Страница 5 из 5
— Мальчик, это тебе, — говорит он и напоминает: — стакан вернешь…
— Верну…
Я поднимаю глаза и вдруг вижу сворачивающих на нашу улицу Глисту, Ворону и их свиту. О том, чтобы убежать, нечего и думать: нас разделяют всего несколько десятков шагов. Да и ноги от страха не очень слушаются.
— Глядите, Терпеливый! — кричит кто-то из пацанов.
— Окружай его! — восклицает Ворона.
Шестерка рассыпается и окружает меня по всем правилам военного искусства: кто-то заходит справа, кто-то слева, а кто-то продолжает наступать в центре. Все мои попытки вырваться из окружения ни к чему не приводят. Меня опрокидывают, заводят назад руки. Лицом я давлю рассыпанные в пыли ягоды. К щекам, к подбородку, ко лбу прилипают синие ошметки.
— Почему не принес хлеба? — слышу я над собой гнусавый голос Глисты.
— Потому что кончился! — кричу я, давясь пылью.
— А сам жрал! Смотри, какую морду наел! — держа за волосы, Глиста поворачивает мою голову.
Все дружно буравят меня взглядами. Но видик у меня еще тот, и кое-кто уже начинает переглядываться, веселиться.
— Ой, хлеб ел, киселем запивал! — кривляется Ворона.
— Спросите его, вкусный кисель? — подливает масло в огонь Глиста.
— Вкусный кисель?
— Вкусный кисель?
Я не могу пошевелить руками. Мне остается одно, и я плюю в чье-то близкое лицо. Тотчас же откуда-то сбоку меня достает колючая затрещина. По-прежнему мой главный враг — Глиста. Он костлявой хваткой держит мои руки. Я изворачиваюсь и изо всех сил ударяю его ногой в пах. От неожиданности он отпускает меня. Я рывком поднимаюсь и бегу в сторону нашего дома.
Сильный удар по голове на какие-то мгновения оглушает меня. Я ощущаю, как по шее за воротник медленно течет тоненькая струйка. Я дотрагиваюсь до затылка, смотрю на свои пальцы. Кровь!.. При виде ее мне становится плохо. Еще несколько нетвердых шагов, и я оседаю на деревянные мостики возле нашего дома. Кажется, теряю сознание…
6
Я так и не знаю, кто бросил в меня камень. Думаю, что Глиста, потому что мой удар ему в пах тоже чего-то стоил. В конечном счете, мы с ним квиты. Вот только что-то медленно заживает ранка. Доктор считает, что камень занес инфекцию. Я понимаю, что Глиста не выбирал, чем запустить в меня. Схватил первое, что попало под руку. Удивительно другое, что я не питаю к нему никакой злости. Ни к нему, ни к его свите. Мне почему-то кажется, что после этой истории с камнем они непременно примут меня в свою компанию. Ведь они не могут не оценить, что я не выдал их. Сколько ни допытывались взрослые, кто ударил меня, я так и не ответил. Особенно настаивала, чтобы я сказал правду, мама. Как депутат городского Совета, она знала всех избирателей своего участка и могла напрямую связаться с родителями того же Глисты или Вороны.
Одна Луша не донимает меня дотошными расспросами, не посягает на мои тайны. С утра она возится по хозяйству, а после обеда садится на край моей кровати и до самого вечера, пока не возвращается мама, рассказывает о себе, о своих подругах, о том, как понаехали уполномоченные и стали собирать колхоз. Я умею читать с пяти лет, и поэтому быстрые жесты Луши легко складываются на моих глазах в понятные предложения. Судя по ответам, меня она тоже хорошо понимает.
И вообще мне с Лушей необыкновенно хорошо. Я готов часами разговаривать с ней о чем угодно, и мне нисколечко не надоедает. Да и у нее в городе, кроме меня, больше нет друзей. Из деревни, правда, иногда кто-нибудь приезжает. Но здесь, как она заверяет, я ее единственный дружок.
Вот и первое доказательство нашей большой дружбы. Я один в нашей семье, кто знаком с содержимым ее деревенского сундучка. Я могу подолгу смотреть, как она не спеша разбирает и укладывает свои вещи. Кульминацией этого захватывающего зрелища является момент, когда она по моей просьбе разворачивает платок, в котором хранятся ее драгоценности: два тоненьких золотых колечка, сережки с голубыми камешками, блестящие бусы. Здесь же лежат четыре серебряных полтинника выпуска 1924 года с фигурой дюжего молотобойца и разные документы, которые я люблю читать вслух. Это свидетельство о рождении, справка из сельсовета, врачебное заключение о глухонемоте. И отдельной пачечкой сложены деньги, которые она заработала у нас в этом году. Иногда мы их вместе считаем и пересчитываем.
Так в общении с Лушей проходят дни моей болезни. И я незаметно для себя иду на поправку…
Журнал: "Аврора", 1990, № 11.