Тебе больно?

Он сидит на краю кровати, поставив локти на колени и сцепив пальцы. Энцо смотрит на деревянную дверь, вероятно, решая, когда наступит лучший момент, чтобы выломать ее.

— Не делай ничего безумного, — говорю я ему. — Нам буквально больше некуда идти.

Он смотрит на меня своими пылающими глазами, но я снова отказываюсь рассыпаться под его огнем.

— Ты права, нам больше некуда идти. Но я не самый слабый из нас двоих.

Мои глаза выпучиваются.

— У тебя хватает наглости наказывать меня за мои преступления, и вот ты здесь, планируешь ограбить старика в его доме.

Мышцы на его челюсти пульсируют, и в ответ он только сверкает глазами.

— Очевидно, что ситуация действительно хреновая, но это твоя вина, что мы попали в этот шторм. Не наказывай всех остальных за свою гребаную ошибку, Энцо.

Он резко встает и направляется ко мне. Я ослеплена, отступаю назад, пока не оказываюсь прижатой к двери. Его ладони ударяются о дерево по обе стороны от моей головы, поглощая меня в бушующую бурю, такую же неистовую, как та, что привела нас сюда.

— Ты можешь украсть целую личность, но вырваться из комнаты — это слишком далеко для тебя, детка? Есть ли еще какие-нибудь непростительные моральные принципы, которыми ты хочешь поделиться, или это нормально только тогда, когда ты сама разрушаешь жизни?

Ай.

— Будь лучше меня, Энцо, — вырывается у меня.

Он усмехается без юмора.

— Это не очень сложно сделать.

Я хмурюсь, его слова как острый крючок вонзаются в мою грудь.

— Ты можешь ненавидеть меня, но не ставь нас в еще худшую ситуацию, чем та, в которую мы уже попали, — наконец отвечаю я, мой голос тихий, но твердый. — Он открыл для нас свой дом, так что будет справедливо, если мы будем уважать его.

Между нами лишь мизерное пространство, и оно заполнено трещащим напряжением. Он сжимает челюсти, но отворачивается, и кажется, что он вырвался из силового поля, накрывшего нас.

Я глубоко вдыхаю, наконец-то имея возможность дышать, как будто мое тело выключилось, а выключатель снова щелкнул.

Он рыщет по комнате, как зверь в клетке, его плечи подняты почти до ушей.

Конечности дрожат, и я пользуюсь возможностью переодеться, пока он отвлекся.

Подбирая сомнительно чистую одежду, которую дал мне Сильвестр, я морщу нос от затхлого запаха, исходящего от футболки и свитера, но это лучше, чем спать в высушенной солью одежде, покрытой песком.

Я меняю свою одежду на его, и все это время стараюсь максимально прикрыться, как будто Энцо не видел меня голой и открытой так, что Иисус наверняка распнет меня за это позже. Хотя сейчас он смотрит в окно, скрестив руки, и задумчив.

Закончив, я складываю свои вещи в небольшую кучку, уже планируя постирать их завтра. Удивительно, но его кредитная карта пережила бурю и все еще лежит в заднем кармане моих обрезанных шорт. Я планирую спрятать ее под матрасом позже, когда он не будет смотреть, но пока я держу ее свернутой между одеждой.

Моя эгоистичная сторона и моя моральная сторона сталкиваются, испытывая одновременно облегчение и разочарование. Хуже того, я отчасти разочарована, потому что океан не взял дело в свои руки и не избавил меня от него, дав мне возможность легко от него избавиться.

— Я беру кровать, — объявляю я после того, как закончила, заставляю себя ухмыльнуться и прыгаю на бугристый матрас.

— Ни в коем случае, — огрызнулся он, мотнув головой в мою сторону.

— Я не буду спать на полу, — возражаю я.

Он опускает глаза.

— Ты думаешь, я буду?

Я скрещиваю руки.

— Ты серьезно не собираешься быть джентльменом?

— Это подразумевает, что в комнате есть леди, а я вижу только гребаную пиявку.

Мой рот опускается, и я чувствую себя так, будто он только что ударил меня в живот. Это больно, поэтому я злюсь.

— Трахните меня, — шиплю я.

Я, блять, ненавижу его.

— Уже сделал, и это была худшая ошибка в моей жизни, — отвечает он.

Он поворачивается ко мне спиной, полностью раздевается и показывает мне свою голую задницу, словно не он только что воткнул раскаленную кочергу мне в грудь. Это отличная задница, но даже это не может отвлечь меня от боли, отдающейся под грудной клеткой.

Одежда так же плохо сидит на нем, и можно с уверенностью сказать, что мы оба вернемся к своей собственной, как только она станет чистой.

Я удивляюсь, когда он садится на кровать рядом со мной. Я не ожидала от него добродетели, но я также не ожидала, что он будет охотно спать рядом со мной. Но я упряма и отказываюсь спать на пыльном деревянном полу, который за одну ночь вызовет у меня артрит.

Сглотнув, я делаю еще одну слабую попытку:

— Я толкаюсь во сне. Моя нога может случайно оказаться у тебя в заднице.

Он выгибает бровь.

— А если это случится, я сделаю гораздо хуже, bella ladra — прекрасная воровка.

Напряжение витает в воздухе между нами, и если бы не отсутствие дыма, я бы подумала, что это место горит. Жарко, и я не могу дышать, когда он рядом со мной.

— Что это вообще значит? — когда он не сразу отвечает, я уточняю: «Bella ladra». Что это значит?

Bella мне знакомо, и я почти уверена, что это значит «красивая». И одно только это означает, что в мою и без того извращенную голову засунули блендер. Но я не знаю, что означает «ladra», или, может быть, эти два слова вместе означают что-то другое.

— Это не имеет значения. Я устал. Это был долгий день, так что либо перебирайся на пол, либо спи, мать твою.

Нахмурив брови, я приваливаюсь к стене и засовываю ноги под нитяное темно-синее одеяло.

Я действительно не хочу спать рядом с ним. Тем не менее, мое упрямство сохраняется. И, видимо, его тоже.

Ублюдок.

Он забирается под одеяло и тут же сворачивается калачиком, снова подставляя мне свою спину. И хотя я не заинтересована в том, чтобы он смотрел в мою сторону, его ледяной холод сопровождает напряжение, превращая мои мышцы в глыбы льда.

Неважно.

Устраиваясь поудобнее — или пытаясь это сделать — я закрываю глаза, молясь, чтобы, когда я проснусь, я была где угодно, только не здесь.

Что-то тяжелое ударяется о мою голову, выбивая меня из кошмара, в котором я пребывала, и погружая в другой.

Я мгновенно вспомнила, что нахожусь в ловушке на почти заброшенном острове с двумя незнакомцами. Один из них ненавидит меня и сейчас находится в лапах демона мозга. Так моя мама называла кошмары, когда я была маленькой, и я не могла думать о них иначе.

Я сажусь, пытаясь придумать лучший способ разбудить его, но тут меня отвлекает тревожный шум.

Что-то есть прямо за нашей дверью.

Жуткое чувство накатывает на меня, когда звук становится более явным. Цепи. Лязг металлических цепей, и они медленно волочатся по деревянному полу. Это напоминает мне звук, издаваемый опасным заключенным, который вышагивает взад и вперед.

Я сжимаю брови, и беспокойство пропитывает затхлый воздух. Что бы ни было снаружи, оно кажется зловещим, его злость просачивается сквозь щели в двери и тянется ко мне, осмеливаясь взять меня за руку.

Я резко вдыхаю, задерживая дыхание, пока тянущие цепи медленно ослабевают. Как только я начинаю расслабляться, еще одна тяжелая конечность хлещет в мою сторону.

Я вскрикиваю, едва увернувшись от удара. От летающих конечностей и ужасающего звука мое сердце колотится в груди.

Из горла Энцо доносится низкий стон. Трудно что-либо разглядеть, но лунный свет, проникающий через окно, подчеркивает страдальческое выражение его лица.

— Энцо, — зову я. Мой голос дрожит, все еще потрясенный жутким заключенным в коридоре.

Он снова стонет, но я не решаюсь прикоснуться к нему. Я достаточно знаю о кошмарах, чтобы понять, как легко перейти в режим атаки, когда ты убежден, что все еще находишься в центре событий.

Он мотает головой из стороны в сторону, заключенный в плен собственного разума.

— Энцо, — снова зову я, на этот раз громче. Когда он все еще не просыпается, я набираюсь храбрости, чтобы подтолкнуть его.