Страница 96 из 143
Получив поддержку бояр, Пимен стал распоряжаться имуществом и казной Митяя, завладел княжеской грамотой, позволявшей брать неограниченные займы в Константинополе. На его имя была переписана верительная грамота московского великого князя.
Кому выгодно?
Оставим в стороне всегда возможные, но редко определяющие ход событий личные мотивы. Сложим их у той черты, за которой история уступает место художественной литературе, и возьмем на вооружение логику и здравый смысл. А в качестве инструмента исследования воспользуемся древним, как Рим, вопросом: кому выгодно?
Двигаясь дальше, заметим, что политическое убийство всегда имеет четкую целесообразность. Убивают не человека, а идею, воплощенную в этом человеке, и главным образом — в нем одном. Нет смысла тратить силы и средства на уничтожение «часового», то есть служилого человека, на смену которому тотчас будет поставлен другой. Убивают людей неординарных, уникальных, влиятельных.
Митяй как московский выдвиженец имел ровно столько же врагов, сколько их имела сама Москва. В этом длинном списке Тверь, Литва, Орда, Новгород и более мелкие хищники. Но все они воспринимали Митяя как «часового», убивать которого не имеет смысла.
Судя по всему, Митяя убили «свои», москвичи. Они видели в нем демоническую личность, оказывающую сильное и вполне определенное в политическом смысле влияние на великого князя Дмитрия Ивановича. Но в чем состояло это политическое влияние? Думается, именно Митяй убеждал великого князя Дмитрия добиваться автокефалии. Эта идея по разным причинам вызывала резкую неприязнь у многих русских иерархов. Разрыв с Константинополем оставлял Русскую церковь один на один с великокняжеской властью и этим фактически ставил ее в зависимое положение (287, 53). Противники автокефалии искренне считали, что она повредит возвышению Москвы, вызовет в русском мире раскол и религиозные войны. К этому можно добавить и постоянную угрозу Божьего гнева за нарушение церковных канонов и традиций.
Можно полагать, что смиренное путешествие нареченного митрополита Митяя в Константинополь было лишь промежуточной позицией в задуманной им совместно с великим князем Дмитрием Ивановичем «многоходовой» церковно-политической комбинации. Проще говоря, Митяй не отказался от своей идеи автокефалии Русской церкви, а лишь изменил путь к ее достижению. Получив поставление от патриарха, он с тем большим основанием предполагал отказаться от всяких связей с Константинополем. Он хотел сразу же по возвращении на Русь провозгласить себя вполне легитимным автокефальным митрополитом, имеющим хиротонию патриарха. Это облегчило бы внедрение самой идеи автокефалии в русское общество и заставило замолчать всех его недоброжелателей.
Похоже, что первым разгадал этот тайный замысел Митяя и великого князя владыка Дионисий Суздальский, поспешивший в патриархию с его разоблачением. Но там уже привыкли не думать о будущем и «жить одним днем». Во всяком случае, жалобу неведомого им суздальского владыки греки оставили без последствий.
О планах Митяя прознали и на Руси. Вскоре эта новость в виде слуха распространилась среди московских церковных верхов. Искренне благочестивые и патриотически настроенные люди — а они встречаются даже в эпоху всеобщей продажности — стали искать спасения на путях действия. Для того чтобы спасти Москву от Божьего гнева и патриаршего проклятия, были хороши любые средства. После неудачной попытки отравить великого князя (дело Ивана Вельяминова) московские заговорщики перешли к подготовке убийства Митяя. В его большой свите нашлись люди, готовые исполнить этот замысел…
Вопрос о том, кто именно из перечисленных летописью двух десятков спутников Митяя входил в заговор или был исполнителем убийства, разумеется, не имеет точного ответа. Однако в этой связи привлекает внимание картина свары среди участников посольства после гибели Митяя. «Сопровождавшие и погубившие Митяя епископы и архимандриты после ожесточенных междоусобных схваток выдвинули кандидатом в митрополиты… Пимена» (191, 66). Проигравший в этой схватке московский архимандрит Иоанн Петровский был закован в цепи. «Повесть о Митяе» рассказывает об этом в каком-то странном, сочувственно-отстраненном тоне.
«И пришедше возложиша руце на Ивана и яша его, и посадиша его в железа, Ивана Петровскаго архимандрита, московьскаго киновиарха… Сковаша нозе его в железа, смириша в оковах нозе его…» (43, 130).
Согласно «Повести о Митяе», «московский киновиарх» был подвергнут столь суровому обращению потому, что обещал выдать патриарху проделку с тайной заменой умершего Митяя новым кандидатом — Пименом. Обличительный пыл Иоанна имел довольно низменное происхождение: свита Митяя не захотела выдвинуть его самого в качестве кандидата на Русскую митрополию.
Прослеживая логику рассуждений заговорщиков, естественно думать, что опасная игра предполагала крупные ставки. Их предводитель сам рассчитывал занять место Митяя после его убийства. Именно так и повел себя Иван Петровский. Многие из состава посольства «хотеша Ивана в митрополиты» (43, 130). Оно и понятно: возведение главного заговорщика в митрополиты освобождало всех прочих конспираторов от ответственности.
Однако великокняжеские бояре, догадавшись о сути происходящего, помешали торжеству заговорщиков. В Никоновской летописи рассказывается о своего рода «допросе с пристрастием», который бояре учинили Ивану Петровскому, вероятно, заставляя его сознаться в убийстве Митяя:
«Они же возложиша руце на нь, и яша (взяли. — Н. Б.) его, и посадиша его в вериги железны, и гладом нудяще его, и возхотеша его ввергнути в море; сицево бысть зло Ивану архимандриту Петровскому» (42, 40).
Мучения архимандрита никак нельзя связать с его мнимым намерением рассказать патриарху о подмене московского кандидата. Согласно канонам, виновные в аресте и мучении духовного лица подлежали отлучению от церкви. В случае оправдания Ивана дело могло кончиться для бояр большими неприятностями. Пытками и угрозами они явно добивались от Ивана какого-то важного признания. На таком серьезном уровне отношений речь могла идти только о выяснении виновного в смерти Митяя. Но Иван, судя по всему, ни в чем не сознался.
Дальнейшая судьба Ивана Петровского неизвестна. Можно думать, что за отсутствием прямых доказательств вины он был вскоре освобожден от оков и отпущен на свободу. Никаких разоблачений Иван Петровский, насколько известно, не сделал.
В нужное время в нужном месте
Явившись в патриархию, московские послы изложили с таким трудом выработанную и согласованную легенду. Они заявили, что Пимен и есть тот самый кандидат на митрополию, о котором просит московский великий князь. Греки не стали спорить с этим заявлением, но указали на то, что у русских уже есть один митрополит — Киприан. Ему и следует подчиняться после кончины митрополита Алексея. После этого заявления начались затяжные переговоры московских послов с патриаршими клириками, сопровождавшиеся подкупом и лицемерными уловками.
Уяснив ситуацию, митрополит Киприан, находившийся тогда в патриархии, не стал более задерживаться в Константинополе. Получив подтверждение своих прав на «литовскую» часть общерусской митрополии, он поспешил вернуться на Русь. В конце декабря 1379 года он был уже в Киеве. Судьба митрополии теперь решалась на Руси, а не на берегах Босфора. Чутьем опытного политика Киприан уловил приближение больших событий, способных вознести его на волне удачи. Главное — оказаться в нужное время в нужном месте…
И предчувствие его не обмануло. Оплакав смерть Митяя, великий князь Дмитрий Иванович в очередной раз изменил свою церковную политику. В начале 1380 года он решил помириться с Киприаном и признать его власть над великорусскими епархиями. Этого требовала тревожная военно-политическая перспектива: союз Мамая с Ягайло и их совместный поход на Москву. Митрополит Киприан с его дипломатическим опытом и связями с литовской знатью мог оказать Москве большую услугу, отговорив Ягайло от соединения с татарами. Можно думать, что такие мысли внушали Дмитрию Московскому монастырские «старцы» — давние почитатели разнообразных талантов Киприана. Последний же со своей стороны готов был проявить евангельское всепрощение и, забыв обиды, назвать Дмитрия своим духовным сыном.