Страница 10 из 12
Записи Гаевского, сделанные через много лет со слов товарищей Пушкина, не могут претендовать на точное и исчерпывающее описание ситуации. Прежде всего нет оснований считать, что Пушкин поднес Марии Смит это стихотворение, – такой поступок выходил за все рамки приличий. С какой стати юноша стал бы выставлять себя грубым невежей и оскорблять милую умную женщину? Возможно, стихотворение случайно попало к ней в руки, она приняла его на свой счет и потому обиделась. Возможно также, что Пушкин не предвидел такой реакции Марии: никаких интимных отношений между ними, разумеется, не было, ей, кстати, было посвящено совершенно невинное стихотворение «Слово милой»:
Я Лилу слушал у клавира;
Ее прелестный, томный глас
Волшебной грустью нежит нас,
Как ночью веянье Зефира.
Упали слезы из очей,
И я сказал певице милой:
«Волшебен голос твой унылый,
Но слово милыя моей
Волшебней нежных песен Лилы».
Нескромное же послание имело известные литературные источники: мотив возвращения мертвого мужа (возлюбленного) использовал не только Вольтер, но и Ж.-Б. Руссо, Парни и Батюшков[27]. Кроме того, существовала знаменитая легенда о Дон Жуане! Как видим, прямолинейное биографическое истолкование содержания лирического стихотворения может доставить поэту большие неприятности…
Не существует никаких фактов, свидетельствующих о том, что в жизни Пушкина был хотя бы один роман с недавно овдовевшей женщиной. Так отчего же мотив возвращения мертвого мужа приобрел для него такое значение, что через двенадцать лет, наполненных огромным эмоциональным и интеллектуальным опытом, он вернется к нему в трагедии «Каменный гость»? Прежде чем рискнуть выдвинуть какое-то предположение, необходимо внимательно проследить путь поэта, опираясь на оставленные им лирические стихотворения.
Предположительно, в январе – марте 1817 года Пушкин написал три стихотворения, не имеющих биографических реалий, а представляющих собой скорее литературные опыты: «Из Вольтера», «Письмо к Лиде», «К письму».
Перевод стансов Вольтера «К г-же дю Шатле» (1741) – лирический монолог старика, горько сожалеющего об утраченной юности, конечно, более чем далек от собственного опыта восемнадцатилетнего поэта. Однако обратим внимание на следующие строки.
Нам должно дважды умирать:
Проститься с сладостным мечтаньем —
Вот Смерть ужасная страданьем!
Что значит после не дышать?
Эта мысль Вольтера оказалась необычайно близка Пушкину. Мы увидим, что в разных вариациях она прозвучит в очень многих его произведениях, написанных в разные годы.
Письмо к Лиде
Лишь благосклонный мрак раскинет
Над нами тихий свой покров,
И время к полночи придвинет
Стрелу медлительных часов,
Когда не спит в тиши природы
Одна счастливая любовь:
Тогда моей темницы вновь
Покину я немые своды…
Летучих остальных минут
Мне слишком тягостна потеря —
Но скоро Аргусы заснут,
Замкам предательным поверя,
И я в обители твоей…
По скорой поступи моей,
По сладострастному молчанью,
По смелым, трепетным рукам,
По воспаленному дыханью
И жарким, ласковым устам
Узнай любовника – настали
Восторги, радости мои!..
О Лида, если б умирали
С блаженства, неги и любви!
Стихотворение варьирует темы двух эротических стихотворений Э.-Д. Парни, под одинаковым названием «Записка». Мотив затворов, запертой двери восходит еще к античным образцам. Позднее Пушкин начал править это стихотворение, но так и не довел работу до конца. В последних двух строках прозвучала тема, развитие которой мы увидим в его зрелых стихах.
К письму
В нем радости мои; когда померкну я,
Пускай оно груди бесчувственной коснется:
Быть может, милые друзья,
Быть может, сердце вновь забьется.
Элегическое четверостишие, очевидно, никак не связано с реальными событиями жизни поэта.
Сновидение
Недавно, обольщен прелестным сновиденьем,
В венце сияющем, царем я зрел себя;
Мечталось, я любил тебя —
И сердце билось наслажденьем.
Я страсть у ног твоих в восторгах изъяснял.
Мечты! ах! отчего вы счастья не продлили?
Но боги не всего меня теперь лишили:
Я только – царство потерял.
Стихотворение представляет собой вариацию известного мадригала Вольтера «Принцессе Ульрике Прусской» (1743), который не раз переводили русские поэты.
Она
«Печален ты; признайся, что с тобой».
– Люблю, мой друг! – «Но кто же тебя пленила?»
– Она. – «Да кто ж? Глицера ль, Хлоя, Лила?»
– О, нет! – «Кому ж ты жертвуешь душой?»
– Ах! ей! – «Ты скромен, друг сердечный!
Но почему ж ты столько огорчен?
И кто виной? Супруг, отец, конечно…»
– Не то, мой друг! – «Но что ж?» – Я ей не он.
Шутливое стихотворение в форме диалога с остроумной концовкой – форма, часто встречающаяся у французских эпиграмматистов XVIII века.
Делия
Ты ль передо мною,
Делия моя!
Разлучен с тобою —
Сколько плакал я!
Ты ль передо мною,
Или сон мечтою
Обольстил меня?
Ты узнала ль друга?
Он не то, что был;
Но тебя, подруга!
Всё ж не позабыл —
И твердит унылый:
«Я любим ли милой,
Как бывало был?»
Что теперь сравнится
С долею моей!
Вот слеза катится
По щеке твоей —
Делия стыдится?..
Что теперь сравнится
С долею моей!
Делия – одно из самых популярных условных имен во французской любовной лирике XVII – начала XIX веков. Любовная тема, как и выбор имени героини, носят здесь чисто литературный характер.
Так же условно и подражательно стихотворение «К Делии». Здесь, конечно, не описание любовного свидания, а страстное его желание.
О Делия драгая!
Спеши, моя краса;
Звезда любви златая
Взошла на небеса;
Безмолвно месяц покатился;
Спеши, твой Аргус удалился,
И сон сомкнул его глаза.
Под сенью потаенной
Дубравной тишины,
Где ток уединенный
Сребристыя волны
Журчит с унылой Филомелой,
Готов приют любви веселый
И блеском освещен луны.
Накинут тени ночи
Покровы нам свои,
И дремлют сени рощи,
И быстро миг любви
Летит, – я весь горю желаньем,
Спеши, о Делия! свиданьем,
Спеши в объятия мои.
К***
Не спрашивай, за чем унылой думой
Среди забав я часто омрачен,
За чем на всё подъемлю взор угрюмый,
За чем не мил мне сладкой жизни сон;
Не спрашивай, за чем душой остылой
Я разлюбил веселую любовь
И никого не называю милой —
Кто раз любил, уж не полюбит вновь;
Кто счастье знал, уж не узнает счастья.
На краткой миг блаженство нам дано:
От юности, от нег сладострастья
Останется уныние одно…
Стихотворение являет собой образец «унылой элегии». К кому оно обращено, неизвестно. Вероятно, это условный адресат. Обращение к некоему собеседнику, которому не дано понять страданий лирического героя – поэтический прием, часто используемый в лирике 1820–1830-х годов. К событиям реальной жизни Пушкина здесь имеет отношение разве что осенняя меланхолия – элегия датируется 27 ноября 1817 года.
27
См.: «К молодой вдове». Комментарий // Полн. собр. соч.: в 20 т. Т. 1. С. 746.