Наследство

Ветер, дувший ей в спину, шептал:

— Ты не дойдешь.

Катя медленно, шаг за шагом, пятилась в…никуда. Пятилась до тех пор, пока не споткнулась. Вместе с мужем она покатилась по склону то ли оврага, то ли холма, слыша вслед издевательский скрип голых ветвей и волчий вой. В какой-то момент боль пронзила ее ногу, потом плечо, и наконец падение завершилось. После такого спуска Климская долго лежала на земле, приходя в себя, прежде чем попробовала подняться. Но встать не вышло: ступня взрывалась болью, стоило просто до нее дотронуться, не говоря уже о «ходить». Обессиленная и измученная, Катя, вскрикивая от каждого движения, подползла к телу мужа и легла рядом, утыкаясь носом ему в шею, прислушиваясь к почти неслышным, редким вдохам. Прикрыла глаза. Усталость, апатия, обреченность навалились на плечи гранитной глыбой, пригвоздили ее к земле. Да и зачем ей вставать, куда она без Михаила пойдет? И нога…

Деревья, и без того уродливые, скрючивались еще сильнее в безобразном ликующем танце.

А может у нее просто кружилась голова.

Катя прикрыла глаза.

Жизнь уходила. Через кончики пальцев, через рваные выдохи, через крупные слезы. И это было правильно. Жизнь больше не имела смысла.

В какой-то момент Кате показалось, что ее прижали теснее, делясь теплом… И она покорно прильнула к холодеющему телу.

Упала звезда. Или это свет фонаря? Или глаза чудовища? Уже и не разобрать…

— Тише, девочка, тише, — ее подхватили на руки. — Все будет хорошо.

«Не будет» хотела сказать инкнесса, но не смогла — провалилась в небытие.

* * *

Свет погас. На мгновение потянуло могильным холодом, послышалось чье-то карканье, но через секунду невнятное видение исчезло — опять был день, а трое мужчин находились в богато убранной гостиной. В столовой, находящейся от их месторасположения через коридор, упало что-то тяжелое. Мужчины переглянулись и бегом отправились в комнату напротив.

Повсюду была грязь. На полу с запекшейся на лице кровью лежал практически неузнаваемый Михаил — лежал без движения, как брошенная кукла. Рядом незнакомый мужчина в черно-серых одеждах устраивал рядом мужем пребывающую без сознания инкнессу. Платье ее было порвано, залито грязью и кровью, лицо — тоже, волосы спутались. Пожалуй, ее вид мог шокировать, если б до этого вошедшие не увидели гораздо хуже выглядящего Михаила.

— Чистые тряпки, горячая вода, сменная одежда, пара расторопных служанок, мази все, какие есть в доме.

Командный голос неизвестного больше всех возмутил юного Мережского, лицо которого тут же приняло выражение благородного негодования. Гастин и Талькин обменялись подозрительными взглядами — и только. Шагнувшего было вперед Николая Юрий придержал как щенка, схватив за шиворот.

— Вы кто такой? — неприязненно поинтересовался следователь, не торопясь подходить ближе.

Незнакомец обернулся. Лицо его было сероватым, глаза такими темными, что невозможно было понять, есть ли в них вообще зрачок. Короткие волосы топорщились в разные стороны. Это могло бы вызвать улыбку, будь такой беспорядок на голове какого-нибудь Коли Мережского, над видом же сурового пришельца из ниоткуда никто не улыбнулся. Впрочем, может этому способствовали огромные тонкие ножи, небрежно свисавшие с широкого кожаного ремня, украшенного странными символами.

— Я — тот, кто ходит по изнанке мира, — спокойно ответил незнакомец следователю. — Но вы можете называть меня Александр. Александр Мережской. Здравствуй, брат.

Николай попятился. Талькин посмотрел на одного, на другого, на портрет Евстафия, висевший тут же в столовой, и, найдя значительное семейное сходство во всех трех лицах, облегченно выдохнул и вышел. Следовало найти слуг и распорядиться принести воды, тряпок, послать за доктором и прочее.

Капитан в отличие от своего секретаря был настроен более скептически и незваного спасителя он окинул крайне подозрительным взглядом. Тот не обратил на это ровным счетом никакого внимания.

— У вас есть какие-нибудь документы? — въедливо спросил Гастин.

— Есть. Но дома. С собой только значок третьего отделения чарконтроля.

Мужчина, словно не замечая эмоций, которые он вызывает в присутствующих, отошел от девушки и принялся осматривать лежащего на полу юриста.

Станислав заметно напрягся. Руку он словно бы ненароком положил в карман.

— В чарконтроле только два отделения, — заметил он, в напряжении следя за каждым движением неизвестного.

Старший Мережской не обратил на манипуляции следователя никакого внимания. Но тот почему-то очень четко осознал, что собеседник все видит, а кое-что возможно даже знает наперед. Несмотря на то, что находится к нему спиной.

— Вообще-то четыре. Но половина из них, как вы понимаете, секретные. На нашем лепестке, конечно, когда-то царствовала Инквизиция и ее подобия, но время предрассудков давно прошло, сменившись потребительским и рациональным отношением к магии. Наверху считают, что хороший чародей — всегда туз в рукаве государства, которому он служит. И правительство Лакории не единственное, которое так думает. Но, как и соседи, афишировать подобную позицию не стремится. Народ не поймет, знаете ли.

Этому вполне можно было поверить. Некоторые поговаривали, что даже в Илендии, всегда очень категорично относящейся к ведьмам, уже на протяжении лет восьмидесяти, а то и больше, ведутся тайные разработки в области чароведенья, или, как там говорят, ведьмовства. Не зря же пост третьего стратега с некоторого времени в этом государстве занимает человек, долгое время обучавшийся в Срединном королевстве, где, как известно, накоплено гораздо больше магических знаний, чем на всем Тюльпане.

Гастин вытащил руку из кармана, запоздало демонстрируя доверие. Впрочем, оба понимали, что это просто вынужденный жест. Николай все так же стоял в ступоре, переводя взгляд с капитана на внезапно объявившегося родственника. О брате он слышал, но помнил его плохо — Александр исчез лет двенадцать назад. Потом им время от времени слали письма, нейтрально повествующие о жизни заработавшегося брата и сына, а последние семь зим отец не получал ничего — даже открытки на Снежный день им не приходили.

— Не сердись, Коля, — попросил Александр, словно прочел его мысли. — У меня было слишком много забот, своих и конторских, а у вас не было проблем, требующих моего немедленного вмешательства.

Младший Мережской наконец отмер. Сжал кулаки, зло выкрикнул:

— А теперь зачем явился?

— А теперь, — спокойно пояснил чародей, стирая кровь с лица Михаила собственным рукавом и внимательно осматривая порез у него на лбу, — ты создал большую проблему, которую я был вынужден решать. И, поверь, такое положение дел меня не радует.

Николай из сказанного сделал свои выводы.

— За наследством приехал?

В ответ спокойно кивнули.

— И за этим тоже. Тебе его явно доверить нельзя, так что, извини.

— Есть завещание.

— Есть. И Римский прекрасно знает, что в том случае, если я буду жив, я являюсь основным наследником и твоим опекуном. А вот, если бы я был мертв, то другое дело — все перешло бы к тебе. Ну, кроме этого дома и одной фабрики.

Николай шагнул назад, словно отстраняясь от брата, желая разорвать связавшую их нить родства.

— Она его не получит! — выкрикнул он и совсем по-детски топнул ногой. — Не отдам чужачке мамин дом!

— Отдашь, — сказал Александр, и слово это легло гранитной глыбой в тишине комнаты. — Мать перед смертью специально просила отца, чтоб завещал дом чужим людям, тем, у кого нет чародейских сил — чтоб не разбудили ненароком спящие заклинания. Ибо охрана ею поставлена была для несмышленого ребенка, а не для семнадцатилетнего дурня, который решит пробудить заклинание просто потому, что может.

— Аглая сказала…

— Кто бы что не говорил, у тебя есть своя голова на плечах, разве нет? И вроде бы ты должен ею пользоваться хоть изредка, все-таки семнадцать лет — не семь. Так скажи мне, стоит ли наследнику рода делать выводы, основываясь исключительно на словах какой-то экономки?