Дочь Голубых гор

– Но это означает, что я буду лишен жены целый год, до следующего праздника Великого Огня, – возразил Окелос. – Что мне прикажешь делать?

– В поселке есть много женщин, которые всячески заигрывают с тобой, – заметил Туторикс. – Можешь заниматься любовной игрой с ними.

– Они все чужие жены. А я хочу иметь свою собственную; хочу спать с женщиной, которая принадлежит только мне – и никому больше.

– Жена не какое-то имущество, – напомнил ему Туторикс. Устало вздохнув, он сел. Волосы взлохмачены, лицо при свете очага пепельно-серое. – Жена – свободная женщина, принадлежащая лишь самой себе. Тебе же принадлежат лишь ее дети – и то до женитьбы или замужества. Почему ты хочешь владеть всем, чем только можно?

Окелос предпочел промолчать. Отойдя от отца, он подошел к своему аккуратно приставленному к стене оружию: мечу и копью; тут же хранилось и несколько ножей. И присел на корточки, ибо воин всегда должен быть в таком положении, чтобы мог быстро подняться, только женщины могут сидеть, поджав ноги под себя. Подушечкой большого пальца он провел по острию меча, пробуя его остроту; его глаза отрешенно смотрели куда-то вдаль.

– Здесь слишком тесно для меня, – сказал он, ни к кому не обращаясь.

Ригантона подошла к нему.

– Терпение, сын, – наставительно сказала она. – Покажи, на что ты способен, и в один прекрасный день ты, может быть, станешь вождем.

– Можешь ли ты обещать, что так и будет? А как поведет себя Таранис? Как поведет себя совет старейшин? – На его лице появилось хитрое выражение. – Будь я вождем, все изменилось бы. К лучшему. И для тебя тоже; уж я об этом позаботился бы. Сирона не смогла бы щеголять перед тобой все новыми и новыми украшениями… Ты могла бы мне помочь, мать. Сходи к главному жрецу и попроси его употребить все свое влияние…

– Нет, – резко оборвала Ригантона.

– Почему нет? Он мог бы сделать это ради тебя. Я не раз замечал, что его глаза неотступно следуют за тобой.

– Я ни о чем не буду просить Кернунноса, – твердо произнесла Ригантона.

– Даже ради меня? – Приняв как можно более ласковый вид, Окелос повернулся к матери, погладил ее по руке, запустил свои пальцы в ее волосы. Под его песочного цвета бородой заиграла приятная, тонко рассчитанная улыбка, как бы говорящая: «Я был бы очень щедр к тебе, если бы стал вождем».

Туторикс захрапел на своем ложе.

Эпона не обращала почти никакого внимания на остальных членов семьи. Алатор, Банба и маленькие дети, перевозбужденные событиями этого дня, скоро уснули; препирательства взрослых раздражали Эпону. Одна Бридда никогда не спорила. Только пожимала плечами, стараясь не замечать скверного настроения других, и ничего не принимала всерьез.

Но этот мир не прощает легкомыслия, она сурово за него поплатилась. Бедная Бридда…

Возродилась ли уже она? Благополучно ли перешел ее дух в другую, посмертную жизнь? Будет ли она счастлива в другом мире?

Обо всем этом хотелось знать Эпоне. Она испытывала боль при одной мысли, что Бридда будет несчастлива, будет чувствовать себя потерянной, горевать об оставленном мире.

В ней заговорил дух, подсказывая, что делать.

Эпона подошла к своему ложу и легла головой на север; друиды полагали, что это направление наиболее благоприятно, чтобы установить связь с другими мирами. Она закрыла глаза и представила себе лицо Бридды.

Друиды утверждают, что только они одни могут путешествовать в другие миры и благополучно возвращаться оттуда. Они знали путь, знали, как преодолеть все препятствия. До сих пор Эпона никогда не сомневалась, что только жрецы наделены этой способностью, но тут ее вдруг озарила неожиданная мысль: «Если это могут делать друиды, значит, могут и другие. Это вполне возможно. Не исключено, что и я могу перенестись в другой мир, пусть на одно мгновение, лишь бы только увидеть Бридду и убедиться, что с ней все в порядке».

Возможно, это небезопасно; о других мирах рассказывают шепотом много странного; прежде чем отправиться туда, друиды, как известно, совершают тщательные приготовления. Но ведь место, где находится кроткая улыбающаяся Бридда, не может быть опасным. И она, Эпона, попробует перенестись туда лишь на мгновение, чтобы взглянуть одним глазком…

Она лежала на своем ложе, сосредоточенно стараясь представить себе лицо невестки. Некоторое время ничего не происходило. Она напрягла воображение и вот почувствовала необычное легкое ощущение: будто все кругом теряет свои очертания, смазывается и плывет. Она охотно отдалась этому ощущению. Стены их дома, казалось, стали раздвигаться.

«Сосредоточься еще сильнее. Перенесись наружу», – говорил ей дух.

Она услышала вдалеке какие-то звуки, похожие на биение жреческого барабана, и это биение странным образом совпадало с ритмом, в котором стучало ее сердце; они сливались вместе, эти два биения, тем временем она двигалась в пространстве… плыла, кружась, точно пушинка на ветру.

Ее несет куда-то вниз, в темноту. Какое-то неприятное ощущение в животе; чувство раздвоения собственного существа, нарушение его цельности.

Клубящийся серый туман. Свет. Где-то далеко свет, но серый туман сгущается. В нем мелькают какие-то тени. Ее тело, простертое на ложе, сотрясает дрожь, но она не знает об этом. Ибо самой ее здесь нет, она находится где-то еще, но, во всяком случае, не в том расплывчатом, зыбком мире сна, где она блуждала в детстве.

К ней приближается некая тень, и она пробует с ней заговорить, но не на обычном человеческом языке. Слова рождаются в ее голове в форме мыслей, таким же образом она получает и ответ на них. Но витающая возле нее тень не Бридда, она не знает Бридды, которую надо искать где-то еще. Эпона бежит дальше, по направлению к свету, показавшемуся ей таким прекрасным. Там царят тепло и яркий блеск; там-то и должна находиться Бридда, посланная к Духу Огня.

Здесь передвигаются по-иному, не так, как в их мире, с помощью ходьбы, а с помощью воли, но, перемещаясь, Эпона сознает, что вслед за ней тянется некое невесомое вервие, прикрепляющее ее к ложу их дома. Дух подсказывает ей, что это вервие ни в коем случае не должно быть порвано, если она хочет возвратиться обратно, таков один из законов того места, где она находится.

Эпона продолжала свои поиски. Она чувствует, хоть и не видит, видит, хоть и не понимает. И вдруг вблизи слышится такой знакомый, такой заразительный, по-детски веселый смех.

– Бридда?

Она пытается приблизиться к умершей и обнаруживает, что проходит сквозь твердые на вид предметы так, словно это вода. И вдруг над ней распахивается звездное небо – однако звезды на этом небе сплетаются в незнакомые узоры. Здесь-то и находится Бридда, она озарена этим прекрасным, манящим к себе светом, но не составляет его части… Эпона хочет коснуться Бридды, обнять ее на прощание, но понимает, что здесь такое общение не принято. Они уже общались… в другое время года… но в этом месте нет разделения на времена года… нет сейчас, нет тогда, есть лишь направления, можно двигаться вперед или назад… или стоять на месте, или затеряться среди этих странных звезд…

Так легко соблазниться бестелесной свободой, но что-то в Эпоне упорно сопротивляется, восстает против этого. Она убедилась, что с Бриддой все в порядке… она довольна… продолжает существовать, а это все, что она хочет знать. Только это, не больше. Сейчас же она хочет вернуться домой, на свое мягкое ложе, хочет вернуться в свое привычное обличие.

Эпона сильно задрожала, у нее было такое впечатление, как будто она провалилась сквозь ложе, живот больно заныл. Открыв глаза, она увидела на бревенчатых стенах отблески пылающего костра. Она услышала позвякивание железной цепи: Ригантона поднимала бронзовый котел.

Успокоенная, она вновь закрыла глаза и погрузилась в крепкий, без каких-либо видений, сон.

Утром Окелос был все еще в мрачном настроении. Он и не подумал отправиться в шахту. Еще до того, как солнце перевалило через горы, он уже слонялся по дому.