Ничего, кроме любви

Всё плыло, мутнело и дёргалось. Звуки пропали. Начали исчезать цвета…

Как драться в таком состоянии, Серый представлял смутно. он просто добрёл до гада, занёс кулак… и провалился в тёмное липкое марево беспамятства…

Глава 26

Он

Снилась мама.

Ещё не истерзанная болезнью, а молодая, красивая, стройная… Такая, какой была до рокового диагноза, до того, как Серёгу призвали. Она кричала с балкона и звала его ужинать, а он не хотел идти: Алик выпросил у брата футбольный мяч. Самый настоящий, чёрно-белый, кожистый. Какой уж тут ужин…

Но мама всё кричала и кричала, звала его по имени и махала рукой.

— Серёжа! Домой! Домой!

Домой…

Наконец Серёга сдался. В последний раз вдарил по мячу и рванул к подъезду.

Небо заволокли тяжёлые свинцовые тучи. Подул ледяной ветер, а дом, к которому Серый мчался со всех ног, ближе почему-то не становился.

— Мама! — закричал Сергей и вдруг обнаружил, что он не ребёнок вовсе. А здоровый двухметровый лоб в парадной форме десантника с аксельбантами, при медалях и в берете набекрень. — Мама!

Двор притих. Только качели на площадке чуть слышно скрипели. Листья сыпались с деревьев жёлто-коричневым ливнем и позёмкой кружились по асфальту. Пятиэтажка смотрела на Серого пустыми глазницами окон.

— Мама! Я вернулся!

Он сжал кулаки и решительно зашагал к подъезду.

Дойду!

На одной из покрышек, что огораживали клумбу, усыпанную рыжими ноготками и пушистыми астрами, сидел Лёха и курил.

— Не ходи туда, — сказал взводный, по-солдатски стряхивая пепел. — Тебе туда не надо.

— Но меня мама звала, — на полном серьёзе ответил Серёга. он привык маму беречь: у неё, кроме него, никого нету. Поэтому надо слушаться. Чтобы не расстраивать…

— Умерла твоя мама, — бесцветно заявил Лёха, хмуро пялясь в никуда. — от рака. Сразу, как ты дембельнулся.

— Да она меня с балкона звала только что! — вскинул брови Серый.

— Звала, — согласился друг. — Но ты не ходи.

— Почему? — Серёга вдруг заметил, что взводный бледнее самой бледной поганки, а черты его заострились.

— Потому что рано тебе на тот свет.

Серый потёр нос тыльной стороной ладони и устроился на соседней покрышке. Нашёл в кармане приму. Закурил.

— Лёха… — сказал, не глядя на друга.

— Чего? — взводный выпустил дым кольцами.

— Какого это, мёртвым быть?

— По-разному.

— Это как так? — Сергей сморщил лоб.

— Да вот так, — хмыкнул Лёха. — Если приставят хранителем к такому упрямому ослу, как ты, то крайне геморройно.

Серёга понурил голову и долго молчал. Иной раз подобрать нужные слова труднее, чем пройти полосу препятствий.

— Лёх… — выдавил он, тупо пялясь на свои берцы. — Ты прости меня. Не уберёг я тебя тогда…

— Эх, дурак ты мой упрямый! — взводный обнял его за плечо. — Не за что мне прощать тебя, Марсаков. Не виноват ты ни в чём.

— Но…

— Ты лучше вон живи давай, — перебил Лёха и взгляд под русой чёлкой стал строгим, командирским. — Долго и счастливо. Это приказ. Понял?

— Так точно… — хрипло отозвался Серый и почувствовал, как нестерпимо защипало глаза.

— И… Серёг… — холодные пальцы коснулись руки. Зелёные глаза смотрели в самую душу.

— Ч-что? — чёртов комок подкатил к горлу и никак не хотел откатываться назад.

— Не тоскуй. Я к тебе вернусь. Скоро.

Поначалу Серый решил, что помер. Нет, ну а что? Вполне резонно. Только что разговаривал с покойником, а теперь — на тебе! Всё вокруг белое, что твои портянки. Куда ни глянь — белым-бело. Потолок, стены, баба какая-то белая совсем… Хотя нет, не совсем. Это халат на ней белый. А лицо хмурое, недовольное.

— Вам бы совесть поиметь, молодой человек! — произнесла она тоном пилы. — Я вам сразу сказала — десять минут. Десять! А вы что? Уже второй час сидите!

Кто-то что-то тихо ответил. Серый не расслышал толком.

— И что? — возмутилась белая баба. — Ему волноваться нельзя, понимаете? Мы его с того света не для того вытащили, чтобы…

— Серый? — Аликов голос прозвучал близко-близко. Повернуть бы голову, да сил нет. — Серёга! очнулся!

Друг сжал его руку, но тут же огрёб.

— Совсем с ума сошли? — женщина в белом халате почти рычала. — Нельзя его тормошить! Вы что творите? Вот сейчас я Германа Геннадьевича позову, уж он с вами разберётся! Нахал!

Она громко хлопнула дверью, но Алик не обратил на щедро сдобренную угрозами истерику никакого внимания.

— Серый, ты… ты слышишь меня?

Серёга кивнул. Пить хотелось безумно, а от света резало глаза. Пахло госпиталем. Поначалу он испугался, что и вправду там, только-только очухался после взрыва, и сейчас придут к нему хмурые военные в погонах с большими звёздами и скажут про Лёху…

— Ты… ты… — горячая Аликова ладонь крепко сжала пальцы. — Ты как вообще?

— П…п-погано, — еле-еле просипел Сергей. Руки и ноги казались тяжеленными и словно бы чужими, язык напоминал залежалую наждачку, а голова гудела, будто туда поместили улей диких пчёл. Ноющая боль разливалась по телу волнами, разгонялась до размеров цунами и обрушивалась девятым валом, превращая малейшее движение в пытку. — Ч-что… что…

Алик склонился ближе.

— Ч-что с Г-гроских? — Не про него собирался спрашивать Серый, но имя Крис не шло с языка: слишком уж боялся он услышать ответ. В многострадальной голове всё перемешалось и перевернулось вверх тормашками.

— А ты что… — друг удивлённо вскинул кустистые брежневские брови. — Совсем ничего не помнишь?

— Нет, — честно соврал Сергей. он чётко помнил Лёху и то, как внимательно глядела на них из стиральной машины мать Боры Алмазова… Но разве можно о таком говорить? Его же в психушку упекут на раз-два.

— Ну… — протянул Алик и вздохнул. — Максим Игоревич тоже сейчас в больнице. Ты ему бок прострелил…

Это Серый с грехом пополам помнил.

— … а ещё сломал три ребра, нос и выбил два зуба.

Уже лучше…

— Передних? — почему-то очень хотелось, чтобы именно передних.

— Да, — кивнул друг. — А потом ты его душить принялся.

— Ну и как? — Серёга нахмурился. — Задушил?

— Не успел. — Алик мотнул головой. — Дыбенко не дал. Они как раз в особняк прорвались. Отыскали тебя. Оттащили…

Он вдруг запнулся.

— Давай, договаривай уже, — устало попросил Сергей. Больше он никакой недосказанности от Алика не потерпит. Не от него.

— Сердце у тебя остановилось, — выпалил друг и помрачнел. — Еле откачали. Клиническая смерть четыре минуты.

Серый замолчал, переваривая информацию. Клиническая смерть, значит…

«Это всё та дрянь, что сраный ублюдок Горских мне вколол», — мрачно подумал он и попытался сжать кулак, однако слабые пальцы не подчинились. О наркотиках Сергей знал меньше малого: его опыт в этом вопросе начался с травы и ей же закончился, однако даже он понимал, что такое передозировка. Только вот… как в таком состоянии он сумел добраться до прачечной и наброситься на Чёрного?

Серёга вновь вспомнил Лёху и жуткий взгляд страшной бабки, и стало не по себе. Причём, весьма основательно.

Чудны дела твои, Господи…

— Напугал ты нас до чёртиков, — сказал Алик.

Об испуге до чёртиков говорить не хотелось: что Алик в этом понимает? Ничего!

— В-вера… как она? — спросил Серый и сглотнул. Попить бы.

Друг словно прочёл его мысли. Взял с тумбочки пластиковую бутылку и протянул Серёге. Литровая бутыль показалась тяжёлой, как противотанковое ружьё, но Сергей слишком хотел пить, чтобы обращать внимание на такие мелочи. он жадно присосался к горлышку и алчными глотками высадил всё до дна. Полегчало.

— Под присмотром лучших врачей, — успокоил друг. — Психолог, реабилитолог… и по женской части тоже. Так что не волнуйся. она просила тебе привет передать, кстати. Вера сама бы пришла, да не отпустили её из стационара…