По холодным следам

Из-под черной полиэтиленовой накидки выглядывали и ее ноги, стоящие на серебристой перекладине и обутые в уютно потрепанные «конверсы» Джейн. Только теперь Джули заметила, что крошечные дырочки в ткани — одна возле правого пальца, другая сбоку, еще одна возле пятки — расположены слишком идеально. Джули и раньше носила обувь до полного износа и знала, что полотно протирается под шнурками и вдоль подошвы, распускаясь неряшливой бахромой, а не аккуратными овалами посреди ткани, а резина под пяткой изнашивается куда быстрее тряпочного верха, так что чувствуется каждый камешек на тротуаре. Значит, кеды новые, а вовсе не потрепанные, и дырочки проделаны специально.

Джули представила себе город, разделенный между такими, как она и тот парень с обочины в широких штанах, — людьми, чья обувь изнашивается и вытирается до дыр, пропитывается потом уставших ног и пачкается травой, грязью и размякшим асфальтом, — и теми, кто проносится мимо них на внедорожниках, кто не проходит по улице больше двадцати шагов, не торчит на автобусной остановке и не выстаивает смену в круглосуточном магазине; чья обувь всегда как новенькая. Ей очень захотелось рассказать о своих наблюдениях Кэлу. Но только не Джейн. Та сама не ходит пешком. Она может бунтовать против Анны и Тома, но даже не попытается восстать против этого порядка.

Парикмахер запрокинула Джули голову, и она уставилась в потолок, где располагался тату-салон и где в этот момент делали татуировку Джейн. Джули надеялась, что процедура окажется не слишком болезненной.

4

Если даже Том подозревает, что киста яичника — это вовсе не киста яичника, он помалкивает, а я, в свою очередь, не говорю о пистолете, который видела у него в руке прошлой ночью. В понедельник утром мы с Джули устраиваемся на диване с горячим чаем и пультом дистанционного управления. Дочь включает на кабельном канале фильм, который уже наполовину закончился, какую-то романтическую комедию с шестью различными сюжетами, настолько оторванными друг от друга, что большинство звезд, вероятно, в процессе съемок даже не встречались на одной площадке. Я замечаю диск с фильмом «Маленькая принцесса», который купила в первую же неделю после ее возвращения. Он все еще лежит в пластиковой упаковке на плеере.

Я придвигаюсь к Джули, кладу ее ноги себе на колени и, укутав их пледом, начинаю массировать. Она выглядит невероятно усталой и уже через пятнадцать минут засыпает. Может быть, ночью боль помешала ей как следует отдохнуть.

Осторожно сняв ее ноги, я вытаскиваю пульт у нее из-под руки и выключаю телевизор как раз в тот момент, когда некий биржевой маклер в щегольском костюме выбегает из кабинета, чтобы сделать предложение актрисе. Том на кухне убирает посуду после завтрака. Сейчас он поднимется на второй этаж и приступит к работе.

Мысль, что Том постоянно находится в комнате Джули, — не единственная причина, по которой я не хочу возвращаться в постель, чтобы тоже поспать. Да, меня терзает усталость, но не только она.

— Мне нужно забрать кое-какие бумаги с работы. Очень не хочется, но съезжу, пока она спит. — Я бросаю взгляд на Джули. — Надо привезти все курсовики, чтобы спокойно разобраться с оценками.

Тому незачем знать, что мне удалось получить на кафедре разрешение выставить окончательные оценки в конце лета. Даже удивительно, насколько отзывчиво руководство университета к моим просьбам. Все потому, что я для них — само воплощение «чрезвычайной ситуации в семье», которое ассоциируется с ножами, похищенными юными дочерьми и криминальными новостями на государственных телеканалах.

Муж молча смотрит на меня из кухни, и я признаюсь себе, что предпочла бы точно знать, долго ли живу в доме рядом с заряженным пистолетом.

— Ты будешь рядом, когда она проснется? — спрашиваю я.

— Конечно. А если вдруг…

— Я же сказала, у нее все в порядке! — огрызаюсь я. Затем смягчаюсь: — Просто не хочу, чтобы Джули проснулась совсем одна в доме.

Том кивает.

Звоня Кэрол Морс из машины, я говорю немного сбивчиво, хотя мое желание встретиться с ней вполне естественно. В конце концов, она сама как-то приглашала меня.

Вот и сейчас она спрашивает:

— Так значит, сегодня вы придете вместе с Джули?

Джули не поедет к психотерапевту, она крепко спит. Но лучше я все объясню Кэрол при встрече.

— Нет, на этот раз я… хочу поговорить с вами наедине.

— Хорошо, — соглашается она, а потом добавляет: — В одиннадцать у меня окно. Сумеете подъехать?

Я убиваю час в книжном магазине рядом с ее кабинетом, листая романы. Когда я вхожу, то с некоторым удивлением обнаруживаю, что Кэрол моложе, чем мне казалось, и на ней узкие брючки капри. Почему-то это меня беспокоит.

— Входите, прошу. — Она указывает на диван, на подлокотнике которого лежит свернутый плед.

Я замечаю коробку с салфетками на боковом столике у лампы с выпуклой керамической подставкой. Не случалось ли моей дочери здесь плакать?

Кэрол закрывает дверь и садится напротив меня в кресло с низкой спинкой.

— Спасибо, что приняли меня, — говорю я, вдруг разволновавшись. — Надеюсь, мой визит не показался вам странным. Дело касается Джули.

— Как она? — спрашивает моя собеседница с некоторым беспокойством.

— Нормально. То есть не очень. Ей нездоровится, поэтому она и осталась дома. — Кэрол смотрит на меня, но мне почему-то не хочется рассказывать ей о больнице. Сейчас это единственная наша с Джули общая тайна; возможно, я просто боюсь узнать, что психотерапевт тоже в курсе. И я продолжаю, наблюдая за ней и гадая, поделится ли она информацией: — Я надеялась на вашу помощь. Мне кажется… по-моему, дочь что-то скрывает от меня. Знаю, вы не вправе говорить о том, что обсуждаете на сеансах, но мои слова, возможно, заставят вас изменить решение.

— И нарушить конфиденциальность? Нет, это неприемлемо.

— Даже если вас просят об этом родители?

— Особенно родители. — Она спокойно смотрит на меня. — Анна, вы ведь знаете, что последние две недели ваша дочь не ходит на сеансы?

— Откуда мне знать, если никто не потрудился меня известить?! — взрываюсь я. Психотерапевт замолкает, и мне становится неловко из-за собственного враждебного тона. — То есть нет, я понятия не имела. Она говорила, что ездит к вам. А разве вы не должны были нам об этом сообщить?

— Джули уже взрослая, — холодно отвечает психотерапевт. — Наши встречи абсолютно конфиденциальны.

У меня в мыслях вдруг возникает картинка, как Кэрол Морс вместе с мужем слушает модный шлягер в джакузи на веранде дома, купленного на деньги клиентов, которых она заверила, что у них в жизни все наладится.

С трудом сдерживаю желание встать.

— Но она точно была здесь на первых двух сеансах, я знаю, — говорю я. — Вы можете рассказать мне, что Джули вам говорила? Хоть что-нибудь? — Я должна вытянуть информацию из этой женщины. — Ну прошу вас. Нам она ничего не сказала, кроме того, что содержится в полицейском отчете, а он…

Я не в силах признаться, что дочь сказала полиции неправду. Во всяком случае, не всю правду. Пока я подыскиваю слова, чтобы сообщить Кэрол Мор о больнице и УЗИ, она говорит:

— А вы спрашивали саму Джули?

Спрашивала ли я Джули?! У меня в мозгу молнией вспыхивает ярость. Мне хочется вскочить и заорать, хочется опрокинуть изящную керамическую лампу, швырнуть на пол уютный плед и растоптать его. Вместо этого я интересуюсь:

— У вас есть дети?

— Нет, — спокойно отвечает она.

— Так я и думала, — бросаю я и поднимаюсь, подхватив сумку.

— Миссис Уитакер…

— Доктор! — рявкаю я.

— Доктор…

— Давалос.

— Доктор Дава…

— Ой, да зовите меня просто Анной.

— Анна, — невозмутимо кивает Кэрол, не реагируя на обидный тон. Она даже не встала вслед за мной, и хотя я жажду немедленно убраться отсюда, почему-то меня удерживает именно то, что она все еще сидит в своем кресле. — Анна, Джули пережила невероятно трудное время. Это единственное, что я вправе вам сказать. Большинству людей и не представить подобной психологической травмы.