Страница 83 из 124
Столовая представляла собой уютную круглую комнату с одним большим столом под бронзовой люстрой с хрустальными подвесками. Светлана и Ипатов уселись рядом с Валькой, который сидел в несколько неудобной позе, почти горизонтально уложив голову на ладонь согнутой руки. Локтем он небрежно упирался в белоснежную накрахмаленную скатерть…
По-видимому, тетя Оля когда-то работала в первоклассном ресторане официанткой. Все, что она делала, было продумано и выверено до последнего движения. Даже улыбка, которая не сходила с ее приятного лица, казалась составной частью сегодняшнего обеда.
Единственное, в чем тетя Оля позволила себе отступить от заведенного порядка — и гости это почувствовали, — было то, что, помимо обязательных слов «Кушайте на здоровьичко!», с которыми она обращалась к каждому из присутствующих, она вдруг как-то по-матерински уютно улыбнулась и сказала: «Кушайте, не стесняйтесь!»
А они и не стеснялись. Графин водки, вынутый из огромного пузатого холодильника (до этого Ипатов холодильники видел только в кино) и мгновенно запотевший в помещении, мужчины энергично передавали из рук в руки. Выпив за исполнение желаний, они навалились на свежие щи, приготовленные, как заявил Ипатов, по последнему слову отечественной техники. Щи и впрямь были на высоте — с большими кусками мяса, со сметаной, даже с укропом и зеленым луком. И уже совсем голова пошла кругом, когда подали огромные отбивные с жареной картошкой и свежими огурцами (и это в декабре!).
«Тетя Оля, достань нам шампанского!» — вдруг разгулялся Игорь.
Официантка достала из необъятного многоотсечного чрева холодильника бутылку шампанского, поставила перед Игорем.
«Фужеры!» — продолжал распоряжаться тот.
Игорь открывал уверенно и умело: бутылка даже не выстрелила, над горлышком лишь взвился легкий парок. И вообще, к удивлению Ипатова, ни капли не пролилось мимо.
Наполнив бокалы, Игорь громко произнес:
«Я предлагаю тост за Светлану!»
И первый потянулся к ней с бокалом.
«Ну, пей, пей», — насмешливо подумал Ипатов.
Светлана молча чокнулась с Игорем.
«А теперь со мной», — сказал ей Ипатов. Они встретились взглядами, и уже не надо было никаких слов.
«Я хочу сказать тост, — неожиданно поднялся Валька. — Я хочу выпить за мою няньку!»
«Выпьем за Валькину няньку!» — поддержал тост Ипатов.
«Выпьем! Выпьем!» — подхватили остальные.
«Она, — продолжал Валька, — пережила трех царей, трех мужей, три революции и три сотрясения мозга. И несколько войн, как справедливых, так и несправедливых!»
«Ребята, у меня есть идея, — загорелся Игорь. — Пошлем ей поздравительную телеграмму?»
«Пошлем!» — заорали все.
«На правительственном бланке… — сказал Игорь, выбираясь из-за стола. — У меня где-то завалялся…»
Первым, как ни странно, воспротивился Валька. То ли не захотел пугать няньку правительственной телеграммой, то ли раньше других сообразил, чем пахнет такая самодеятельность. Он вскочил и загородил собой дверь.
«Потом отправим, — сказал он Игорю, — не к спеху!»
«Потом? Хорошо», — согласился тот, взглянув на Светлану, сидевшую рядом — голова к голове — с Ипатовым.
«Кофе будете здесь пить или наверх подать?» — спросила тетя Оля.
«Наверх! — распорядился Игорь. — Ребята, пошли наверх!»
Они потянулись за ним на второй этаж. Широкая лестница была выстлана красным ковром, закрепленным медными прутьями. Над лестничной площадкой висела большая картина, изображавшая дядю Игоря, довольно уверенно игравшего на рояле.
«Какой он разносторонний, одаренный человек, — уважительно подумал Ипатов. — Пишет стихи, играет на музыкальных инструментах, читает в подлиннике без словаря Цицерона, так, во всяком случае, говорят. Вот что значит хорошее гимназическое образование. Не чета нашему, современному, — напоследок занялся он самокритикой, — десять лет учишь иностранный язык и двух слов на нем связать не можешь…»
«Старик, как по-твоему, — вдруг обратился к нему Валька, — эту картину художник писал по заказу или по вдохновению?»
«А разве заказ и вдохновение непременно исключают друг друга? Вспомни «Государственный Совет» Репина?» — ответил на вопрос вопросом Ипатов. Он недавно где-то прочел, что заказчиком этого огромнейшего полотна был сам Николай Второй.
«Так картина же у Репина не получилась? — возразил Валька. — Ну если не считать отдельные портреты и эскизы к ней…»
«В первый раз слышу», — признался Ипатов, только сейчас узнавший, что великий художник не справился с заказом.
«Игорь, послушай, товарищ Сталин останавливался здесь когда-нибудь?» — спросил Борис, поднимавшийся последним.
Игорь перегнулся через перила и тихо сказал:
«Такие вопросы здесь не задают и на такие вопросы здесь не отвечают…»
«Ну зачем тебе это знать, Борька, зачем?» — напустилась на своего партнера Таня.
«А что я такого спросил? — то ли искренне, то ли придуриваясь, недоумевал Борис. — Гостил ли товарищ Сталин здесь или не гостил?»
«Пойми, — продолжала ему внушать Таня, — нам знать это незачем!»
«Ну, незачем так незачем!» — быстро примирился тот…
На этот раз Игорь не стал водить своих гостей по всему второму этажу и показывать апартаменты. Он прямо провел их в гостиную, где они удобно расположились в мягких и глубоких креслах. Здесь было куда уютнее, чем внизу — среди цветов и портретов. Плотные, светло-кремовые занавески на окнах тщательно скрывали от гостей мглистый, гнилой ленинградский день. Под ногами услужливо расстилался большой восточный ковер с удивительно приятным орнаментом. Мягко и неназойливо падал свет от двух бра и одной настольной лампы. И хотя во всем этом великолепии чувствовалось что-то казенное, нежилое, отказать хозяевам во вкусе было бы несправедливо.
Неподалеку от Ипатова, на низком журнальном столике, стоял какой-то непонятный черный лакированный ящичек с несколькими короткими клавишами-кнопками. Игорь нажал одну из них, и тотчас же все услышали томный, с манерной картавинкой голос Вертинского, вернувшегося из эмиграции и, по слухам, уже где-то даже выступавшего с концертами. Несмотря на новые веяния, резко осуждавшие чужие, упаднические настроения в музыке, певец пел так, как пел когда-то в дни своей молодости перед декадентствующей буржуазной публикой. «…Я безумно боюсь золотистого плена ваших нежных змеиных волос. Я влюблен в ваше тонкое имя, Ирена, и в следы ваших слез, ваших слез…»
В этой песенке была какая-то печальная тайна. Она нравилась, несмотря на немолодой голос певца, банальную мелодию, пошлые слова. Ипатов буквально млел от удовольствия…
Но как ни внимательно слушал Ипатов пение, в его голове оставалось место и для простейших мыслей. В частности, он никак не мог понять, что это за странный музыкальный ящик с клавишами. Патефон — не патефон, радиоприемник — не радиоприемник, проигрыватель — не проигрыватель…
Он не удержался и спросил Игоря.
«А… это? Магнитофон, — ответил тот. — Звуки записываются на магнитную ленту и воспроизводятся по первому же требованию трудящихся. Американского производства».
«И можно любой голос записать?»
«Да. Хочешь твой запишем? Прямо сейчас?»
«Нет. Давай лучше Вертинского послушаем».
«Светлана, может быть, тебя запишем?» — спросил Игорь.
«Я уже записывалась, — ответила она. — Мне не нравится мой голос. Какой-то неестественный…»
«У тебя неестественный?» — искренне удивился Игорь.
«У меня. А что?» — она с вызовом посмотрела на него.
«Ничего», — смешался тот.
Дверь беззвучно распахнулась, и на пороге показалась тетя Оля с подносом, на котором стояли кофейник и вазы с конфетами и печеньем. Маленькие чашечки она достала из зеркального буфета.
«Тетя Оля, оставь, мы сами!» — сказал Игорь.
«Кушайте на здоровьичко!» — пожелала она всем с неизменной сладкой улыбкой…
Бесшумно прикрыв дверь, тетя Оля растворилась в упругой, значительной тишине дачи. Не прослушивались шаги, голоса и других людей, находившихся сейчас в разных служебных помещениях особняка. Только там, куда перебрались Игорь и его гости, стояло нормальное человеческое оживление, слышались смех, галдеж, разговоры. Да еще, в дополнение ко всему, звучала непривычная «упадническая» музыка.