Запретная страсть мажора

– Ну он замороженный, холодный, расчетливый говнюк, – дал свою характеристику брату Дима.

– Как-то не вяжется твое описание с человеком, которого я знаю. Как сюда вписывается преследование и драка? Я бы назвала его самовлюбленным вспыльчивым ослом! – вырывается у меня.

Я догадываюсь, что по этой тираде Диме становится ясно, что я к Киру неравнодушна, и затыкаюсь.

Дима же смотрит на меня недоуменно, а потом начинает смеяться.

– Чего? – насупливаюсь я.

– Да ничего. Вот и на моей улице наступил праздник. Теперь я оторвусь, – непонятно объясняет Дима.

– В смысле? – мне требуются уточнения.

– Кир всегда меня бесил надменной рожей. А теперь его колбасит и плющит от того, над чем он столько смеялся. Страсти у вас нешуточные…

А вот теперь мне хочется треснуть и этого Дикаева.

Его послушать, так мы тут в детской песочнице ведерко не поделили! Он же не знает, что произошло!

– Какие такие страсти? – огрызаюсь я. – Глупости не говори! Он бесчувственная скотина!

– Запретные, – продолжает ржать Дима. – Те самые, что он себе запретил, чтобы, цитирую, «не выглядеть как уебищный идиот с розовыми соплями вместо мозгов».

– Придурок, – бурчу я.

– Кир? – на всякий случай уточняет Дима.

Очень хочется ответить, что они оба. Два брата-акробата. Яблочко от вишенки, и все такое. Но сдерживаюсь. Обзываться на спасителей нехорошо.

У меня начинает разрываться телефон.

Чуть не ответила на автомате.

Это Дикаев. Ишь ты, теперь он поговорить хочет! Не все еще высказал?

Я переименовываю контакт в «Мерзавец».

– Не хочешь ответить? – насмешливо спрашивает Дима, пока я роюсь в сумке в поисках ключей под аккомпанемент заново трезвонящего рингтона.

– Нет, – отрезаю я, и чтобы не оставить сомнений в моей решительности, вырубаю телефон. – Спасибо тебе за все. И за помощь. И что подвез…

– Пока-пока, Оля. Увидимся.

Уже выйдя из салона, на последнюю фразу я оборачиваюсь.

– Вряд ли. Счастливой дороги.

– Поверь мне.

Захлопываю дверцу.

Угу. Больше я никому не поверю. Козлы вы все.

Глава 52. Оля

Вернувшись домой, я с остервенением смываю так тщательно наложенный с маминой помощью макияж. Он почти не пострадал, несмотря на слезы.

Я невидящим взглядом смотрю в зеркало.

Как он мог?

Он все испачкал.

Мне больно. Первая любовь долго обходила меня стороной. Ничего более серьезного, чем восхищение симпатичным одноклассником и партнером по соревнованиям, в моей жизни не случалось.

И лучше бы так и оставалось.

Внутри скребет, вызывая новый слезоразлив, но я не буду плакать из-за Дикаева. Не буду. Он недостоин моих слез. Придурок. Скотина. Лживый мерзавец.

Наигрался? Просто уходи. Зачем так?

Запираюсь в своей комнате.

Сейчас я вообще не понимаю, зачем мне надо было переезжать из дома в общагу. Ну цапались с отчимом и цапались. Можно подумать, конец света. Дома хорошо. Уютно. И от того мне становится себя жалко еще сильнее.

Размазня.

О… Я злюсь. Еще как злюсь. И на Кирилла, которому лишь бы добиться своего, но еще больше я злюсь на себя.

Я, что, не видела, что он из себя представляет? Как так вышло, что я быстро забыла нашу первую встречу? Его холодный презрительный взгляд, грубые слова и этот беспардонный поцелуй. Все же с ним было ясно с самого начала. Так какого черта я развесила уши?

Поверила словам. Не только стала с ним целоваться и позволила распускать руки, я же… Он же стал первым! Это непоправимо. Ничего не изменишь. И теперь я всегда буду помнить, что мой первый раз – это ошибка, что меня обманули и мной воспользовались.

Как это ни мерзко, сволочная Лина права.

Кир же получил, что хотел.

Интересно, он доволен? Ему весело?

Ненавижу его. Видеть не хочу.

Он названивает, чтобы что? Добить?

В универе я смогу делать вид, что мне все равно, но будет хреново. Я не представляю, как смотреть на него и вспоминать гадости, которые он на меня выплеснул.

Надо поговорить с отчимом, как только он вернется. После того, что я ему расскажу, сомневаюсь, что он будет заставлять меня оставаться в этом универе. Ничего не случится, если я переведусь в другой. А если ему так надо для репутации, выберем самую престижную специальность, а на журналистику я пойду на заочку.

Почему мне раньше это в голову не приходило? Меня же не напугать нагрузкой?

Дура. Какая же я дура.

Если бы не мои детские капризы, ничего бы этого не было.

Остервенело вытирая слезы, я врубаю музыку и укладываюсь на свою удобную родную кровать, где никто не прижимал меня к себе, не целовал, не забирался в недозволенные места под одеждой.

Нечего плакать. Не средние века. Утерянная невинность не повод посыпать голову пеплом. Я не прокаженная. Просто у меня разбито сердце.

В конце концов, что страшного произошло? Намного ужаснее, что я чуть не стала жертвой этого Конева. Все могло закончиться совсем плохо. И если я правильно поняла Диму, в этом случае тоже виноват Кир.

Ненавижу тебя, Дикаев!

Я очень хочу быть взрослой и сильной, но слезы все равно текут. Глаза уже распухли, веки пощипывает, а родители все не возвращаются.

Я так и вырубаюсь, не дождавшись их прихода.

Правда, с самого утра мне удается поговорить с отчимом еще до пробуждения мамы. Отчим встает рано, а я проснулась ни свет ни заря, потому что заснула, когда еще одиннадцать не пробило.

Разговор выходит тяжелым.

В первую очередь мне прилетает за то, что я сразу не рассказала про случай в ночном клубе. Хочется запылить, мол, а больше тебя ничего не волнует? Только то, что ты не в курсе? Но сдерживаюсь. Похоже, отчим просто не очень умеет утешать. У мамы вышло бы лучше. И когда это я успела стать такой терпимой по отношению к нему?

Отдельного обсуждения удостаивается личность Конева.

Потому что про свои отношения с Кириллом я не рассказываю.

Вот уж это точно знать отчиму не стоит.

Я решаю сосредоточить на том, что я не хочу там учиться, это для меня небезопасно и вообще вызывает неприятные ассоциации. Уверяю, что готова перевестись в ГОС на ту специальность, которую выберет отчим, потому что вряд ли меня среди года возьмут на бюджет. Это, конечно, все равно будет дешевле, чем нынешний универ, но деньги-то не мои.

Однако я предупреждаю, что со следующего года буду поступать на заочку.

Заодно выкладываю про мерзкое поведение Руса. Тут у отчима вообще глаза лезут из орбит. Я так понимаю, слухи о скотском поведении Конева ходили и не стали сюрпризом, а вот, что преподаватель в частном и очень дорогом заведении не гнушается принуждать студенток, становится неприятным открытием.

Мы разговариваем почти час. Уже мама скоро проснется, и я хочу завершить обсуждение до этого. Это дело между мной и отчимом, пугать ее вчерашним случаем ни к чему.

Отчим сверлит меня тяжелым задумчивым взглядом.

Раньше в таких случаях мне хотелось опустить глаза или, наоборот, начать дерзить, а сейчас я просто думаю, что он это не контролирует. Давящий эффект исчез, или для меня теперь он уже не так важен.

– Ты повзрослела, – констатирует отчим. – Надеюсь, причина не в этом мерзком нападении. Но все равно, я этого так не оставлю. Если хочешь, мы можем написать заявление в полицию. Диму Дикаева я знаю, как и его дядю, он мой партнер. Думаю, они не откажут в свидетельстве.

– Нет. Я не хочу публичных разбирательств, – поджимаю я губы. – Будет достаточно, если я не стану с Коневым больше пересекаться. Я тебе рассказала, что за наклонности у этого типа. Дальше сами. Без меня.

– Хорошо, – соглашается он, но качает головой явно недовольный недостатком кровожадности во мне. – С универом решено. Дай пару недель. После промежуточной аттестации, думаю, утрясем. Если не хочешь появляться пока в универе, возьми больничный.

– Так и сделаю, – на душе становится чуть легче.