Страница 8 из 11
произнесла:
— А отцу и деду сегодня же покажем созданную вами красоту!
Боярышни тут же помчались вниз ждать деда и отца с работы. А Милослава перекрестилась
и покаялась строго смотрящему на неё Николе Чудотворцу:
— Прости, что нарушаю порядок в доме! Не знаю, как иначе защитить светлые детские
души…
ГЛАВА 6.
— М-да, дивно! — в который раз повторял боярин Еремей, покачивая головой и опасаясь
ступить сапогом на простенький светлый коврик возле постели внучки.
Он степенно оглядывал светёлку и не находил слов, чтобы выразить свои эмоции. Роспись на
стене была хороша, но не только она создавала уют в комнатке. Большие окна, украшенные
полотном, богатое покрывало на кровати, натёртый маслом вещевой сундук, лаконичный
деревянный столик и чудное креслице, сделанное по запросу Дуняши… а ещё множество
мелких вещичек… всё вместе выглядело цельным, удобным и благостным.
— Лепо! Ну до чего же лепо! — в восторге вторил вернувшийся из поездки по княжеским
делам отец Дуняши и едва удерживался, чтобы вновь не подхватить дочку на руки и не
расцеловать.
— Внучка, а это что же такое? — Еремей и сам видел, что это полки, но какие-то странные.
Их было много, они расположены одна над другой и ещё поделены на квадраты. В каждом
отделении положено что-то важное для внучки и вроде бы много всего, а порядок.
— Это? — девочка смутилась. Вводить слово стеллаж ей не хотелось, а как по-другому
назвать не придумывалось. — Не знаю, деда, — призналась она. — Но очень удобно ставить
туда короба с тряпочками и нитями, кисти, разведённые краски или вот в корзинках разложены
осенние дары, что мы с Машей и Ванюшей в имении собрали.
— Вижу. Ладно всё получилось.
— Деда, я думаю, что если у тебя в приказе сделать тако же во всю стену, то свитки удобнее
хранить будет.
— Ишь, думает она, — хмыкнул Еремей.
— А что, — подключилась Маша, — всё стену с полками использовать, как карту нашего
княжества и раскладывать свитки соответственно карте, а не абы как!
Дьяк открыл рот и выпучил глаза, а потом со стуком закрыл. Медленно повернулся к стене с
полками, мысленно себе что-то представил и перевёл взгляд на Машку:
— Это ты сама придумала?
— Про карту? — отчего-то уточнила она.
— Да.
— Про карту — сама.
— А не про карту? — с подозрением спросил Еремей.
— Дуняша сказала, чтобы я себе подобно же во всю стену сделала, только с дверцами, и
каждую подписала, чтобы не путаться, где какой рисунок для вышивки лежит и нити разложить
по ящичкам.
Дуня улыбнулась, видя Машино оживление. Сестра говорила, возбужденно поводя кистями
рук, будто дирижировала оркестром.
— Ишь, какой порядок задумали у себя сделать. Экие вы у меня разумницы. А мне, значит, карту посоветовала… По середке положить свитки московских служивых, по краям
подмосковные, а далее…
Еремей потыкал пальцами, мысленно определяя, куда следует положить свитки с именами
служивых из Коломны, Дмитра, Каширы…
— Умно, отец! — одобрительно воскликнул молодой боярин Вячеслав и подмигнул
раскрасневшейся от волнения жене с дочерями.
Еремей оглаживал бороду и опять качал головой, не в силах выразить своё удивление.
— Стило… иль нет? — ткнул он пальцем на палочки, обмотанные кожаным шнуром.
— То для рисования, — Дуня подскочила и вытащив с полки свиток, на котором она делала
эскиз, положила на столик и в несколько штрихов обозначила силуэт кошечки.
— Дивно, — повторил боярин и после того, как рассмотрел силуэт, взял в руки палочку.
Покрутил, наклонился и провёл черту по бумаге. — Удобно, но мягковат стерженёк!
Дуня тяжко вздохнула. Она сама знала, что карандаш у неё не получился. Уж они с Любашей
пробовали сажу смешивать с глиной и запекать, потом сажу растирали с воском и клеем… кое-что получилось, но не для продажи. Нужен был графит, а о нём никто не слышал. А Дуняша
уже успела помечтать, как она организует карандашную мастерскую, но пришлось
распрощаться с этой мыслью. Одна радость: обошлась без свинцовой палочки, воспользовавшись обожжённым в печи стержнем из сажи с белой глиной, а то от свинца на
пальце какая-то бяка образовалась.
— С окошка не дует? — обеспокоенно спросил дед. — Волоки ты не захотела ставить, а с
ними всё теплее было бы.
— Я в щели тряпичных обрезков подоткнула, а на ночь полотном завешиваю, так что не
дует.
Боярин подошёл, поводил ладонью возле окна и удовлетворенно кивнул. Вновь повернулся к
изукрашенной стене и увидев что-то новое, крякнул:
— Ну и затейница ты, Дуняшка! А это что? — Еремей пригляделся и увидел, что в дальнем
углу сундук не просто так поставлен на бок. Он-то, грешным делом, подумал, что хозяюшка
светлицы не придумала, куда поставить второй сундук и задвинула подальше. Боярин подошёл
и к своему удивлению убедился, что дверцы у сундука переделаны и теперь его не поставишь, как должно.
— Ерунда какая-то! — хмурясь пробормотал он и потянул за одну из створок. Та легко
поддалась и взгляду боярина предстала висящая на поперечной перекладине одежка. Каждая
рубаха, сарафан, летник и всё остальное покоилось на хитро сложенных деревяшках.
— Что это? — опешил дед.
— Короб для одежды.
— Я понял, но зачем?
— Чтобы ничего не сминалось и увидеть сразу, не завелась ли моль. Да и удобно…
— Ой-ли! А не из-за лени ли ты это выдумала? Следить за вещами в сундуках — женская
повинность, а коли так висеть будет, так чем тебе заниматься?
— Деда! — обиженно воскликнула Дуня, и Машка поддержала её возмущенным взглядом.
Милослава же закусила губу, опасаясь, что батюшка Еремей повелит не портить сундуки ставя
их на бок.
Боярин погрозил пальцем, пряча улыбку в бороде и обратился к сыну:
— Погостили на женской половине и хватит. Пошли-ка, поговорим, да и вечерять пора.
Милослава проводила свекра с мужем, а сама подозвала посланницу, вернувшуюся от
Кошкиных.
— Ну?
— Внизу Ирина Владимировна дожидается. Я её тайком провела, чтобы она тишком всё
посмотрела и боярыне Евпраксии Елизаровне доложила, что видела.
— Ишь ты, тишком посмотреть? Осторожничает Кошкина, — нахмурилась Милослава. —
Ну что ж, веди нашу гостью, да скажи Парашке, чтобы у меня в светелке собрала наливочек с
закускою. Посидим с Ириной…
Милослава замолчала и, коротко глянув на замерших дочерей, вновь окрикнула недавнюю
посланницу:
— Ты Парашке скажи, чтобы в дар Иринке подготовила шкурку… ту, что мне на ворот
оказалась мала.
— Все скажу, матушка… побежала я, а то гостья заждалась.
Милослава тяжело вздохнула и с досадой молвила дочерям:
— Ничего толком не сказал наш боярин-батюшка.
— Но дедушке всё понравилось, — возразила Маша.
— Понравилось, — кивнула Милослава, — но будет дожидаться слова отца Варфоломея, —
боярыня ещё что-то хотела добавить, но посмотрев на девочек, ограничилась коротким: — Как
тот скажет, так и будет.
И видя, что девочки расстроились, погладила их по головам:
— Ничего, мы же не сидим сложа руки? Сейчас Ирину уважим, а она в тереме Кошкиной за
нас слово скажет. Вот у нас сильная заступница и появится.
Послышались голоса, а к Милославе подбежала Парашка, чтобы накинуть поверх горничной
(домашней) рубахи распашной шушун, и Милослава поспешила встретить гостью. По статусу
она была выше дальней родственницы Кошкиной и могла бы встретить Иринку в своей
комнатке, но сама Кошкина стояла несоизмеримо выше Милославы и сейчас надо было
показать уважение к Евпраксии Елизаровне через встречу Ирины.
Машуня увела Дуню к себе, чтобы мама могла без лишних глаз показать её светелку и без
оглядки вести разговор. Девочки еле успели прошмыгнуть, чтобы гостья не застала их