Страница 8 из 20
– Какая я сука… – прошептала Эриса, закрывая глаза. – Неужели я в самом деле хочу, чтобы он меня трахнул? Нет, нет, мне не нужен никто, кроме Лурация!
Снова каким-то предательским образом, словно в обход ее ума госпожа Диорич представила ощущения… те, которые могли бы возникнуть от его большого члена, крупного, узловатого, растягивающего ее мокрую кису… А если он возьмёт ее в…. Нет! Эриса постаралась отогнать эти мысли, подумав о Лурации, вспоминая последнюю ночь, проведенную с ним.
Когда Эриса проснулась из-за полога, закрывавшего вход в шатер, доносился хор голосов. Стануэсса поняла, что погребальный ритуал начался. И нужно топиться. Пока караванщики заняты, незаметно выскользнуть из шатра. Прячась за каменными глыбами, добраться до колоннады. Сделав несколько глотков из бурдюка, вода в котором кончалась, она подползла на четвереньках к выходу и отодвинула полог. Осмотрелась по сторонам.
В трех десятках шагов от шатра аютанцы стояли вокруг тела Кураба, у головы мертвеца горели три лампады и стояла небольшая керамическая статуэтка Валлахата. Кемриз накосил на тело усопшего ритуальные знаки маслом и красной краской. После каждого знака мужчины читали молитвы, некоторые сыпали песок из ладоней, сложенных лодочками. Большинство собравшихся, включая Нурама, стояли спиной к шатру, и арленсийка тихонько вышла. Обернулась – не видят. И направилась в сторону колоннады, стараясь идти так, чтобы ее не заметили за огромными блоками известняка, когда-то сползших с гигантского пандуса. Скорее всего Эрису так никто и не заметил.
У колоннады оставалось определиться, в какую сторону повернуть: к обелиску, белым острием торчавшему над верхушками пальм или к промежутку между останками зданий, прежде, наверное, служившему улицей. Она пошла между пальм, и через полсотни шагов перед ней открылась небольшая площадь, часть которой усыпана кусками известняка. А прямо на фоне изломанной стены выделялось изваяние черного базальта. По высокой тиаре на голове Эриса узнала нубейского Иргуса. Напротив его за обломками колонны темнела статуя Леномы, также высеченная из базальта. Стоя на пьедестале, украшенном извитыми рельефами, богиня возвышалась на три-четыре человеческих роста. Повернутая чуть набок голова сурово взирала на арленсийку и в светлом небе казалась живой. В ее обсидиановых глазах оранжевыми бликами сверкало заходящее солнце.
Вид богини, открывшийся так неожиданно, потряс госпожу Диорич. Она замерла, приоткрыв рот и слушая частые удары взволнованного сердца. Затем двинулась к статуе, медленно, точно завороженная. Приближаясь маленькими шажками, не сводя глаз с красивого каменного лица богини.
– Ленома, Всевидящая, Величайшая! Прости! – стануэсса опустилась на колени перед алтарем – гранитной плитой, похожей на стол с углублением по всей длине. К невероятному удивлению арленсийки на алтаре этом лежало несколько фиников и засохшие цветы, придавленные камнем. Значит, здесь все-таки бывают люди? Может даже кто-то и живет здесь, каким-то образом находя воду?
Затем, склонив голову к алтарю, стануэсса произнесла на нубейском, как ее учила жрица в Марахи Нраш: – Эбраху Ленома, эбраху! Нохем рараш колахрем! Вавулх фарих эрихе! – конечно, эти слова она не запомнила тогда, но попросила Лурация найти воззвание к Величайшей в нубейских свитках и помочь с его пониманием.
– Я – глупая женщина, всю твою милость принимала как должное! – продолжила Эриса дальше на всеобщем языке, сложив руки на груди, так как это делали жрицы в Марахи Нраш. – Прости! Я не ценила твоего внимание ко мне! Не ценила тех огромных сил и возможностей, что дались мне Твоей величайшей волей! Прости мою неразумность и самонадеянность! – очень быстро, но пламенно, искренне арленсийка шептала что-то еще. Слезы выступили на ее зеленовато-голубых глазах, а губы все говорили и говорили о грехах, раскаянье, и при этом она была не в силах ничего попросить – попросту не было слов для этого. Был лишь поток слов, которые она не могла и не хотела останавливать. А потом в сознании стануэссы словно разверзлась пустота. Темная, безмолвная. Богиня молчала. Весь мир вокруг, казалось, обратился в пустоту и нерушимую тишину.
Склонившись у алтаря, Эриса не слышала шагов позади. Встрепенулась лишь когда чьи-то пальцы сжали ее плечо.
– Дружишь с демоницей? – свободная рука Губору взлохматила ее волосы. – Беленькую влечет к темному?
– Следишь за мной? – Эриса встала, повернувшись к нему. Молитва Всевидящей все еще сковывала ее тело и ум. Стануэсса даже не сразу поняла, что горячая ладонь наурийца взяла ее грудь. Только потом почувствовала, как сжали ее мозолистые пальцы. Она не сопротивлялась – лишь отвела взгляд в сторону. И к чему было сейчас противится, если крепкотелый воин все равно возьмет свое. Да, она могла бы вывернуться из его рук и попытаться убежать, но ее словно охватило оцепенение.
Он ласкал, вернее сжимал ее грудь, грубовато трогая соски, тут же отвердевшие, остренькие. Его член, выпирающий под кожаной юбкой – такие часто носили воины из Наурии – налился силой и уперся в ее живот. Горячий член, как глаза темнокожего, миг назад, пожиравшие ее. И такой же горячий, как его желание обладать ей немедленно. Только Губору знал, как сладостны первые мгновения, когда все его тело полно предвкушения. Он знал, что не будет спешить, хотя его дожидается друг Хунам – ничего, подождет. Есть вещи более приятные, чем деньги. Эти вещи называются «женщины». А таким как эта северянка и вовсе нет цены. Ее даже нельзя сравнить с богатством десятка караванов!
– Я дам тебе выбор, нежная белая овечка. Где ты хочешь это сделать? Давай на алтаре? Демонице будет приятно, – он рассмеялся, развязывая ее халат. Когда ее тело открылось ему, обрамленное легким халатом, пока еще не слетевшим с ее плеч, Губору даже цокнул языком. – Как же хороша! Я тебя возьму здесь и заберу с собой! Ну так на алтаре?
– Ты так сильно меня хочешь? – арленсийка откинула полу его кожаной юбки, высвобождая топырившую ее крепкую плоть, посмотрела на вздувшиеся вены и ладонью оголила тугую от желания головку.
– Да! Я буду трахать, пока силы не покинут тебя! – он подался вперед, подставляя свой окаменевший фаллос ласке ее пальцев.
– Только не говори об этом Харфизу, и не говори, что видел меня у алтаря, – попросила она, подняв к нему взгляд.
– Меня не волнуют твои отношения с нубейскими богами. Но на что ты готова, ради моего молчания? – он усмехнулся и провел пальцем от ее груди вниз, по животу едва касаясь бархатистой кожи. Разумеется, он ничего не скажет Харфизу. Но почему бы не помучить ее?
Госпожа Диорич вздрогнула от приятных ощущений:
– Ты воин или торговец? – сыграла арленсийка на его самолюбии.
– А ты хитрая, белая овечка, – два пальца его прошлись по мокрой щелочке и вошли в лоно сильным толчком. – Может ты вовсе не овечка?
Эриса закусила губку и прислонилась ягодицами к горячему граниту алтарного стола. Услышав хруст камней под чьими-то ногами, она повернулась и увидела быстро идущего к ним второго наемника, того, что был обезображен рванным шрамом от щеки до шеи.
– Давай заканчивай с ней! Сейчас не время! – сердито крикнул Хунам наурийцу.
– Друг, подожди! Зачем снова мешаешь?! – возмутился Губору, и, приподняв северянку, усадил ее на алтарь.
– Пусть уйдет! – настояла Эриса. – Я не буду при нем!
– Ты думаешь не головой, а своим членом! – рассвирепел Хунам, выхватывая меч. – Сейчас я ей отрублю голову, чтобы у тебя не было больше идиотских желаний!
Темнокожий резко повернулся и хотел что-то ответить, но вскрикнул, коротко, сдавленно. Его могучие мышцы словно пронзило судорогой, и он отскочил от алтарного стола, затем стал медленно оседать на землю. Наемник со шрамом, подпрыгнул на месте и выругался по-аютански. Вскрикнул и начал пятиться к разрушенной стене храма Иргуса. Сделав несколько шагов, он споткнулся и тоже повалился на землю. Эриса не сразу заметила шевеление внизу, но через миг поняла причину странного поведения мужчин: со ступеней святилища Всевидящей ползли змеи. Черные, некоторые с зеленоватыми стрелками у головы – эрфины, извечные хранительницы древних святилищ. Две из них оползали тело наурийца – Жнец Душ уже сделал свое дело. Крепкий темнокожий воин был мертв и смотрел остекленевшими глазами на изваяние богини, тень которой легла на его лицо.