Дмитрий Донской

Прошлое не нуждается в советах будущего. Но историки порой не могут удержаться от соблазна сослагательного наклонения: «А вот если бы…» Мы побеждаем этот соблазн и лишь констатируем очевидное: московская политика по отношению к Твери в 60-е годы XIV века была неудачной. Плоды этой политики имели явный привкус горечи. В лице Михаила Тверского Москва потеряла возможного союзника, а приобрела непримиримого и сильного врага. Более того. Вражда с Михаилом Тверским быстро превратилась в крайне тяжелое для Москвы противостояние с Литвой.

Глава 10

ЛИТОВЩИНА

Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю.

Свой первый практический урок полководческого искусства Дмитрий получил по нормам того времени довольно поздно — в возрасте восемнадцати лет. Но преподал ему этот урок незаурядный учитель — один из лучших полководцев XIV столетия великий князь Литовский Ольгерд…

Война как потребность

Неизвестный московский книжник времен Дмитрия Донского в своей летописи хвалил Ивана Калиту за то, что тот, взойдя на великое княжение Владимирское в 1328 году, обеспечил Руси «великую тишину». Такой же похвалы удостоился и его сын Иван Красный. Согласно Степенной книге царского родословия, «в дни же благочестивыя его дръжавы бысть тишина велиа в Русьстеи земли, яко же и при отци его» (68, 6). Общий срок этой «великой тишины» — с 1328 по 1368 год — поразил летописца своей многозначительностью. Число 40 в христианской символике «связано с молитвой, надеждой, очищением и, соответственно, используется как символ приуготовления к новой жизни» (173, 32).

Спустя ровно 40 лет — в 1368 году — эта «великая тишина» на Руси была прервана тяжким бедствием — нашествием литовцев…

По мнению летописца, продолжавшееся более пяти лет противостояние Москвы с суздальскими князьями (1360–1365) не нарушало «великой тишины». И это мнение соответствует действительности: противостояние было на удивление бескровным. Московские полки наступали, делали угрожающие движения — и суздальцы спешили принять поставленные условия. Татары в эту войну не вмешивались. Задача уничтожения боевых сил противника и разорения его владений явно не ставилась. Дальновидный митрополит Алексей понимал, что наиболее вероятным и желательным исходом этой войны будет мир и союз двух княжеских домов. А потому не хотел унижать и озлоблять будущего союзника.

Заметим, что княжеские войны той поры вообще были достаточно «мягкими». В них было много от военной игры или церемониальной охоты. Они прогоняли скуку повседневности и служили хорошей школой военного искусства для молодежи. Никто не жаждал крови неприятеля. Выяснив реальное соотношение сил, стороны спешили остановить войска и начать переговоры. В этом отношении знаменательно, что «за период с 1240 г. по 1377 г. ни один князь северо-восточных русских княжеств не погибал на поле битвы. Исключения приходились только на сражения с Батыем в 1237–1239 гг. и битву на р. Пьяне с Мамаем в 1377 г.» (207, 65).

Эту «игровую» природу княжеских войн отметил еще Пушкин в своем письме Чаадаеву: «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов?» (273, 486).

Конечно, случались прискорбные исключения. К ним относятся войны с участием татар и литовцев, а также карательные экспедиции. Эти последние имели целью примерно наказать жителей городов или волостей за «измену». Отсюда и особая жестокость, которой они отличались.

Примером такого рода может служить поразившая даже бесстрастного летописца расправа коалиции князей во главе с великим князем Смоленским Святославом Ивановичем (союзником Москвы) с населением соседних литовских волостей весной 1387 года. Эти волости прежде входили в состав смоленских земель.

«Того же лета князь великы Святослав Иванович Смоленский с братаничем (племянником. — Н. Б.) своим со князем Иваном Васильевичем и з детми своими Святославичи, з Глебом и с Юрием, со многыми силами собрався, поиде ратью ко Мстиславлю граду, егоже отнята у него Литва, он же хотяше его к себе взяти. И много зла, идуще, учиниша земле Литовьской, воюя землю Литовьскую. Иных литовьскых мужей смолняне, изымавше, мучаху различными муками и убиваху; а иных мужей и жен и младенцов, во избах запирающе, зажигаху. А других, стену разведъ храмины от высоты и до земли, межь бревен рукы въкладываху, ото угла до угла стисняху человеки; и пониже тех других повешев, межи бревен руки въкладаше, стисняху такоже от угла до угла; и тако висяху человецы; такоже тем образом и до верху по всем четырем стенам сотворяху; и тако по многым храминам сотвориша и зажигающе огнем во мнозе ярости. А младенци на копие возстыкаху, а другых, лысты (голени. — Н. Б.) процепивше, вешаху на жердех, аки полти (половина мясной туши. — Н. Б.), стремглав; нечеловечьне без милости мучаху» (42, 91).

Всякая более или менее длительная война должна была написать на знамени свою цель. Эти цели распадались на официальные и неофициальные. К первым относятся «восстановление исторической справедливости», «распространение истинной веры», «помощь друзьям и единоверцам» и прочие словесные погремушки для простаков.

Неофициальной (хотя и понятной любому мало-мальски сообразительному человеку) целью всех больших войн была и остается «борьба за передел мира». Масштабы этого подлежащего переделу «мира» могут различаться. Но суть остается та же. Имя ей — алчность. Ради увеличения своих владений (нередко пустякового) вели бесконечные, наследственные войны друг с другом и русские князья.

Задача овладения той или иной территорией была далеко не единственной (а иногда и не главной) неофициальной целью княжеских войн. Война укрепляет легитимность верховной власти и (в случае успеха) примиряет население с ее пороками. Война (в случае успеха) освобождает государя от расходов по содержанию войска, перекладывая их на плечи побежденных. Наконец, война позволяет государю занять делом и выслать подальше от столицы вечно недовольный, склонный к заговорам и мятежам правящий класс. Одним из результатов войны является своего рода «кровопускание» аристократии — гибель в бою наиболее энергичных ее представителей. Образовавшиеся при этом выморочные имения обычно переходят в руки государя…

Итак, до восемнадцати лет Дмитрий Донской мог видеть только войну-игру. Московско-суздальская война сильно напоминала судебный поединок — «поле», участники которого сражаются тупым оружием до первой крови.

Осенью 1368 года он впервые увидел другую войну: нашествие сильного и беспощадного врага, уничтожающего всё на своем пути. Этот враг говорил на невнятном языке и молился неведомым богам. И хотя литовцы исчезли так же стремительно, как и появились, прежде боявшаяся одних лишь татар Москва теперь почувствовала себя между молотом и наковальней.

Тени литовских болот

Война с Литвой 1368–1372 годов, в ходе которой Дмитрий Донской получил боевое крещение, первый личный опыт в качестве воина и полководца, может быть правильно понята только в контексте отношений русских земель с их северо-западным и западным соседом — Великим княжеством Литовским. История этих отношений прослеживается не ранее чем с середины XIII века.

Наши знания о начале исторического пути Литвы носят случайный характер: русских летописцев мало интересовали события в этом регионе, а сами литовцы до принятия христианства по католическому обряду в 1387 году не имели письменности, а стало быть, и возможности для письменной фиксации исторических событий.