Страница 18 из 124
К тем, кто опаздывал на лекции, доцент относился снисходительно. Вернее, просто не обращал внимания. Возможно, ему виделись огромные толпы на площадях, где все неподвижно и в то же время находится в движении, где приход и уход одного или нескольких человек так же незаметны, как появление и исчезновение на лесных тропах одного или нескольких муравьев. Зная о таком либерализме грозного доцента, Ипатов не стал дожидаться перерыва, хотя до звонка оставалось всего десять минут, вошел в аудиторию. На него обернулся какой-то студент. Доцент, читавший в это время с возмущением и брезгливым выражением лица чьи-то стихи, даже не посмотрел в сторону вошедшего Ипатова. А тот, поискав быстрым взглядом Светлану и не увидев ее поблизости, сел на кончик скамейки. И снова огляделся: за соседними столами ее тоже не было. Неужели, как и Валька, не пошла на лекцию?
Низвергнув Ахматову, доцент одним щелчком покончил и с ее эпигонами, которые делали все, чтобы завести нашу славную поэзию в болото самовыражения и упадничества. Бывшим фронтовикам и бывшим десятиклассникам нравилось, что на их глазах рушились дутые литературные авторитеты. Были Зощенко и Ахматова, и нет их! Интересно, чья следующая очередь? По плечу Ипатова легонько постучали. Он резко обернулся. Ему подали записку. Лектору? Нет, адресовано ему, Ипатову. Он быстро и нервно развернул ее. Незнакомым — легким и четким — почерком было написано одно слово: «Привет!» Кровь прилила к лицу. Он посмотрел назад, и его взгляд заскользил по уже примелькавшимся лицам однокурсников. Тогда он привстал и тотчас же увидел Светлану. Она сидела за спиной какого-то верзилы и позевывала в кулачок. Ипатов на том же листке бумаги написал: «Привет!!!» Целых три восклицательных знака. Записка заметалась от одного ряда к другому в обратном направлении. Вскоре она вернулась с ироническим вопросом: «Как со здравием?» Ипатов ответил: «Лучше не бывает. И вообще, на седьмом небе — от щелчка по носу!» На это последовало: «Могу повторить!» Ипатов, не растерявшись, ответил: «Когда?» Но в этот момент раздался звонок. Студенты заерзали на своих местах. Кое-где захлопали откидные сиденья. Но доцент даже бровью не повел. Сейчас он волтузил какую-то молодую поэтессу, которая во всеуслышание заявила о своем желании принадлежать любимому мужчине. И не фигурально, как у классиков, а физически, то есть в смысле прямой интимной близости. Естественно, тут все забыли о звонке и навострили уши. И вдруг доцент томным голосом спросил:
«Кажется, был звонок?»
Несколько голосов неохотно подтвердили это.
«Может, поработаем без перерыва? Я вас чуточку раньше отпущу?»
Робкие возражения курильщиков потонули в хоре одобрительных возгласов.
«Итак, забыты скромность и стыд, искони присущие русской женщине…» — продолжал доцент.
«Сегодня никак. Примерка», — сообщила Светлана. «До завтра долго ждать, — обнаглев, заявил Ипатов. — Ну, полчаса уйдет на примерку, ну час… А потом?» — «А потом? Секрет фирмы», — ответила Светлана. И приписала на отдельном листке: «Соседи выражают недовольство: надоело передавать записки…» — «Черт с ними (не с записками, а с соседями!), — сердито написал Ипатов. — Посылай в обход!» Ответ пришел скоро: «Нет, правда, сегодня не могу!» — «А завтра?» — «Завтра — да. Но лучше послезавтра?» Душа у Ипатова пела: завтра ли, послезавтра ли, разве в этом дело? Конечно, сегодня лучше, чем завтра, а завтра лучше, чем послезавтра. Но главное — вот оно чудо: он пишет ей, она ему! Еще два дня назад он и мечтать об этом не смел. «А что, если и завтра, и послезавтра?» — не отступал Ипатов. «Надо подумать», — понемногу уступала она. Он взял новый листок бумаги и печатными буквами аккуратненько написал: «Кинофильм (советский, иностранный). Театр (драма, опера, оперетта). Филармония. Цирк. Нужное подчеркнуть…» Записка вернулась с небрежно подчеркнутой опереттой…
К этому времени закончил свою лекцию и доцент. Он попросил студентов оставшиеся до перерыва пятнадцать минут спокойно посидеть в аудитории и в свете только что услышанного подумать о путях развития советской поэзии. Но едва доцент скрылся за дверью, зал взорвался сотнями голосов. Говорили обо всем, кроме поэзии. С ней после лекции, надо полагать, все было ясно.
Избирательность памяти поразительна. Странно, но эти пятнадцать минут ожидания звонка почему-то совсем не запомнились Ипатову. Пересел ли он к Светлане или же остался сидеть на своем месте, он совершенно не помнил. Записки же эти у него сохранились до сих пор. Сперва он берег их как зеницу ока, как память о своей второй любви, а потом, с годами, даже позабыл о них. Но они были и валялись где-то среди старых бумаг и конспектов. А недавно он вдруг их обнаружил и теперь время от времени перечитывал…
Только Ипатов примирился, что сегодняшний вечер придется скоротать без Светланы, как она, волнуя его своей улыбкой, быстро подошла к нему и сообщила:
«Идем сегодня!»
«Честное слово?» — засиял он от радости.
«Понимаешь, мы ждали в гости маминого брата, моего дядю, а он ушиб левое колено и не может двинуться!» (Вот молодец! Успела сходить, позвонить домой!)
«Говоришь, левое?» — с озабоченным видом переспросил Ипатов.
«Левое! — хмыкнула она. — А зачем тебе это?»
«Чтобы знать, чему мы обязаны сегодняшним культпоходом!»
Они спустились к телефону-автомату, и Ипатов, вопреки ожиданию, с третьего раза соединился с Музкомедией. Там шел «Вольный ветер». Светлана тут же призналась, что давно хотела посмотреть эту оперетту, ее очень расхваливал Альберт. Ипатов на какое-то мгновение задумался: как правильнее сказать — «посмотреть» или «послушать»? С оперой все ясно, а вот как с опереттой? Но махнул рукой: не все ли равно? Встретиться договорились у входа в театр, примерно за десять-пятнадцать минут до начала.
Чтобы успеть переодеться, поесть и достать билеты, оба сбежали с четвертой лекции по языкознанию. Но поехали, естественно, в разные стороны: она домой, он — в театральную кассу.
В кармане у него лежали всего два смятых грязных рубля. А так как занимать было некогда и не у кого, Ипатов с тяжелым чувством загнал какому-то мазурику свои единственные часы. Жалко ему их было до чертиков. Дело в том, что в боях за Сандомир разведчикам майора Столярова удалось захватить большие трофеи. Был среди них и ящик с именными часами, которые немецкое командование отправило на фронт для вручения особо отличившимся унтер-офицерам танковых войск. Часы были вручены в торжественной обстановке, но только не фашистским младшим командирам, а советским офицерам. И хотя это был не орден и не медаль, Ипатов очень дорожил подарком. А при случае даже говорил, что награжден именными часами за освобождение Польши. И вот сейчас «Гайнц Плюм» (фамилия унтер-офицера, выгравированная на крышке часов) навсегда исчез в плюгавом брезентовом портфеле перекупщика. Трем же сотням, полученным взамен, судя по всему, недолго предстояло оттопыривать задний карман ипатовских галифе.
Добыть деньги при наличии хорошего товара и заинтересованного покупателя было дело не сложное. Куда сложнее оказалось достать билеты. Сперва Ипатов выстоял длиннющую очередь. Когда же его от заветного окошка отделяло всего несколько человек, оно вдруг захлопнулось, и вконец задерганная театральная кассирша с мстительным видом повесила дощечку с надписью: «Все билеты проданы». Наиболее упрямые и настойчивые продолжали барабанить по заслонке и клянчить билеты. Часть очереди сразу отхлынула к окошку главного администратора. Ипатов делал, что и все. Барабанил, клянчил, метался от одного окошка к другому, рыскал по вестибюлю, спрашивал, не предвидится ли у кого на будущее (мало ли какие бывают обстоятельства!) лишних билетов, и даже попытался завести знакомство со старушкой-гардеробщицей. Все было тщетно. Дело шло к катастрофе. Ипатов уже зрительно представил, как в залитый электрическим светом вестибюль входит своей королевской походкой прекрасная и гордая Светлана. Ее легкая, из какого-то дорогого меха шубка уже распахнута и готова слететь с плеч. А под ней дожидается своей очереди, чтобы поразить всех и вся, сногсшибательное вечернее платье. Светлане и в голову не приходит, что между ней и опереттой, которую она собирается удостоить своим посещением, может появиться препятствие в виде каких-то жалких билетов. Каким несчастным и побитым будет он, когда встретит ее у входа. Сказать ей, что он не достал билетов, все равно что на глазах у присутствующих выставить ее за дверь. Он не знает, что ответит она, может быть даже ничего не скажет, просто повернется и уйдет. Но то, что это будет началом конца в их отношениях, он ни на минуту не сомневается…