Страница 2 из 17
С обедом я управился быстро. От выхода из курсантской столовой 85 метров на север вход на кафедру Танков в Ш-образном в плане главном здании училища. За исключением центральной палочки буквы «Ш», где размещался спортзал, кафедра Танков занимала весь первый этаж здания, расположенный в полуподвале. На втором этаже, рядом с боковым входом, преподавательская и кабинет начальника кафедры. Остальную часть второго этажа занимали командование училища, учебный, строевой и особый отделы, бухгалтерия, кабинеты дежурного и оперативного дежурного по училищу и боевое знамя между ними — напротив центрального входа. Этажом выше — клуб с кинозалом и музеем училища, а на четвёртом — кафедра Тактики.
Пробежав один лестничный пролёт вверх, заглянул в преподавательскую. Поздоровался с двумя офицерами преподавателями, сидевшими со стаканами чая за шахматной доской. Остальные, вероятно, ушли на обед в офицерскую столовую, которая была за территорией училища, от КПП через улицу.
Из преподавательской посмотрел в открытую дверь кабинета начальника кафедры. За рабочим столом никого не было. Заглянул внутрь. Слева в углу на кожаном диване устроился мой научный руководитель, старший преподаватель кафедры полковник Приходько. Тоже с чашкой чая, он, удобно откинувшись на спинку дивана, изучал какую-то монографию.
— Николай Николаевич, здравия желаю! — поздоровался я.
— А, Васька, здравствуй, — слегка прищурившись и посмотрев на меня через стёкла очков, ответил Приходько, — заходи, ты чего запыхался?
— Дневальный сказал, что Борис Михайлович просил зайти.
— А, да, я слышал. Так он тебе и не нужен. Валентин Александрович сегодня звонил, сказал, чтобы ты перезвонил ему в КПИ. Вон, смотри, на доске номер телефона я записал.
Валентин Александрович — мой отец. Он, после увольнения в запас, некоторое время отдохнул, а потом его старый товарищ Алексей Петрович Порохин, за год до того уволившийся в звании генерал-майора с должности заместителя начальника училища по научной и учебной работе, пригласил в киевский политех, где уже работал на похожей должности. Недолго думая, отец согласился.
Я посмотрел на зелёную доску, сделанную из матового стекла и висящую на стене напротив рабочего места начальника кафедры. На ней красивым, ровным, почти каллиграфическим почерком Николая Николаевича жёлтым мелом был записан телефон.
Городской телефон-автомат для курсантов висел рядом с КПП, там в свободное время обычно собиралась очередь, но во многих кабинетах руководящего состава рабочие телефоны имели городские номера. И здесь был такой.
— Николай Николаевич, телефоном разрешите воспользоваться?
— Конечно, звони.
Подняв трубку, я услышал громкий гудок внутренней училищной АТС. Набрал девятку. После небольшой паузы раздалось несколько щелчков и послышался приглушенный, как издалека, ровный сигнал городской АТС. Подглядывая на доску, вращая диск набрал записанный на ней номер. После нескольких гудков трубку подняли, раздался знакомый голос:
— Порохин, слушаю.
— Алексей Петрович, здравия желаю, а Чобитка можно пригласить?
— Валентин Александрович, это вас, — услышал я приглушенный расстоянием голос Порохина, после чего раздались характерные звуки поднятой с параллельного аппарата трубки.
— Я слушаю, — это уже голос отца.
— Пап, привет, это я. Случилось чего?
— О, Вась, привет. Ты с кафедры звонишь?
— Ага.
— Тут, смотри какое дело. Мишка звонил. Они в субботу приедут на машине. Несколько дней побудут. Ты можешь отпроситься в увольнение с ночевкой с субботы до понедельника?
Миша — мой старший брат. Он, после окончания инженерного отделения Военной академии бронетанковых войск, был направлен в Научно-исследовательский институт бронетанковых войск в подмосковной Кубинке. А в это время занимал должность начальника музея БТВ, входившего в структуру института. Не реже раза в год, обычно с семьей, он обязательно приезжал на несколько дней погостить. Как, впрочем, и я в то время раз в год-два наведывался к нему в Кубинку.
— Нууу… — затянул я, обдумывая неожиданный вопрос. — О! У меня же есть трое суток к отпуску за стрельбу. Сегодня у нас что, пятница? Значит, увольнение завтра после обеда… Пап, отпрошусь.
— Точно отпросишься?
— Точно! Нарядов на эти выходные нет, залётов пока тоже.
— Ну, смотри. Если что, звони сюда или домой. Давай, пока.
— Пока!
Офицеры и прапорщики кафедры Танков у входа на кафедру, конец 1980-х
* * *
Впрочем, залёт не залёт, но один инцидент на мне висел. Не дисциплинарный или по учёбе, а, ни много ни мало, политический!
Где-то за пару недель до того, во время сампо* сидел я в компьютерном классе кафедры Танков и программировал на «Мазовии»**. В это время мой взвод находился в одном из классов кафедры Тактики тремя этажами выше. Забежал один из товарищей по взводу:
— Вася, там у нас комсомольское собрание начинается! Тебя Гоя сказал позвать.
————————
* Сампо — самостоятельная подготовка, проводилась в составе учебной группы в отведенной учебным планом аудитории, как правило между обедом и ужином.
** «Мазовия» — польский вариант IBM PC/XT на базе процессора 8088.
————————
Когда-то боевая организация коммунистической молодёжи за времена Перестройки деградировала и превратилась к тому времени в антикоммунистическую, по сути, мелкобуржуазную контору по интересам. Но первичные ячейки в армии и тому подобных организациях продолжали существовать по старинке — по инерции делали вид, что живут активной политической жизнью, соблюдая определенные ритуалы, формально и для галочки проводя плановые мероприятия.
Поэтому я, будучи оторванным от отладки программы, поднимался по лестнице с легкой досадой и раздражением. Когда вошел в аудиторию, где за преподавательским столом рядом со старшиной Застрожным, в готовности начать комсомольское собрание сидел командир второго отделения младший сержант Гойко, он же — секретарь комсомольской организации курса, я сходу заявил:
— Парни, пока собрание не началось, хочу сообщить, что не согласен с современной политикой ВЛКСМ и пишу заявление о выходе из комсомола.
Взял лист бумаги и сел за парту писать заявление. Наступила гробовая тишина, после небольшой паузы один из товарищей, посчитавший эту идею прикольной, радостно сообщил:
— О, я тоже пишу заявление о выходе! — Стадный инстинкт, он такой. Если кто треснет лбом об стену, найдется кто-то, кто повторит то же, хотя до того это ему и в голову не приходило.
Пока писал, ещё несколько человек решили за компанию последовать моему примеру. Когда я положил заявление на стол перед Андреем Гойко, к листку протянул руку старшина, забрав его себе. То же самое он проделал с остальными заявлениями и отправил их в свою офицерскую сумку.
Самоподготовка на кафедре Танков
Когда вечером прибыли взводом в расположение, я заметил, как старшина тут же стремительно направился в канцелярию. Эдик Застрожный хоть и не блистал в точных науках, но, будучи лет на пять старше нас, недавних школьников, и отслужив в пограничных войсках, уже имел определенный житейский опыт и мудрость, которые, как и половое бессилие, приходят с годами. Я сразу догадался, что он передал заявления начальнику курса, чтобы они, вдруг, не получили немедленный ход по комсомольской вертикали с неминуемым выходом на командование училища.
В этот вечер начальник курса никак не отреагировал, а вызвал в канцелярию на следующий день после занятий. Первым делом спросил:
— Чобиток, ты о желании выйти из комсомола кому-нибудь рассказывал?
— Только на комсомольском собрании взвода.
— Видишь ли, какое дело, вашим заявлениям ход никто не давал. Пока. Кроме меня никто из руководства не видел, — он многозначительно кивнул в сторону сейфа, где очевидно лежали заявления, — а уже сегодня с утра начальник училища на удивление был проинформирован, что курсант Чобиток написал заявление о выходе из комсомола и агитировал товарищей массово выходить из комсомола! — «О, даже так!» — подумал я, а Филимонов продолжил: — И он собирается исключить из училища всех, кто написал заявления о выходе из комсомола. По этому поводу с тобой хочет немедленно побеседовать начальник факультета.