Страница 9 из 53
— Я подожду снаружи. Дело в Джули, — добавляет она, хотя это и так понятно. Даже полностью проснувшись, я словно заново переживаю тот страшный день.
Я натягиваю джинсы и вчерашнюю рубашку, готовая прямо сейчас сесть в машину.
— Она сбежала? — спрашиваю я, выйдя из спальни, и вздрагиваю, попав под струю холодного воздуха из кондиционера.
Джейн непонимающе смотрит на меня и качает головой:
— Нет, ничего подобного. По-моему, ей плохо.
Мы продолжаем шептаться, поднимаясь по лестнице. В коридоре Джейн указывает на дверь ванной.
— Джули заперлась изнутри на замок, — беспомощно говорит она.
— Давно?
— Не знаю. Еще до того, как я встала с полчаса назад. Я подумала, что Джули принимает ванну, а потом услышала, как она стонет или вроде того. Я постучала, но она не ответила. — Голос у Джейн дрожит.
Я подхожу к двери ванной и тихонько стучу.
— Джули?
Теперь стонов не слышно, только ритмичные щелчки и шорохи, вызывающие ассоциацию с ночью, проведенной в обнимку с унитазом.
— Детка, у тебя там все в порядке? Может, тебе плохо?
До меня доносится едва слышное слово, произнесенное на выдохе.
— Что? — переспрашиваю я.
— Уйди… — Новый выдох полон боли.
Я оборачиваюсь к Джейн:
— Достань одеяло из шкафа в прихожей и положи в машину. Мои ключи на столе. Я спущусь через несколько минут.
Дочь немедленно отправляется выполнять распоряжение.
Повернувшись к двери ванной, я говорю:
— Тебе придется впустить меня. Сейчас ты откроешь дверь, хорошо?
Ничего, кроме стона и щелканья сиденья унитаза. Следующее, что я помню, — я в ванной. Не знаю, как это произошло, но позже Том рассказал мне, что проснулся от громкого стука (моего) и крика (Джули). К тому времени, как он добрался до коридора, я пробила рваную дыру в двери ванной, засунула туда руку по самое плечо, повернула защелку, вытащила окровавленный кулак и открыла дверь. Помимо моей крови с ободранных костяшек, кровь была повсюду, и вот тут-то подоспел Том — с пистолетом в руках, озираясь в поисках незваного гостя, который проник в дом и чуть не убил нашу дочь.
Я же, увидев Джули, сразу поняла, что с ней происходит. У меня тоже был выкидыш, уже после рождения Джейн. Дело это болезненное и кровавое, хотя в худшие времена я иногда жалела, что не потеряла старшую дочь именно так, а не иначе.
По лицу Джули текут слезы, я укрываю ей плечи полотенцем и помогаю подняться.
— Позвоню тебе из больницы, — бросаю я мужу, которого все еще трясет, пока он спускается за нами по лестнице на кухню. Напоследок, когда Том стоит у порога, такой жалкий, в одних трусах, я мягко добавляю: — Не знала, что у нас есть пистолет, — исключительно чтобы напомнить мужу, что он все еще сжимает оружие в руке. Том опускает взгляд и смотрит на пистолет с таким видом, словно тоже не подозревал о его существовании.
— Все в порядке, — говорю я Тому по телефону, сидя в кресле в приемном покое больницы. — Кисты яичников могут быть очень болезненными при разрыве. Скажи Джейн, что все в порядке. — Он пытается возражать. — Да, врачи тоже обеспокоены кровотечением, но вряд ли это что-то серьезное. Кровь в основном была моя, я сильно порезала руку от удара в дверь. УЗИ…
УЗИ показало маленький неровный сгусток, уже наполовину распавшийся и частично вышедший ранним утром в виде крошечных ошметков плоти в густой красной крови.
Увидев изображение на мониторе, Джули побледнела и некоторое время подавленно молчала, затем выдернула свою руку из моей:
— Выйди.
Я вышла, но прежде посмотрела ей в лицо.
Она знала.
Я заканчиваю разговор с Томом и кладу телефон обратно в сумочку. Если кто-то из сотрудников отделения неотложной помощи и слышал мое вранье, виду они не подают. Бьюсь об заклад, они стали свидетелями многих телефонных разговоров с отцами. О выкидышах, превращающихся в кисту яичников.
Я тянусь за журналом и морщусь от боли в забинтованных костяшках пальцев. Думаю об одежде, которую я купила дочери, и качаю головой. Стали ее узкие джинсы чуть теснее за последние несколько недель? Неужели я просто не заметила? Я помню татуировку; помню, как дочка сказала полицейским: «По меньшей мере полгода». Плюс последний месяц — итого семь месяцев. И я ненавижу себя за неотвязную мысль: «Она лгала, лгала, лгала…»
Но недомолвки нельзя назвать ложью, верно? Вот для чего ей нужна терапия: чтобы рассказывать ужасные подробности, которые не укладываются в общую картину, но имеют огромное значение. Разве не этим Джули занимается в кабинете психотерапевта по полтора часа два раза в неделю, используя в качестве суррогата родной матери эту Кэрол Морс? Опытного профессионала, на которого можно спроецировать мою личность, но который, в отличие от меня, сумеет выдержать любую информацию, сумеет все объяснить и расставить по местам. Психотерапевт Кэрол Морс — вот кто даст мне ответ. Она, конечно, обязана сохранять конфиденциальность, но в сложившихся обстоятельствах — беременность, выкидыш, здоровье Джули под угрозой, — возможно, найдет способ дать мне некоторое представление о том, что происходит с моей дочерью. У Джули еще столько тайн от меня, но я смогу выдержать правду. Со мной уже случилось самое страшное, что может случиться с родителями. А теперь это случилось и с Джули — в некотором смысле. У нас с ней общий опыт.
Когда ее наконец выписывают, мы идем к машине. Еще одна глубокая ночь сменилась рассветом, пока мы были в больнице. Встает солнце, шоссе пустое, вместо зноя — мягкое марево, которое обещает жаркий день. Несколько минут мы едем молча.
— Это был охранник, — говорит дочь. — В вертолете. Не знаю, почему я не рассказала. Дело в том, что… — Джули борется с собой. — На самом деле он меня не насиловал.
Пауза. Я хватаюсь за новую информацию, стараюсь подогнать ее к общей картине.
— В смысле, я сама ему предложила. Надеялась, что тогда он передумает меня убивать. Я… я не хотела тебе рассказывать. Потому что мне было стыдно. Да и вообще, я считала… — Она слегка задыхается. — Я считала, что не могу забеременеть. Месячные у меня совсем сбились с тех пор, как… — Джули замолкает, заметив, что у меня по щеке катится слеза. — В общем-то, с самого начала.
Я киваю. Передо мной женщина, которой двадцать один год. Однако она намного старше меня, хотя мне сорок шесть и на лице у меня залегли морщины скорби, которые уже не исчезнут. Но она знала о беременности, вот в чем дело. Я видела, как она смотрела на экран в кабинете УЗИ.
— Я люблю тебя, — говорю я, и это правда, абсолютная правда. Но в новой реальности, после выкидыша, правда звучит как ложь.
— Мама, — в отчаянии бормочет Джули.
— Я не скажу ни твоему отцу, ни Джейн. Все останется между нами.
Она с облегчением вздыхает, откидываясь на спинку сиденья. Этого Джули от меня и ждала с самого начала. Она поворачивается к окну, а я смотрю на дорогу впереди, и общая тайна сближает нас, как никогда прежде.
Джули
со сдавленным криком проснулась от нового спазма.
Телевизор включен, но приглушен. На экране тот же фильм, под который она заснула, — или другой? Пока она спала, Том вышел из ее спальни, которую днем использовал как кабинет, поскольку до сих пор так и не решил, куда перенести письменный стол. Это раздражало Джули, но она не хотела жаловаться.
Сейчас Том стоял у порога, и она вдруг вспомнила, как прошлой ночью он держал пистолет. Интересно, где оружие теперь?
— Мне показалось, что ты меня звала, — сказал Том. — Все в порядке?
— Да, все хорошо. Просто плохой сон.
Сначала Джули снился Кэл, но потом, когда судороги стали пробегать по телу все чаще, начался кошмар. Самое худшее она не решалась вспомнить, пока Том стоял в дверях спальни, осталось только гадкое ощущение во рту. Желто-красный цвет пледа вдруг вызвал у нее отвращение, и она сбросила его. Теперь, когда она окончательно проснулась, острый спазм в животе сменился тупой, пустой болью.