Движущиеся картинки

– Да никак, – ответил Жалоби. – Я их зову просто хлопнутыми зернами.

Сильверфиш взял еще один шарик.

– Вот странно, их хочется брать еще и еще, – сказал он. – Что-то в них есть аппетитное. Хлопнутые зерна, да? Хорошо. Что ж… господа, давайте покрутим ручку еще раз.

Колыбелли принялся перематывать пленку в неволшебном фонаре.

– Ты, кажется, говорил, что знаешь место, где мы сможем как следует развернуться и где волшебники нам не помешают? – спросил он.

Сильверфиш зачерпнул горсть хлопнутых зерен.

– Оно у берега моря, – сказал он. – Приятное и солнечное местечко, давно уже всеми забытое. Там ничего нет, кроме продуваемого ветрами леса, храма и песчаных дюн.

– Храма? Боги могут серьезно взбелениться, если… – начал Жалоби.

– Слушайте, – сказал Сильверфиш, – да это место уже несколько веков как заброшено. Ничего там нет. Ни людей, ни богов, никого. Только солнечный свет и земля, которая нас дожидается. Это наш шанс, ребята. Нам не дозволяется творить магию, мы не можем творить золото, мы даже денег натворить не можем – так давайте творить движущиеся картинки. Давайте творить историю!

Алхимики расправили плечи и просветлели.

– Да, – сказал Колыбелли.

– О. Точно, – сказал Жалоби.

– За движущиеся картинки, – сказал Сендзивог, поднимая горсть хлопнутых зерен. – А как ты узнал об этом месте?

– О, я… – Сильверфиш осекся. Он выглядел озадаченным. – Не знаю, – сказал он наконец. – Не… не могу вспомнить. Должно быть, слышал о нем когда-то давно и забыл, а потом оно всплыло у меня в голове. Сами знаете, как оно бывает.

– Ага, – кивнул Колыбелли. – Как у меня с пленкой. Я будто вспоминал, как ее делать. Мозги какие только странные штуки не выкидывают.

– Точно.

– Точно.

– Просто для этой идеи настало время.

– Точно.

– Точно.

– Твоя правда.

За столом повисло несколько встревоженное молчание. Так бывает, когда несколько умов пытаются нащупать ментальными пальцами источник своего беспокойства.

Воздух как будто мерцал.

– А как это место называется? – спросил в конце концов Колыбелли.

– Не знаю, как оно называлось в прежние дни, – ответил Сильверфиш, откидываясь на спинку стула и подтягивая к себе хлопнутые зерна. – А сейчас его зовут Голывудом.

– Голывуд, – повторил Колыбелли. – Звучит… знакомо.

И снова воцарилось молчание, пока алхимики обдумывали это. Нарушил его Сендзивог.

– Ну ладно, – жизнерадостно сказал он. – Голывуд, мы идем к тебе.

– Ага, – поддакнул Сильверфиш и потряс головой, словно прогоняя неуютную мысль. – Странное дело. У меня такое ощущение… будто мы уже туда шли… все это время.

В нескольких тысячах миль под Сильверфишем полусонно рассекал звездную ночь Великий А’Туин, космическая черепаха.

Реальность – это кривая.

Но проблема не в этом. Проблема в том, что реальности на самом деле не так много, как должно быть. Согласно некоторым из наиболее мистических текстов, хранящихся на полках библиотеки Незримого Университета…

…ведущего учебного заведения Плоского мира в области волшебства и плотных обедов, в котором собрано столько книг, что они искажают Пространство и Время…

…по крайней мере девять десятых всей когда-либо созданной реальности находятся за пределами мультивселенной, а поскольку мультивселенная по определению включает в себя все, что только существует, она оказывается под изрядным давлением.

За границами вселенных лежат заготовки реальностей – то, что могло бы существовать, то, что, возможно, будет существовать, то, чего никогда не существовало, самые безумные идеи – и все это хаотически создается и рассоздается, как элементы в зреющих сверхновых.

А изредка, там, где стенки миров слегка истончились, оно может просочиться внутрь.

А реальность, соответственно, утечь наружу.

Результат этого похож на те глубоководные горячие гейзеры, возле которых диковинные морские создания находят для себя достаточно тепла и еды, чтобы создать недолговечный крошечный оазис бытия в среде, в которой никакого бытия быть не должно.

Идея Голывуда невинно и радостно просочилась в Плоский мир.

А реальность начала утекать наружу.

И ее заметили. Ибо снаружи обитают Твари, чье умение вынюхивать крохотные и хрупкие скопления реальности таково, что на его фоне способность акул чуять кровь в воде даже упоминания не стоит.

Они начали окружать утечку.

Над дюнами собиралась гроза, но достигнув невысокого холма, тучи словно расступались. Лишь несколько капель дождя упало на иссохшую землю, а ураган обернулся легчайшим ветерком.

Он засыпал песком следы давно потухшего костра.

Ниже по склону, там, где яма сделалась уже достаточно большой, чтобы в нее мог пролезть, скажем, барсук, сдвинулся с места и укатился прочь маленький камешек.

Месяц пролетел быстро. Задерживаться ему не хотелось.

Казначей почтительно постучался в дверь кабинета аркканцлера и открыл ее.

Арбалетная стрела пригвоздила его шляпу к доскам.

Аркканцлер опустил арбалет и сердито воззрился на казначея.

– Чертовски опрометчивый поступок, – заявил он. – Из-за тебя чуть несчастный случай не произошел.

Казначей не оказался бы там, где был сегодня – точнее, там, где была десять секунд назад спокойная и собранная сторона его личности, а не там, где он был сейчас, то есть на грани легкого инфаркта, – если бы не обладал поразительной способностью оправляться от нежданных потрясений.

Он вытащил стрелу и снял шляпу с нарисованной мелом на старинной древесине мишени.

– Ничего страшного, – сказал он. Без титанических усилий такого спокойствия в голосе добиться было невозможно. – Дырку почти не видно. А, гм, почему вы стреляли в дверь, мэтр?

– Подумай головой, дружище! Снаружи темно, а клятые стены из камня сложены. Ты что же, думаешь, что я в них стрелять стану?

– А‑а, – ответил казначей. – Вы знаете, а ведь этой двери пять сотен лет, – добавил он с тщательно отмеренной долей укоризны.

– Оно и видно, – бесцеремонно брякнул аркканцлер. – Здоровенная такая черная штукенция. Что нам здесь нужно, дружище, так это поменьше камней и деревяшек и побольше жизнерадостности. Ну, ты понимаешь – чуток охотничьих гравюр. Украшеньица какие-нибудь.

– Я займусь этим лично, – не моргнув глазом, со-врал казначей. И вспомнил о зажатой под мышкой стопке бумаг. – А тем временем, мэтр, может быть, вы…

– Отлично, – перебил его аркканцлер, нахлобучивая на голову остроконечную шляпу. – Молодец. А я пойду взгляну на больного дракона. Мелкий поганец уже несколько дней к дегтю не притрагивается.

– …подпишете пару документов… – поспешно затараторил казначей.

– Не до того мне, – отмахнулся аркканцлер. – Здесь и так от чертовых бумажек не продохнуть. Кстати… – Он посмотрел сквозь казначея, словно внезапно о чем-то вспомнил. – Я утром одну странную штуку увидел, – сказал он. – Во дворе мартышка гуляла. Наглая такая.

– Ах да, – жизнерадостно ответил казначей. – Это Библиотекарь.

– Он что, питомца завел?

– Нет, вы меня не поняли, аркканцлер, – весело объяснил казначей. – Это и был Библиотекарь.

Аркканцлер уставился на него.

Улыбка казначея застыла.

– Библиотекарь – мартышка?

У казначея ушло много времени на то, чтобы прояснить ситуацию, после чего аркканцлер сказал:

– То есть ты говоришь, что этот бедолага превратился в мартышку из-за магии?

– Из-за несчастного случая в библиотеке, да. Магический взрыв. Был человек – стал орангутан. И не называйте его мартышкой, мэтр. Он – обезьяна.

– А что, есть какая-то разница?

– По-видимому, есть. Он становится, э‑э, крайне агрессивным, если его назвать мартышкой.

– Надеюсь, он задницу людям не показывает?

Казначей закрыл глаза и содрогнулся:

– Нет, мэтр. Вы думаете о павианах.

– А‑а. – Аркканцлер задумался. – А они здесь не работают?

– Нет, мэтр. Только Библиотекарь, мэтр.