что самой лучшее, что со мной было, самый нужный мне человек остался там, на земле. Вот только доперло слипшком поздно, когда я был уже прикован, приварен, припаян к этому чертовому колесу. И теперь я могу лишь молча наблюдать, как Юра гуляет с кем-то другим, пока меня мотыляет из стороны в сторону на этой садистской карусели.

Я люблю его. Три коротких слова, проще некуда. И что я делаю? А я сижу с женушкой под ручку, с новоиспеченной мадам Озолс на ужине с друзьями семьи. Мама, папа, Тамара с мужем и долбанутой голой собачонкой — и мы с Сашей. «Вам положить добавку форели?» Будьте любезны. А крысиного яда у вас не найдется?

Я ненавижу себя. Три коротких слова, которые я повторяю каждое утро, подходя к зеркалу в ванной, и каждый вечер, глядя в потолок. Я сделал несчастными сразу троих: себя, Сашу и маленького человека, который еще не подозревает, в какой мир собирается прийти. Я не могу сейчас оставить Сашу, я нужен ей. Беременность далась ей нелегко, и последние недели она передвигается с трудом. Я сам уговорил ее, когда она пыталась все отменить. И сам теперь должен отвечать за это. Я пытаюсь, я искренне пытаюсь подбадривать ее, глядя в ее осунувшееся бледное лицо. Но временами становится так погано на душе, что проще обняться с текилой и отключиться. Хоть ненадолго.

Нет, я должен прийти в себя. Иначе сейчас мать войдет в кураж, потащит Сашу в Москву. Потом предложит пожить с ребенком у них в доме, и Саша опять окажется в душном плену моей матушки.

Буквально за шкирку стаскиваю себя с дивана, иду в ванную и, сунув голову под ледяную воду, жду, пока череп не начнет сводить. Холод потихоньку вытесняет дурман текилы, и я, растеревшись полотенцем, двигаю на кухню.

— … всего на пару недель, как раз восстановишься после родов, — уже атакует Сашу моя мать. Родила бы уже третьего, честное слово! Или усыновила слепоглухонемую сироту — лишь бы от нас отстала.

— Она никуда не поедет, — прислоняюсь к косяку.

Саша поднимает на меня затравленный взгляд. Черт, ненавижу себя. Или я это уже говорил? Видимо, недостаточно.

— Это не тебе решать! — возмущается мама.

— Ну, вот, что, — подхожу к Саше, сжимаю ее плечо, пытаясь хоть как-то ее приободрить. — Если хочешь общаться с внуком, собери сейчас же чемоданы и езжай к Марку в «Богему».

— Ты что такое говоришь? — мать меняется в лице.

— Ты до-ста-ла. Понимаешь? Вот ты где уже! — чиркаю пальцем по шее. — Ты можешь оставить нас всех в покое? У Саши есть своя мать, если надо, она приедет и прополощет ей мозги.

— Ян… — Саша ежится под моей рукой, желая избежать скандала. Но кто-то должен поставить на место маму — и я это сделаю.

— Ты лезешь, куда просят и не просят. Ты должна организовывать свадьбу, ты должна выбирать коляску, врача, сраный конверт на выписку. Ты привыкла играть в кукольный театр: суешь всем в задницу руку по локоть и вертишь так, как тебе хочется. Может, хватит?!

— Я же пыталась помочь! — у мамы на глазах появляются слезы, но я больше не собираюсь вестись на ее попытки выдавить жалость.

— Спасибо тебе огромное за это. Но от тебя уже дышать нечем. Ты Марку семью разрушила, теперь пытается то же самое провернуть со мной. А то вдруг кто-то сорвется с твоего поводка! Послушай сейчас внимательно: ты больше не будешь приезжать к нам без предупреждения. Ты больше не будешь повторять больше одного раза вопрос «Вы приедете ко мне?» И никаких «А почему? Я же пирог испекла!». Изжога у меня от твоих пирогов! И у Саши изжога!