Страница 56 из 124
Они шагали по только что выпавшему снегу, и их следы были первыми на его ровной, пушистой, сверкающей поверхности.
«А что, если мы озадачим прохожих?» — спросил, остановившись, Ипатов.
«Как?» — не поняла Светлана, отпуская его руку.
«Смотри!..»
И он, шагнув, к одной ноге приставил другую. Потом еще. Потом еще. По самой набережной потянулась странная цепочка следов: по два рядом. Словно всю дорогу кто-то прыгал по-воробьиному. Светлана давилась от смеха и тоже попробовала. Цепочка у нее получилась изящная: с частыми парами аккуратненьких, чистеньких следов.
«Костя, что подумают прохожие, увидев наши следы?» — допытывалась Светлана.
«А это зависит от их умственного уровня», — весело ответил Ипатов.
«Вот как? А ты опасный человек», — сказала она, продолжая ставить шаги.
«Провоцирую дураков? Ты это хочешь сказать?» — обернулся он.
«Но ведь и умные могут задуматься?» — она бросила на него насмешливый взгляд.
«О нас с тобой?»
«Да, о нас с тобой», — подтвердила она.
«Знаешь, что они подумают?»
«Очень интересно».
«Что так дурачиться могут только влюбленные».
«Тристан и Изольда», — не без иронии прокомментировала она…
Они вышли к Дворцовому мосту. Высоко в холодно-матовом свете фонарей кружили редкие снежинки. Снег перестал идти уже добрых полчаса. А эти еще не добрались до земли. Не то заблудились, не то растерялись. Последние…
«Куда пойдем?» — спросила Светлана, загораживаясь от ветра воротником шубки.
«Давай на ту сторону? А там дойдем до Летнего сада… Тебе что, холодно?»
«Ветер».
«Иди здесь, — сказал Ипатов, заслонив ее своим широким плечом. — Так не дует?»
«Дуи нет», — ответила она.
«Чего нет?» — удивился он.
«Дуи», — повторила Светлана.
«Это по-каковски?»
«Я говорила так, когда была маленькой. Дуей называла ветер».
Он хотел умилиться, но вспомнил, что не так давно умилялся вслух другими ее выражениями («Наша лестница все время кружится в вальсе» и «Ни черташеньки»), и решил лучше промолчать: частые комплименты всегда подозрительны. Эта и другая, не менее парадоксальная мысль: «Бойтесь обаятельных людей» — принадлежали отцу.
Они шли по Дворцовому мосту. Светлана шагала, держа Ипатова под руку, прячась за его плечом. Он ощущал напряженным локтем ее тепло.
Ветер налетал короткими и сильными порывами. Казалось, он возникал тут же на мосту и тут же где-то поблизости от него выдыхался. Погода опять переменилась. Только за сегодняшний день она несколько раз откалывала коленца — то светило не по-зимнему яркое солнце, то обильно валил снег, то дул сбивающий с ног ветер — неверная, ненадежная, коварная ленинградская погода…
Пока они переходили Неву, ветер снова стих. Возможно, ему преграждал путь Зимний дворец с Эрмитажем.
Светлана вдруг вспомнила о странном утреннем поведении Ипатова. По ее словам, он был похож на ненормального. Она вначале подумала, что он сильно под градусом. А потом увидела, что на пьяного он не похож. Больше на психа, которого чем-то ублажили.
«Вот как?» — удивился он точности ее наблюдения.
Когда Ипатов ей все рассказал, она, вместо того чтобы возмутиться, как он ожидал, начала выспрашивать у него, что он чувствовал при этом. Да еще требовала подробностей. Восстанавливая в памяти малейшие свои ощущения, он поражался тому интересу, который вызвал у нее его рассказ. Он подумал, что она не прочь бы хоть раз испытать все самой.
И он сразу перевел разговор на другое, благо они сейчас проходили по горбатому мостику через Зимнюю канавку, и Ипатов вспомнил несколько забавных случаев, связанных с Эрмитажем. Их ему и другим ребятам рассказала мама его одноклассницы Лены Кашкиной, работавшая там научным сотрудником. Однажды, когда она вела экскурсию, одна женщина спросила ее: «Скажите, пожалуйста, а царские спальни теперь работают?» Во время другой экскурсии какой-то демобилизованный солдат вдруг сказал: «И вы будете так нам каждую хреновину показывать?» И уж совсем уморил всех некий жизнерадостный сибиряк, когда они проходили мимо восковой персоны Петра Первого. «Почему он такой бледный?» Маме Лены Кашкиной ничего не оставалось, как ответить: «Чего же вы хотите? Двести пятьдесят лет без воздуха!»
Светлана прыскала в поднятый воротник шубки, и Ипатов радовался, что рассмешил ее, отвлек, как он решил, от дурных поползновений.
Но тут у нее что-то расстегнулось, и они зашли в первую парадную. Светлана дала подержать Ипатову сумочку, а сама начала поправлять чулок. Он с радостью отметил, что она даже не попросила его отвернуться. «Мы как муж и жена», — взволнованно подумал он. Отношения их продолжались так, как будто только вчера они расстались на черной лестнице и не было, вообще не было этих гнусных восьми дней разлуки.
«В первый раз надела наши советские чулки, и уже поползли», — сообщила она доверительно.
Ипатов не знал, что сказать. Мама, сколько он помнит, всегда носила советские чулки. Обычно у нее были всего две пары: простые на каждый день, фильдекосовые — для выходов. Последние она очень берегла. Без конца штопала носок и пятку, поднимала петли, затягивала, когда они начинали ползти, — и носила, носила годами. Сейчас она донашивала чулки, купленные еще до войны и только чудом не выменянные в блокаду на хлеб и картошку.
Так что чулочные жалобы Светланы Ипатова не тронули.
Но она, очевидно, и не ждала сочувствия.
«Ты видишь меня?» — вдруг спросила она.
«Вижу», — признался Ипатов. Несмотря на глубокий мрак в парадной, он хорошо различал и ее наклоненную голову в меховой шапочке, и руки, все еще возившиеся с чулком, и общий силуэт, который почти сливался, но до конца не слился с темнотой.
«А я тебя не вижу».
«Да ну?» — удивился он.
«Я плохо вижу в темноте».
«Дай руку!»
«Зачем?»
«Я тебе покажу, где я», — шутливо заметил Ипатов.
«Нетушки», — хмыкнула она.
Опять живое, свежее словечко «нетушки». Ничуть не хуже других, также понравившихся ему. От кого она их позаимствовала? От матери? От отца? Одно несомненно, они знакомы ей с детства…
«Все… товарищ лейтенант», — сказала она, выпрямляясь.
«Гвардии старший лейтенант», — весело поправил он ее.
«Вот как? Даже гвардии?»
«А ты как думала?»
«Похвальбишка!.. Дай сумочку!»
Она протянула руку. Он прижался к холодной ладошке щекой, поцеловал ее в самую середину. Потом притянул к себе Светлану, и их губы встретились в долгом обжигающем поцелуе.
«Все! Хватит!» — сказала она, пытаясь освободиться.
«Нет!» — он продолжал ловить ее губы и всякий раз настигал их.
И как тогда, на черной лестнице, Светлана совсем не противилась его смелым и рискованным ласкам. Только раз легонько шлепнула по руке — чтоб не забывался.
В отличие от него, говорившего ей самые нежные, самые жаркие слова, она целовалась молча, лишь время от времени повторяла задыхающимся голосом:
«Все! Хватит!»
И еще спросила:
«Где сумочка?»
Трудно сказать, сколько бы они так простояли, если бы вдруг не бабахнула дверь и в парадную не ввалился какой-то подгулявший жилец.
Ипатов и Светлана отступили к стене, рассчитывая, что он их не заметит в темноте.
Но тот заметил.
Ипатов загородил собою Светлану.
«Вы мужчина?» — вдруг спросил человек.
«Мужчина», — ответил Ипатов.
«Скажите, от меня сильно пахнет водкой?»
«Сильно», — подтвердил Ипатов.
«Нехорошо», — сказал тот.
«Да, нехорошо», — согласился Ипатов.
«Вы кто?»
«Директор Эрмитажа», — сказал Ипатов.
Он услышал, как за его спиной прыснула Светлана.
«Очень приятно…»
«Мне тоже…»
«Сухого чая нет?»
«Нет… Весь продал… (Позади снова фыркнула Светлана.) А зачем он вам?»
«Запах заесть…»
«Снегом можно…» (Светлана легонько толкнула его в бок — предупреждала, чтобы не задирался.)
«Снегом?»
«Ну да. Лучше прошлогодним», — веселил Светлану Ипатов.