Моя идеальная

Артём долго не мог смириться с моим решением подстричься, но когда маленькие загребущие ручонки вечно норовят оттаскать тебя за волосы, приходится идти на кардинальные меры. К тому же с моей работой не только нет времени на уход за длинной шевелюрой, но она ещё и мешает.

Впрочем, я всё же отращиваю волосы, потому что без них чувствую себя, как бы это сказать... Не собой, что ли? Два года назад они едва доставали до плеч.

На дороге безбожно превышаю скорость, но это позволяет мне расслабиться и отпустить тяжесть последнего рабочего дня. Вот такой я неправильный блюститель закона, но в своё оправдание могу сказать, что делаю я это с умом, всегда сбрасываю перед зеброй или перекрёстком и только на свободных участках набираю до сотни, хотя иногда так и тянет свернуть в сторону загорода и положить стрелку.

Иногда я скучаю по той двадцатилетней бесшабашной себе, но теперь на моих плечах не только груз ответственности перед семьёй, но и перед законом, который я давала клятву блюсти и защищать.

Впрочем, двадцать лишних километров на спидометре не такая уж большая провинность.

Загнав Порше в гараж, который мы купили пару лет назад, пробегаюсь взглядом по Гелику и улыбаюсь, вспоминая, как мы умудрились сделать в нём второго ребёнка.

Мы были не готовы ко второй беременности, но даже мысли не допускали о том, чтобы прервать её.

В первое же утро, когда я слетела с постели и вывернула наизнанку желудок, муж отправился в аптеку и купил тест. Я очень боялась увидеть две полоски, поэтому результат мне озвучивал Артём. Едва он сказал, что тест положительный, я чуть не впала в истерику, но, увидев его растерянное лицо, тут же начала хохотать, потому что он был удивлён не меньше меня.

С тех пор я больше не доверяю оральным контрацептивам.

Вероника, на удивление, оказалась очень тихим и спокойным ребёнком, и мы с Тёмой до сих пор не можем понять, в кого она такая. Зато вот Сашка отыгрался на нас за двоих. Если с дочкой мы спокойно спали всю ночь, лишь изредка вставая, чтобы покормить или сменить подгузник, то с сыном забыли, что такое сон. Даже во время беременности он вечно пинался, крутился, и вообще чувство было такое, что внутри меня растёт акробат. Так ещё и утренняя тошнота растянулась на двадцать часов в сутки. Я только закончила учёбу и начала работать, поэтому было чертовски сложно, но и с этим мы справились вместе. Как только Сашка немного подрос, то стал оставаться с бабушками.

Хорошо, что они всегда готовы посидеть с внуками, пока мы работаем.

В квартиру вхожу очень тихо, чтобы не разбудить детей. Не успеваю даже скинуть туфли, как оказываюсь в крепких объятиях любимого мужчины, а его рот припечатывает мои губы жадным поцелуем.

— Я тоже скучала, родной. — шепчу, как только отстраняется от меня, возвращая возможность дышать.

— Голодная? — выбивает тихо, кося глаза в сторону кухни.

— Голодная. — указываю взглядом в направлении спальни и растягиваю губы в манящей улыбке.

— Понял. — смеётся Артём, хватая меня на руки.

Утыкаюсь лицом ему в плечо, чтобы не смеяться в голос от переполняющего сердце счастья.

Мы уже шесть лет вместе, а он всё так же таскает меня на руках. Мы целуемся при каждом удобном случае, так же, как и занимаемся любовью, стоит только уложить детей спать. Огонь между нами не гаснет, сколько бы времени не прошло.

Муж укладывает меня на постель и расстёгивает молнию на юбке, медленно стягивая её вместе с капроновыми колготками и кружевными стрингами. Касается губами каждого сантиметра оголяющейся кожи, будто огнём опаляет. Мурашки сразу занимают свои места, а Тёма тихо посмеивается и сипит:

— Моя охуенная девочка.

Поднимается выше и без спешки расстёгивает пуговицы на блузке и щёлкает застёжкой бюстгальтера. Приподнимаюсь, позволяя избавить меня от одежды, и стягиваю с него футболку. Он встаёт с кровати и сбрасывает шорты вместе с боксерами, освобождая рвущийся в бой половой орган. Облизнув губы, смотрю в потемневшие от похоти бирюзовые глаза. Мужчина тяжело сглатывает, а я поднимаюсь на колени, подползаю к краю постели и веду острыми ногтями по каменным мышцам грудины. Скребу плечи, путаюсь пальцами в волосах и, толкаясь ему навстречу, яростно целую, выражая в этом контакте всю тоску, скопившуюся за тяжёлый день. Любимый гладит ладонями спину, перебирает пальцами позвонки, с силой вдавливает их в лопатки. Сплавляемся так, словно год не виделись. Моя грудь расплющивается о его грудную клетку.

После рождения второго малыша мы перестали вести себя как дикари, растягивая ласки и поцелуи до того момента, пока возбуждение не достигает критической отметки, и только после этого срываемся.

Чем дольше затягивается наш контакт, тем больше смазки стекает по моим бёдрам, выдавая моё возбуждение. Неловко ёрзаю по рельефному телу, и Артём опускает руку вниз, размазывая соки и лаская клитор, вырывая из моего горла тихие рваные стоны, которые он глушит своими губами.

— Как же я тащусь от тебя. — выбивает хрипло, когда отстраняюсь и наклоняюсь ниже, чтобы сжать губами его член.

Вскидываю взгляд вверх, цепляя его глаза, когда заглатываю глубже. Знаю же, как он любит во время минета смотреть на меня. Медленно скольжу губами и языком по всей длине, то полностью заглатывая, то выпуская из плена и лаская кончиком языка головку.

Северов собирает мои волосы в кулаки и подаётся навстречу, но делает это очень медленно и едва уловимо. Когда чувствую, что он уже готов кончить, прекращаю ласки и отползаю назад. Падаю на спину и раскидываю ноги в стороны, широко разведя бёдра.

— Твоя очередь. — толкаю возбуждённым шёпотом и тут же закусываю губы, чтобы не стонать, потому что он принимается терзать меня языком.

Втягивает в рот жемчужину клитора, раскрывая лепестки пальцами и водя кончиками у самого входа, но внутрь не проникает, продолжая поверхностные ненапористые ласки, доводя меня до безумия.

— Тёма... — хнычу, требуя большего.

— Терпению ты так и не научилась. — смеётся мой любимый невыносимый засранец, вбиваясь в меня членом и сдерживая стон так же, как и я.

— Я очень терпеливая, Артём, но сейчас ты мне нужен.

Он замирает внутри и сканирует мои глаза.

— Ты всегда мне нужна, родная. — шепчет, опускаясь ниже и задевая своими губами мои. Дышу его рваными выдохами и тону в бирюзе любимых глаз. — Я люблю тебя, Настя.

— Я люблю тебя, Тёмочка. — шуршу, запуская пальцы в растрёпанные волосы.

Он начинает двигать бёдрами, одновременно врываясь языком в мой рот. Принимаю и влажно и жарко сплетаюсь с ним. Его движения медленные. Толчки затяжные. Остановки мучительные, но это не мешает мне взорваться на миллионы осколков от мощнейшего оргазма.

Любимый выпивает мои раздробленные стоны удовольствия и только после этого наращивает темп. Закидываю ноги ему на поясницу, сцепляя в замок. Царапаю спину и плечи. Подаюсь навстречу при каждом его выпаде. Несмотря на то, что мы научились сдерживать крики и стоны во время секса, влажные звенящие шлепки заглушить никак не удаётся. Эти пошлые звуки сводят меня с ума не меньше, чем твёрдый член, который он раз за разом вбивает в моё тело, заполняя и растворяя все проблемы и мысли в сумасшедшем трахе.

— Охуенная... Моя идеальная... Моя... Моя.... — бомбит, будто клеймя меня словами и заливая влагалище семенем в тот самый момент, когда меня разрывает на части новая волна оргазма.

Глупо, конечно, учитывая то, что у нас двое детей, и я никуда от него не денусь не только из-за них, но и потому, что ни за что на свете не расстанусь с любимым человеком, но ему постоянно требуется подтверждение того, что я действительно принадлежу ему.

— Твоя, любимый. На всю жизнь твоя и даже после неё.

— Люблю тебя.

— И я тебя.

Утро начинается тяжёло. Я чувствую себя как выжатый лимон, потому что всю ночь мы растворялись в нашем сумасшествии, раз за разом поднимаясь всё выше и выше. Уснули мы в итоге только под утро, а всего через три часа Сашка решил, что его родители выспались и им пора вставать.