Моя идеальная

Походу, пора завязывать с этим дерьмом и избавляться от дурной привычки. Раньше сигареты помогали расслабиться и успокоиться, сейчас же просто стали частью ежедневного ритуала. Но теперь в моей жизни есть нечто гораздо важнее, и я не хочу гробить себя этой хренью, чтобы провести как можно больше счастливых дней вместе со своей идеальной девочкой.

Выбрасываю в урну недокуренную табачку и поднимаюсь в квартиру. Первым делом иду в спальню и убеждаюсь, что малышка спит. Записка всё так же лежит на соседней подушке. Сминаю лист и переодеваюсь в свободные спортивки и футболку. Несмотря на то, что вчера наболтал отопление, в хате свежо и даже прохладно. Слишком для конца сентября. Подтягиваю одеяло Насте до подбородка и на кухне накручиваю ещё несколько градусов. Варю кофе и оглядываю комнату.

Походу, придётся сегодня делать то, что я, сука, до трясучки терпеть не могу — заняться уборкой. Целый месяц мне как-то не до этого было, поэтому слой пыли весьма ощутимый собрался. К тому же надо прочитать материалы по учёбе и заняться конспектами, потому что завтра на пары, а я даже не думал садиться за это дело. Быстро расправляюсь с кофе, не завтракая, и принимаюсь за работу. Вымываю кухонный гарнитур и всю остальную кухню. Уже после этого захода чувствую, что подзаебался, но надо сегодня разгребстись со всеми месячными завалами.

— Доброе утро, любимый. — шуршит мне в спину тихий голос, а тёплые мягкие ладони обвивают под грудиной.

Настя утыкается лицом между лопаток, и даже сквозь ткань футболки ощущаю прикосновение её горячих губ и обжигающего дыхания. Накрываю её пальцы с особой осторожность, потому что бинты она хоть и сняла ещё вчера, до заживления разбитым костяшкам и разорванной коже ещё пиздец как далеко.

Мы ничего не говорим, просто продлевая этот момент. По венам разгоняется уже не кровь, а чистейшая горячая карамель, заряженная тоннами эндорфинов. Глажу её пальцы, которые вырисовывают круги на моей грудной клетке. Вдыхаю её аромат. Согреваюсь мягким теплом и ненавязчивыми прикосновениями.

— Очень болит? — хриплю, проводя кончиками пальцев по краю раны.

Сейчас не об этом спросить хочу, но и это не менее важно. Оборачиваюсь в капкане её рук, который она никогда не разжимает, и смотрю в глаза.

— Немного болит. Ноет.

Кладу ладонь на её живот и опускаю ниже, пока не натыкаюсь на резинку трусов под футболкой.

— А здесь сильно?

Ниже руку даже не веду, и вовсе не потому, что боюсь не сдержаться, а оттого, что реально паникую, что мог вчера дерьма натворить. Настя же задумывается на какое-то мгновение, прикусывает нижнюю губу, опускает ресницы и ведёт головой из стороны в сторону.

— Нет, Тёма, не сильно. Знаешь, — замолкает, будто слова подбирает, — раньше я не понимала, что значит это слово, но теперь, думаю, именно так можно описать свои ощущения — саднит. Да, именно так. Саднит и немного тянет, но это нормально. Так всегда бывает, когда становишься женщиной.

Выдаёт несмелую улыбку, и на скулах расцветают два розовых пятна. Легко прижимаюсь к губам в коротком поцелуе. Меня реально такой нежностью к этой девочке топит, что ни в каком словаре мира не найдётся слов, способных это описать.

— Люблю тебя, маленькая. — шепчу ей в губы.

— И я тебя люблю, большой. — отбивает и улыбается уже смелее.

— Большой? — тяну вверх брови.

— Ну, раз я маленькая, то ты большой. Во всех местах. — смеётся любимая, и я вместе с ней.

Я, блядь, нереально просто счастлив.

— Голодная?

— Как монстр!

— А почему не как зверь?

— Потому что я голодная, как самое кровожадное чудовище. — корчит страшную гримасу и сворачивает пальцы наподобие лап с когтями, наступая на меня и цепляясь этими "лапами" в плечи.

— Значит, придётся срочно кормить этого монстра, пока он не сожрал меня. — ржу в ответ.

— Неа, Тём. Сегодня монстр будет кормить тебя.

Не спорю и не сопротивляюсь. Если хочет готовить, то пусть готовит, а я подстрахую. Всегда и во всём.

Пока Настя занимается готовкой, иду в коридор и беру то, за чем выходил утром. И вдруг понимаю, что не хочу этого, но решать не мне.

Молча возвращаюсь на кухню, беру любимую за руку, отрывая от готовки, и вкладываю в ладонь таблетку экстренной контрацепции. Девушка перехватывает её двумя пальцами и внимательно рассматривает. Переводит взгляд на меня, потом на неё, снова на меня, и я, блядь, читаю в её зрачках сомнение. Но я не имею права делать выбор за неё.

Накрываю ладонью блистер поверх её пальцев и смотрю в глаза. Она тоже. Взрываемся от этого контакта. Я вообще, сука, ничего не понимаю. Ни чего ждать. Ни её реакций. Ни собственных мыслей и страхов. Я не знаю, чего хочу. А Настя... Она отводит руку с этой хренью для убийства будущего и разжимает кулак, всё ещё накрытый моей ладонью, отпуская таблетку в полёт прямо в мусорное ведро.

Шумно выдыхаю, испытывая какое-то нереальное облегчение. Ещё вчера я был уверен, что мы оба не готовы к этому, а сегодня я осознаю, что несмотря на то, что член я вынул вовремя, то шанс, что любимая забеременела, всё же есть, и я не хочу убивать этого ребёнка, пусть даже и в зародыше сперматозоида. И то, что она выкинула таблетку... Что если поняла мои сомнения? Если только из-за меня это сделала?

— Уверена? — вырываю из сжатого спазмом горла сиплым шёпотом.

Моя девочка вдыхает так, что ударяется грудью о мою грудную клетку. Прикрывает веки, громко выдыхает. Открывает глаза и возобновляет зрительную связь. Глаза в глаза. Душа в душу. Сердце к сердцу. Всё наружу.

— Да. — выдыхает одно единственное слово, но оно такими штормовыми вибрациями по всем моим нервам пролетает, вызывая приступ дрожи.

— Боишься? — спрашиваю тихо, утыкаясь лбом в её лоб.

— Боюсь. Но если это уже случилось, то я не смогу так поступить, Артём. Это же часть тебя. Часть нас. — на секунду отводит глаза и громко сглатывает. Снова цепляет, пока я перевожу тяжёлое дыхание. — А ты, Тём? Ты боишься?

— Боюсь, Насть. Шанс хоть и небольшой, но он есть. Поэтому спрошу ещё раз: ты уверена? — она опускает взгляд. — Настя?

— Уверена, любимый. Тем более, что шанс действительно минимальный, поэтому не будем сейчас кипишовать. Будь что будет, Тёма.

Согласен. Не смысла разводить панику раньше времени. Если она забеременела, то мы будем растить нашего ребёнка вместе, а если нет... Если нет, то не станем спешить с этим. Нам обоим необходимо больше времени, чтобы стать родителями. Я реально, блядь, боюсь становиться отцом, но я готов к этому и вижу, что и моя девочка страшится быть мамой, но не станет убивать нашего ребёнка.

— Я люблю тебя, родная. Люблю... Люблю... Я так сильно люблю тебя, Настенька. Так люблю... — бомблю, покрывая поцелуями всё её лицо.

Моя девочка вся трясётся, и я вместе с ней. Это спонтанное решение для нас обоих. Мы боимся, но не сомневаемся. Заряжаемся друг от друга. Живём. Дышим. Я, блядь, мир готов перевернуть. Обрушить небо на землю. Свернуть горы. С ней я всё смогу.

— Моя любимая... Моя родная... Моя нежная... Моя идеальная... Моя... Моя... Моя... — продолжаю тарахтеть, касаясь губами шеи, горла, ключиц.

Глажу руки, спину, ягодицы. Я так люблю эту девочку, что просто не знаю, как выразить эти эмоции иначе.

— Мой! — рычит Настя, сжимая грудки моей футболки и, притягивая меня ближе, жадно целует. — Люблю тебя, Тёма. Люблю тебя... Мой! — заключает так, словно приговор мне выносит.

Принимаю его с удовольствием и отбиваю:

— Твой!

Едва удаётся отлипнуть друг от друга, моя девочка возвращается к приготовлению завтрака, а я тем временем притаскиваю конспекты и наблюдаю за действиями любимой с лёгкой опаской. Яйца, сыр, колбаса, майонез... Реально стрёмно становится. Она замешивает всё это и ставит сковороду на плиту, включая газ. Оставляю учёбу и подхожу к ней, заглядывая через макушку в содержимое миски.

— И что это будет? — шиплю, не переставая сканировать будущий завтрак.