Страница 2 из 16
Он пожимает плечами:
– Поглядим.
«Почему бы просто не взять и не пристрелить судью? – думает Мэри Пэт. – Вы, мать вашу, парни Батлера. Мы платим вам за “крышу”, вот и прикройте нас! Защитите наших детей. Прекратите это».
А вслух говорит:
– Спасибо, Брайан. Передавай привет Донне.
– И ты от меня Кенни. – Он снова козыряет, но вдруг спохватывается, видимо, вспомнив последние сплетни, и виновато бормочет: – Ну то есть в смысле…
– Передам, – коротко бросает Мэри Пэт, прекращая его мучения и разговор.
Брайан неловко улыбается и уходит.
Она закрывает дверь и, обернувшись, видит за кухонным столом Джулз. Дочь курит из ее пачки.
– Свет, блин, что ли, вырубили? – спрашивает она.
– Ага, и тебе доброе утро, – отвечает Мэри Пэт. – «Доброе утро, мам». Или язык отсохнет?
– Доброе утро, мам. – Улыбка у Джулз одновременно теплая, как солнце, и холодная, как луна. – Мне нужно в душ.
– Так иди.
– Вода же ледяная.
– На улице уже под девяносто.
Мэри Пэт отбирает у дочери свою пачку тонких. Джулз, закатив глаза, затягивается и долго выдыхает дым в потолок.
– Чего он приходил?
– Кто, Брайан?
– Ага.
– Откуда ты знаешь Брайана Ши? – Мэри Пэт закуривает вторую сигарету за день.
– Ну ма-а, – раздраженно протягивает Джулз. – У нас на районе все «знают» Брайана Ши. Откуда еще мне его знать?.. Так чего он хотел?
– Звал на шествие. На митинг. В пятницу.
– Бесполезняк. – За притворным безразличием Джулз чувствуется страх, от которого в глазах вечно влага, а под ними – темные круги.
Все-таки дочка красавица. Всегда была. А теперь явно стареет – всего-то в семнадцать лет! Причин, конечно, хоть отбавляй: тут тебе и жизнь в Коммонуэлсе (из таких мест редко выходят топ-модели и королевы красоты – неважно, какими прелестными малышками они были), и потеря брата, и уход отчима, причем как раз в тот момент, когда уже верилось, что он с ними навсегда, и, наконец, навязанный государством перевод в новую школу, да притом в районе, куда белым после заката соваться небезопасно. И все это не считая семнадцатилетия – возраста, когда влипаешь хрен пойми во что со своими придурочными дружками.
Мэри Пэт в курсе, что сегодня молодежь поголовно торчит на марихуане и кислоте. Ну и пьянствует, куда без этого. В Южке[5] дети, можно сказать, рождаются на свет с бутылкой «Шлица» в одной руке и пачкой «Лакиз»[6] в другой. А ведь есть еще гребаные шприцы и коричневый порошок, который превращает здоровых ребятишек в трупы или полутрупы меньше чем за год, – вот самая страшная дрянь. Если Джулз ограничится пивом и сигаретами, ну и, может, косячком время от времени, то просто испортит внешность. Все одно в социальном жилье красоту хрен сохранишь. Но упаси Господь она пересядет на наркоту… Еще одной утраты Мэри Пэт просто не вынесет.
Лишь пару лет назад она осознала, что Джулз вообще нельзя было растить здесь. Это тебе не Мэри Пэт, будто сошедшая с конвейера по выпуску суровых ирландских бабищ: широкоплечая, коренастая, крепко сложенная – хоть сейчас на роллер-дерби[7] или в какой другой командный спорт; достаточно взглянуть на ее фотографии в младенчестве и детстве. Многие охотнее сошлись бы один на один с бешеной бродячей собакой, чем связались с девчонкой из Южки, да еще и выросшей в социальном жилье.
Но то Мэри Пэт.
А вот Джулз, наоборот, длинная и жилистая, с копной мягких волос цвета красного яблока. Все ее существо, хрупкое и женственное, будто бы заранее обречено на разбитое сердце, как шахтер на антракоз. Даже не верится, что столь нежное создание – нежные глаза, кожа, душа – родилось из чрева Мэри Пэт. И нежность эту не скрывали ни грубые манеры, ни курево, ни даже умение ругаться, как сапожник, и плеваться, как грузчик. Мать Мэри Пэт, Луиза – или Уиззи – Флэнаган, эталон крепкой ирландской бабищи, взмыленная после очередного ужина по случаю Дня благодарения, не раз говаривала дочери: «Ты либо дерешься, либо бежишь. Только бежать иногда бывает некуда».
Мэри Пэт все чаще задумывается, как бы им свалить из Коммонуэлса, пока дочери не пришлось на себе узнавать, что из слов бабушки про нее.
– Ну и где там будет ваш митинг? – спрашивает Джулз.
– В центре.
– Да ну? Чё, прям через мост пойдете? – Дочка тушит сигарету и с кривой усмешкой меряет мать взглядом. – Ты себя в зеркало-то видела?
– Мы пойдем к самой мэрии. – Мэри Пэт кладет ладонь ей на руку. – Там мы им, на хрен, покажем, никуда не денутся. Пусть знают, что мы за своих детей горой.
В улыбке у Джулз читаются одновременно надежда и обреченность.
– Правда? – Она опускает голову и еле слышно шепчет: – Спасибо, ма.
– Конечно, правда, моя маленькая!
Мэри Пэт сглатывает подступивший к горлу комок. Это был, пожалуй, самый долгий их разговор – вот так, наедине, по душам – за последние месяцы. Мэри Пэт уже и позабыла, насколько это приятно.
Короткий хлопок и треск. По полу и стенам прокатывается дрожь, после чего над плитой загорается лампочка, а оконные вентиляторы приходят в движение. В соседних квартирах оживают и начинают перекрикивать друг друга радиоприемники и телевизоры. Кто-то радостно улюлюкает.
С визгом «Чур я в душ первая!» Джулз вскакивает с табуретки и несется в ванную, будто увидела знакомого, которому должна денег.
Мэри Пэт наконец варит себе кофе, идет с чашкой в гостиную, берет опорожненную недавно пепельницу и включает телевизор. В новостях только и разговоров, что об их Южке да наступающем учебном годе. Черных детишек будут возить автобусами сюда, белых – в Роксбери. Ни одну из сторон эта перспектива не радует.
Исключение составляют, конечно же, агитаторы – черные, которые подали в суд на Школьный комитет и вообще последние лет девять забрасывали его жалобами, потому что им, видите ли, всё не так. Работая в Мидоу-лейн-мэнор и на обувной фабрике, Мэри Пэт повидала черных достаточно, чтобы не считать их поголовно бессовестными и ленивыми. Среди них хватало добропорядочных, трудолюбивых, воспитанных, хотевших того же, чего и она: нормально зарабатывать, по-человечески питаться и спокойно растить детей. Поэтому Мэри Пэт и учила своих сына и дочь, что в ее присутствии «ниггерами» можно называть только тех, кто ведет себя нагло, нигде не работает, не живет с семьей, а детей рожает лишь ради пособий.
– Ну, ма, это ты перечислила всех, кого я встречал, – сказал Ноэл незадолго до отбытия во Вьетнам.
– И скольких ты встречал, если не секрет? – поинтересовалась Мэри Пэт. – Что, много цветных шатаются по Вест-Бродвею?
– Ну нет, зато в центре их до фига. И в метро. – Он поднял руку, будто держится за поручень, а другой почесал под мышкой, угукая, как шимпанзе.
– Веди себя прилично! – Мэри Пэт отвесила ему подзатыльник. – Я тебя таким невежей не воспитывала.
Сын в ответ только улыбнулся.
Господи, как ей не хватает этой улыбки… Впервые Мэри Пэт увидела ее, широкую и кривоватую, когда Ноэл, насосавшись молока, лежал у нее на руках, и в сердце открылось пространство, которое не закрывается до сих пор, как ни придавливай.
Ноэл тогда поцеловал мать в макушку:
– Ты в курсе, ма, что слишком правильная для наших трущоб?
И с этими словами ушел на улицу. В Южке всякий ребенок любил торчать на улице, но больше всех – дети из социального жилья. Сидеть дома им было так же невмоготу, как богатеньким ублюдкам сидеть на работе. В четырех стенах приходилось нюхать соседскую еду, слушать ссоры, скрип кроватей, смыв в туалете, радио, магнитофоны и телики. Иногда казалось, будто ты наяву чуешь запах чужих потных подмышек, прокуренного дыхания и немытых ног…
Джулз заходит в гостиную в старом клетчатом халатике, который ей уже размера на два мал, и начинает вытирать волосы полотенцем.
– Ну что, идем?
5
По-английски это район Бостона называется Саути (Southie).
6
«Шлиц» (Schlitz) – пиво Пивоварни Йозефа Шлица, основанной в г. Милуоки, штат Висконсин, в 1849 г. Начиная с 1902 г. эта фирма неоднократно становилась крупнейшим производителем пива в США. «Лакиз» – сигареты американской марки «Лаки страйк», одной из старейших в мире.
7
Роллер-дерби – командный контактный вид спорта (преимущественно женский) на роликовых коньках-квадах. Матч (баут) проходит на овальном треке. Специальные игроки, джеммеры, набирают очки, обходя противников на круг и более; задача остальной команды – блокировать продвижение джеммеров противника.