Страница 2 из 17
Перед тем как спуститься по ступенькам старого автобуса, похожего на аквариум, я спросила у водителя, туда ли я вообще приехала, и он сказал, что мне километра три вон по той тропинке.
Три километра по колено в снегу?
Очешуеть!
Зря я все-таки не послушала совета Антонины Ивановны и не взяла такси. Денег пожалела.
Это в городе выпавший за ночь снег уже испачкался и растаял, расползаясь знаменитой новогодней грязюкой. А за городом, как в песне, зима.
Делать нечего. Все равно обратно я смогу уехать только вечером.
Кабы не щипучий морозец, я бы восхитилась ветвями, облепленными снегом, склоняющимися красивой аркой как раз над тропинкой, и белыми шапками на елях. Но даже те пять минут, что я трачу на тоскливое провожание взглядом неуклюже развернувшегося автобуса и кислый осмотр местности, дают понять, что стоять и восхищаться – сейчас не ко времени, пальцы ног уже подмерзают.
Делать нечего, двигаю в указанную сторону, и те самые красивые издалека ветви являют свое коварство. С пушистых лап сыплется снежное крошево и прямо мне за шиворот.
Блин.
Топаю по хрустящему снегу в бело-голубую глубь, ежесекундно проваливаясь в наметенные сугробы и черпая полные сапоги.
Через двадцать минут прогулки с нагрузкой, я набредаю на хорошо укатанную лыжню с собачьими следами вдоль нее, и жить становится немного легче. Точнее, становится легче идти. А так я по-прежнему взопревшая, со снегом в сапогах и покалывающим от мороза носом. Только теперь мне еще и пить хочется.
Воды я взять с собой естественно не додумалась, зато у меня в кармане пуховика есть мандарин. Это даже символично. Хвойный дух, лесная свежесть, незамутненная запахами города… Как в детстве.
Только я бы лучше дома под одеялком отлежалась.
Замерзающими пальцами на ходу чищу оранжевый шарик, и от аромата цедры, рот наполняется слюной. Хочется горячего сладкого чая и почему-то бутерброда с селедкой. И смотреть на развешанные на окнах гирлянды, считая каких огоньков больше – синих или красных.
А не вот это вот все.
И мандарин уже слопан, а я все иду.
У меня закрадывается подозрение, что могу заблудиться, и когда паника уже начинает точить об меня свои коготки, я, наконец вижу впереди забор.
Ну слава тебе, яйца.
Вообще, нехреново дед забрался.
Что ж он так далеко от цивилизации-то? А если сердце прихватит?
Подойдя ближе, радуюсь, что это тот самый дом, что мне нужен, ибо на нем есть даже номер и название улицы, что вызывает у меня нервный смешок. Улицы? Серьезно? Я покрутилась вокруг себя. По-прежнему, глухая лесная опушка, лишь вдалеке над деревьями виднеется столб жидковатого серого дыма. Скорее всего, кто-то баню топит.
Нащупав в кармане холодную связку ключей, я атакую калитку и, открыв ее, в испуге отпрыгиваю назад. Мне требуется несколько минут осознать, что ничего страшного не происходит, просто с той стороны к ней была прислонена лопата, которая, когда я дернула ручку на себя, полетела на меня, целя черенком прямо в глаз.
С колотящимся сердцем подбираю инвентарь. А тяжелая какая!
Хороша была бы Снегурка с бланшем под глазом.
Мысленно матеря несознательного владельца за разбросанные вещи, я пристраиваю лопату у ворот.
Вторым сигналом от вселенной, что не стоило мне приезжать, становится ручка швабры, чуть не тюкнувшая меня по лбу, когда я тяну на себя входную дверь.
Строго говоря, я не ожидала, что она открыта, и швабра падает рядом, а не мне на голову только потому, что, дернув слишком сильно легко поддавшуюся дверь, я по инерции отступаю назад.
В этом доме мне определенно не рады.
Надо позвать хозяина.
Сейчас только выдохну.
Убрав с дороги еще одно оружие домохозяйки, я проникаю в дом, боязливо оглядываясь по сторонам. А ну как еще что-нибудь свалится?
Вроде обходится, и я с наслаждением снимаю сапоги, разминая окоченевшие пальцы ног, и расстегиваю пуховик, под который тут же проникает тепло хорошо натопленного дома.
За шуршанием капюшона я упускаю появление нового персонажа в прихожей, если так можно назвать длинное помещение, которое, похоже, идет вдоль всего дома.
Догадываюсь я, что что-то не так, по усилившемуся влажному запаху дерева и бергамота.
Вскинув глаза, я застываю ошалев.
На дальнем конце прихожей, судя по всему в дверях домашней сауны, стоит обнаженный Адонис, увлеченно вытирающий волосы полотенцем.
Я тут же пялюсь туда, куда хорошие девочки никогда не смотрят.
Прежде чем я успеваю себя остановить, у меня от смущения вырывается:
– В этом доме хоть что-нибудь стоит, как надо?
– Что? – уставившись на меня, рычит голый перец.
Ой. Кажется, меня поняли превратно…
Глава третья
– Здравствуйте… – нервно сглатывая, говорю я, вспомнив про вежливость.
Глаза никак не хотят оторваться от мужского достоинства в обрамлении темных волос. Увесистый мешочек под ним тоже… э… достоин.
Я не стесняшка. Медсестры еще и не такое видят, но меня смущает, что под моим взглядом член подрагивает и наливается.
И все равно пялюсь.
Вижу, что рука с полотенцем опускается к бедру, но нудист и не думает прикрываться.
– Ты кто такая? – требовательный голос, подсказывает, что передо мной прирожденный диктатор. Ну или часть диктатора.
Во рту сохнет, облизываю губы, и словно в ответ на это, член дергается и еще немного приподнимается.
– А… э… я…
Нет, так невозможно разговаривать!
Если он не хочет занавесить свои заманчивые игрушки, это сделаю я!
Я стаскиваю с вешалки первую попавшуюся куртку и делаю стремительный рывок вперед, чтобы прикрыть это безобразие!
И вселенная снова показывает мне свое злорадное лицо.
Хорошо, что мы не даем клятву Гиппократа про «не навреди» и все такое, потому что сейчас я бы ее нарушила. Не умышленно, конечно, но…
Сделав широкий шаг навстречу Адонису, я поскальзываюсь носками, как на банановой кожуре, на отлепившемся от штанины и упавшем мне под ноги снегу. В попытке удержать равновесие, заваливаюсь и делаю еще несколько шагов вперед, но только приобретаю ускорение.
Бубенцы стремительно приближаются.
Взмахнув курткой, как тореро, я врезаюсь головой Адонису в живот, и мы благополучно падаем. Ну, то есть, я благополучно, а он не совсем.
Вообще, можно сказать, голой заднице везет, что она не приземляется со всего размаха на кафельные полы, а встречает на своем пути кресло мешок.
Я же, успев схватиться за его бедра, обрушиваюсь на мужчину сверху, чудом не боднув его в самое нежное место, зато посыпав его снежком с капюшона.
Сердце бухает под ребрами, от испуга ломит в затылке, но вроде кости целы.
Осознав, что самое страшное позади: падение прекратилось, и ничего страшного вроде не произошло, я облегченно выдыхаю.
Прямо в пах моей жертвы.
Нифига не опавшая эрекция покачивается у меня перед носом.
– Удобно? – ядовито спрашивают меня.
– Мугу, – честно признаюсь я, все еще переводя дыхание.
– Нравится? – уточняют еще злее.
Я, наконец, вскидываю глаза, чтобы извиниться, и натыкаюсь на взбешенный взгляд. Нервно облизываю губы, и чувствую, что нечто упирается мне в подбородок.
– Не очень, – нервничаю я и понимаю, что не угадала с ответом. Мужик прищуривается совсем недобро. – А где дедуля?
– Какой дедуля? – ревет Адонис. – Тебе и меня за глаза хватит!
– Мне за глаза не надо! – тут же открещиваюсь я и, кряхтя, пытаюсь подняться.
– Ты охамела, рыжая!
Это я, вставая, опираюсь на живот сбитого товарища. Он успевает напрячь пресс, чем вызывает у меня восхищение. Таких кубиков у меня не было никогда. Ни на своем теле, ни на близлежащем.
Хотя, какие мои годы?
У меня просто опыта мало.
Не выдержав моей возни, Адонис садится и за шкирятник снимает меня с себя.
– Вы извините, что так получилось, – тараторю я ему в лицо, стараясь больше не опускать взгляд, а то залипну.