Порождая бурю

— Я ему не поверила! — только в тот момент Розалия осознала это.

— Почему?

Беспощадный вопрос, к которым надо будет привыкнуть.

— Потому что между нами не произошло ничего особенного. Секс, основанный на химии, но не более.

Это прозвучало цинично.

— А вы считаете, что ему нужно было что-то, как вы выразились «особенное», чтобы полюбить вас?

Розалия не ответила, лишь долго смотрела на врача.

— Я ошиблась, — проговорила она упавшим голосом. — Я должна была поверить ему.

— А сейчас верите?

— А сейчас больше не во что верить… Он ушел.

— И вы бы хотели его вернуть?

Отпираться было глупо.

— Я бы хотела, чтобы он не усомнился во мне. Чтобы не наговорил мне всего того, что сказал. Да, я хочу, чтобы он вернулся…

После первой встречи с дотторессой Микуччи, Розалия почувствовала облегчение. И хотя ничего значимого не произошло, появилось ощущение возможности сдвинуться с мертвой точки. Правильно заданные вопросы создавали иллюзию правильных ответов. Но вскоре этот эффект рассеялся, а на его место заступили тяжелые разговоры о семье, детстве и об отце.

Каждый раз после сеанса Розалия выходила так, словно ее пытали. Часто она безудержно рыдала прямо перед психотерапевтом и продолжала и у себя в комнате. Чем больше выходило наружу, тем больше она понимала, насколько была отравлена своими родителями и отравляла жизнь другим. Многое она продолжала отрицать даже наедине с собой, ограждаясь от очевидного. Но беспощадная дотторесса Микуччи методично подводила ее к выводу, с которым не возможно было не считаться. Если же Розалия упрямилась и не желала понимать, та била по самому больному. Эта шоковая терапия изматывала и угнетала и ей не было видно конца.

И если на самом первом сеансе Розалия была уверена, что хочет вернуть Бенджамина, то по прошествии пары недель, она не могла его видеть. Ее трясло уже тогда, когда она собиралась на занятия. А от звука его голоса ее охватывало такое беспокойство, что единственное, чего она желала, это спрятаться. Когда он останавливал ее, чтобы сообщить что-то бесстрастным голосом, она смотрела на него, словно перед ней стоял инопланетянин. И глаза ее увлажнялись от стыда и боли. К счастью Бенджамин не задерживал ее надолго, поэтому, когда глаза наполнялись слезами, он этого уже не видел.

Апрельские соревнования в начале месяца она пропустила. Никто не спросил ее, почему. Это лишь в очередной раз закрепило в голове, что она совсем одна и что это состояние ей не нравится.

— Розалия, ты меня слышишь?

Острый взгляд дотторессы Микуччи снова впился в нее. Розалия повернула голову в сторону.

— Конечно слышу… В последнее время я слышу только ваш голос.

— Ты, кажется, этому не рада!..

— Вы бы на моем месте тоже были не рады.

— Отчего же?!

Женщина наклонила голову в сторону. Она давно уже обращалась к пациентке на «ты», и Розалия затруднялась ответить, в какой именно момент это произошло.

— От того, что мне совершенно нечем гордиться, если единственный человек, который со мной разговаривает и слушает меня — это мой психотерапевт.

— Он так и не разговаривает с тобой?

— Позавчера спросил, почему в женской раздевалке так шумно.

— Полагаю, ты нашлась, что ответить... — насмешливо, и она себе это часто позволяла, заметила дотторесса Микуччи.

— Вы ошибаетесь! — не без некоторого удовольствия ответила Розалия. — Не нашлась... Я не могу спокойно разговаривать с ним. Мне предательски хочется реветь, как будто я и так испытываю недостаточно стыда за все, что вытворяла.

— Не хочешь поговорить с ним и попросить прощения?

— Не думаю, что он захочет разговаривать со мной. Последними его словами было то, что он совершенно уверен в правильности своего решения не иметь со мной ничего общего.

— Это, однако, не означает, что ему не нужны твои извенения. Особенно если ты сама испытываешь потребность сказать ему об этом. Сделай это для себя.

— Я подумаю об этом... — невнятно пробормотала Розалия. — Впрочем, уверена, ему это не нужно. Уверена, он уже переступил черту...

— Что ты имеешь в виду? — уточнила врач.

— Что у него кто-то есть. Пусть не для отношений, но для секса...

— Тебя это расстраивает?

— Это рвет меня на части!

— Послушай, Розалия, я слушаю тебя и все никак не пойму, почему ты не дашь определение своему состоянию, — несколько раздраженно спросила дотторесса Микуччи.

— Какое определение? Психоз? Депрессия? Нервное расстройство?

— Стоп! Нет! Остановись! — прервала поток глупости женщина. — Я говорю о твоем отношении и чувствах к нему.

Розалия замерла и несколько секунд молча смотрела на психотерапевта, словно до нее дошло, наконец, что-то важное.

— Вы это про любовь что ли? — заговорила она.

— Ну, хотя бы... — с облегчением выдохнула дотторесса Микуччи, видимо, совсем не ожидая, что ее пациентка так быстро поймет.

— Я давно это поняла. Или вы считаете меня за идиотку, которая не в состоянии понять, что с ней происходит?!

Женщина оскорбительно передернула плечами.

— Именно такое впечатление и складывалось!

— Вы ошиблись!

— Ну, так скажи это вслух...

— Зачем?

— Чтобы услышать себя!

— Нет, это причиняет мне невыносимую боль...

Уходя из студии, Розалия получила задание произнести вслух, что любит Бенджамина. Ничего глупее она бы не смогла себе представить. Гораздо важнее с ее точки зрения было бы попросить прощения перед ним. Ведь она этого не сделала ни разу. Обдумав все как следует, Розалия даже почувствовала себя готовой, но как назло Бенджамин не пришел в школу. Когда неделю спустя он так и не объявился, она забеспокоилась.

— Мария Луиза, почему нет Чапмана? — с нарочитой небрежностью был задан этот вопрос, однако реальный подтекст плавал на поверхности.

— Он уехал в Лондон. Скоро должен вернуться.

Розалия не нашлась, что ответить, поэтому спросила про футболки с эмблемой школы, которые должна была раздать ученикам. Мария Луиза ответила, что они приехали, и повела ее в кладовку, чтобы дать нужные размеры. Пока она открывала коробку, ей позвонили. Это был Бенджамин.

— Ты уже вернулся? — с улыбкой на лице спросила она.

Розалия наблюдала за ней со стороны, как будто через выражение лица можно было услышать голос Бенджамина. Она, конечно, ничего не слышала, но видела, как Мария Луиза отвернулась.

— Прими мои глубочайшие соболезнования…

Розалия еле дождалась, пока она закончит звонок. Сердце стучало и пульсировало в висках так сильно и неприятно.

— Кто? — она схватила Марию Луизу за руку. — Кто умер? Скажи мне, что это не Джейн!

— Я не знаю, кто такая Джейн, — выдавила женщина. — Умерла его мать.

— Его мать зовут Джейн, — выдохнула Розалия и вышла прочь из подсобки.

43. Шаг назад

Бенджамин сидел в ритуальном зале при больнице, в которой скончалась его мать. Уже прошло первое потрясение, и как будто стало появляться неясное понимание происходящего. Но до полного осознания, он знал, было еще далеко. Пройдя однажды это с отцом, Бенджамин с тоской думал, как долог еще путь принятия и угасания боли. Если бы только было возможно, он предпочел бы стереть память. Радикальное решение, но тянущиеся минуты были просто невыносимы.

Перед открытым гробом он сидел один — такого было его решение. Затем в университет придут коллеги и друзья, и Бенджамина окружат сочувствующие лица и бодрящие рукопожатия и объятия. А пока он хочет побыть один. Ему стало бы неприятно, если бы кто-то увидел, как он рыдал, едва прикоснулся к волосам матери. Лучше обессилеть сейчас, чем потом перед посторонними.

С того момента, как Бенджамин вошел в ритуальный зал, прошло уже около часа, а за телом еще никто не приходил. Он сидел, широко расставив ноги и упершись локтями в колени. Голова была зажата между ладонями, взгляд направлен в пол. Мысли блуждали где-то далеко от этого мрачного места. Бенджамин думал о Розалии.