Вторая жена

Мы завтракали, принимали душ, вновь возвращались в постель, ходили к бассейну, плавали в нём и загорали, обедали, не замечая, как всё снова сводится к сексу, гуляли в саду, где Набиль учил меня арабским фразам, ужинали и взбегали в спальню, чтобы вновь не выходить из неё до рассвета. Я была на седьмом небе. Моя жизнь превратилась в сказку с любимым человеком, в которой невозможно представить ни одного тёмного пятна.

Так пролетело три дня и три ночи, и на четвёртый он отъехал по делам в Рабат, поцеловав меня, ещё спавшую в кровати, и сказав, что вернётся ближе к вечеру. Я вырубилась спать дальше, нежась на новых шёлковых простынях. Те, что были под нами в первую брачную ночь, Набиль на утро с гордостью снял, взглядом победителя отметив кровавый след, и отдал слугам. В стирку или на хранение — не знаю, не спрашивала. Не хотелось думать, что здесь ещё нужно кому-то демонстрировать простынки, доказывая непорочность невесты.

Меня разбудил какой-то шум снаружи. Сквозь сон раздавались голоса, слишком уж громкие, так что я подумала, что слуги спорят из-за чего-то. Или даже ругаются.

Спустив ноги на прохладный пол, я вышла на балкончик и поискала глазами источник беспокойства. У калитки возле въездных ворот Мустафа стоял с какой-то женщиной, размахивающей руками и доказывающей ему что-то. Она будто бы пыталась прорваться дальше, но её не пускали. Что это? Уличные попрошайки, торговки, соседка, жалующаяся на что-то? Хотелось пойти и поинтересоваться, но я по-прежнему не знала ничего, кроме десяти слов! И всё же, разве не я осталась за хозяйку, пока нет Набиля?

Одев скрывающее всё тело платье — торчали только ступни и кисти рук, я спрятала волосы под платок и, надвинув бабуши, пошла вниз. Чем ближе я была к Мустафе и женщине, тем громче становилось. Наконец, выйдя из-за угла, я встала, глядя на них. Она меня заметила первой, поскольку мужчина был ко мне спиной. На меня бросили такой взгляд, будто я совершила страшное преступление. Женщина — довольно молодая, может, моя ровесница или младше — прокричала что-то мне. Мустафа обернулся. Я вопросительно ему кивнула. Он поклонился, но ничего не сказал. Понимал, что я по-арабски ни бум-бум.

— Простите, я не говорю по-арабски, — сказала я женщине на французском и, на всякий случай, повторила это на английском.

— Англичанка?! — подхватила она именно этот язык, но с акцентом, который делал некоторые звуки неразборчивыми.

— Нет, я не англичанка. А вы кто? — сделала я ещё несколько шагов навстречу.

Она окинула меня презрительным взглядом с головы до ног, как могла бы свекровь, изучающая не приглянувшуюся невестку.

— Проститутка! — прошипела она по-французски.

— Что?! — опешила я, окончательно перейдя на этот язык. Воззрилась на Мустафу, как бы прося заступиться, но он ничегошеньки не понял. — Как вы смеете?!

— Это ты как смеешь?! Зачем ты приехала сюда? Спать с Набилем? Да? Что он в тебе нашёл?! Проститутка! — она плюнула в мою сторону, но, благо, я стояла далековато. Набиль? Она знает мужа? Что-то заскребло в моей душе. Какое эта женщина, или даже девушка, имеет к нему отношение?

— Я — его жена! — отчеканила я.

Заявление было настолько поражающим, что девушка пошатнулась, чуть не рухнув. Ухватилась за Мустафу, чтобы устоять. Потом, по прошествию минуты, вдруг успокоилась и засмеялась:

— Врёшь! Врёшь! Ты ему не жена!

— Жена! — настойчиво повторила я. — У нас был никах.

— Нет… нет, нет! — замотала она головой, схватившись за неё, словно от этого мотания та бы оторвалась. — Это не правда! — половина слов была на арабском, но, думаю, что правильно перевела их значение. — Он не мог! Не мог! — снова какие-то фразы на арабском посыпались из её рта, и в них была большая концентрация слова «никах».

Набиль, конечно же, в отличие от меня не был девственником. У него были до меня женщины и, возможно, это одна из них. Какая-то любовница. Она была довольно миленькой на лицо, если бы оно не искажалось злобой и ненавистью, направленными на меня.

— Почему он не мог? — серьёзно, почти сурово спросила её я.

— Он обещал мне! Говорил, что мы поженимся… что он возьмёт меня второй женой!

— Второй? — не поняла я.

Подоспело ещё двое слуг-мужчин, и, вместе с Мустафой образовав стену между мной и ею, они стали вытеснять ворвавшуюся нарушительницу прочь.

— Подождите! Дайте ей сказать! Оставьте её! — попросила я, но они меня не понимали, продолжая гнать её прочь. — Стойте! Девушка, прошу вас, объясните свои слова!

Вытесняемая кричащая постепенно стихала, переходя на горький плач, и её стенания даже несколько разжалобили меня. Представляю, что бы было со мной, брось меня Набиль ради другой!

— Он же обещал, обещал! — что-то продолжала говорить она уже от самой калитки.

— Почему вы сказали «второй»?! — крикнула я, идя следом, но слуги, видимо, думали, что я прошу её выгнать поскорее. — Девушка, ответьте! Скажите же!

Её вытурили на улицу. Один из мужчин остался у ворот, и мне стало не очень понятно — это от внешнего вторжения или чтобы я не вышла? Мустафа, извиняясь, кланялся. Набиль знал, что сюда может заявиться эта девушка? Она знала, что у него в намерениях жениться на мне? Поэтому обещал взять её второй? А меня забыл спросить? Когда я разворачивалась, чтобы пойти в дом, то увидела, как в щёлке под калиткой показался уголок белой бумажки. Охранник стоял спиной и заметить этого не мог. И в то же время, я не могла подойти и взять листочек. Было предчувствие, что мне помешают.

Соображая, как же быть, я сделала вид, что ухожу, но очень медленно. Присела на скамейку неподалёку, в деланной задумчивости, как бы переваривая произошедшее. Приглядела в клумбе декоративный камушек побольше. Когда охранник перестал смотреть на меня, быстро его подняла и зажала в руке. Потом продолжила ждать момента, когда тот опустит голову или отвлечётся. Под солнцем сидеть и выжидать было тягостно: пекло кожу лица, хотелось уйти в тень и попить, но я вытерпела и уловила нужное мгновение, в которое швырнула камень в дальние кусты, у стены, чтобы можно было сделать вид, что там кто-то крадётся. Охранник среагировал и, повернувшись туда, присмотрелся. Вытянул шею. Ну же, давай! Давай! Да! Он сошёл с места и пошёл смотреть.

Быстро встав, я почти побежала к калитке и, подняв листок, скорее направилась в дом, украдкой глядя, что же на бумажке? Там был номер телефона. Номер этой девушки? Она хотела, чтобы я ей позвонила? Мне и самой хотелось бы нормально задать вопросы, но… не честнее ли будет сначала у мужа всё выяснить? Скорее бы вернулся Набиль, я бы рассказала ему, что произошло в его отсутствие! Пусть расскажет, что связывало их с этой женщиной, если действительно связывало, а то, вдруг, это какая-то городская сумасшедшая? Неприятно было от того, как грубо вторглись в мой рай, в нашу идиллию медового месяца, тем более что он и не месяцем будет, а всего двумя неделями, после которых я вернусь в Париж, на работу. Хотя уже сейчас не представляла, как это сделаю, как оставлю Набиля, разлучусь с ним на очередные две-три недели? Как я выживала без него столько дней?!

— Мустафа! — позвала я того, высунувшегося из глубин просторных залов. Попыталась спросить по-арабски «кто это был?». — Мэн хада?

Он покачал головой и развёл руками, но глаза опустил. Всё он знал, только объяснить мне не мог. Или не хотел. Вздохнув, я произнесла:

— Гхада, — намекая, что, в таком случае, раз ничего не понятно, надо хотя бы поесть.

— Гхада! — заулыбался мужчина и поспешил в сторону кухни.

Пытаясь успокоиться и забыть до вечера об инциденте, я поднялась в спальню и села на кровать, сняв с головы платок. Нет, всё-таки, эта девушка сказала «второй женой». Что она имела в виду? Что согласна быть даже второй, лишь бы быть с Набилем? Ну, нет, я делиться им ни с кем не собираюсь!

Услышав, что Набиль приехал, я настроилась на разговор с ним, но, когда он вошёл, по его лицу поняла, что ему доложили об утреннем происшествии. Мы посмотрели друг другу в глаза.