Страница 23 из 143
«Тое же зимы (1364/65 года) прииде из Орды князь Василеи Дмитреевич Суждальскыи от царя Азиза, а с ним царев посол, а имя ему Урусъманды, и вынесе ярлыкы на княжение на великое князю Дмитрию Костянтиновичю Суждальскому» (43, 77).
Это было сильное искушение: попробовать с третьей и последней попытки утвердиться на высшей ступени власти на Руси. Державные владимирские высоты притягивали и не отпускали всякого, кто хоть один день сидел на золотом великокняжеском столе. Суздаль отделяли от Владимира не более сорока верст. Всадник на хорошем коне мог преодолеть это расстояние за три часа. Но для Дмитрия Суздальского это была скачка длиною в жизнь…
Разговор отца и сына был долгим и тяжелым. Василий Кирдяпа не в добрый час явился в Орду. Гибель хана Мурада и новый всплеск борьбы за власть в Сарае остановили все дела и надолго задержали Василия в степях. И вот, наконец, новым ханом Азиз-Шейхом (занявшим трон в 1364 году после гибели Мурата) вопрос был решен по прошению суздальцев. Однако отец не мог похвалить сына за этот успех. Старинная пословица гласит: «Дорога ложка к обеду». Еще недавно столь желанный ярлык на великое княжение Владимирское теперь сильно осложнял и без того весьма шаткое положение Дмитрия Суздальского. Вести войну на два фронта (за Нижний Новгород — с братом Борисом и за Владимир — с Дмитрием Московским) он не мог и думать. Благодаря присутствию «царева посла» с непроизносимым именем Урусманды Дмитрий Суздальский мог занять Владимир и торжественно взойти на великое княжение Владимирское. Но что дальше? Посол со своими татарами канет обратно в марево степей. А через неделю-другую после его отъезда к Владимиру двинется московское войско. И кто знает, удастся ли ему, как прежде, укрыться от мести москвичей в своем родном Суздале?..
Не получив от природы большого ума, Дмитрий Суздальский всё же ясно понимал — третья война с Москвой не сулит ему ничего, кроме новых неудач и унижений. Военный потенциал маленького Суздальского княжества был несопоставим с возможностями стремительно растущей Москвы. Ждать помощи от Нижнего Новгорода, где засел мятежный брат Борис, уже не приходилось. Из рассказов Василия Кирдяпы Дмитрий Суздальский знал, что и в степях суздальцам, в сущности, не на кого было рассчитывать. Приславший суздальцам ярлык на Владимир сарайский хан Азиз-Шейх сидел на шатком троне и не склонен был втягиваться в русские усобицы.
«Гибель хана Мюрида, который был, вероятно, талантливым полководцем, развязала руки многим претендентам на трон, которые не рисковали прежде вступить с ним в соперничество. В Гюлистане провозгласил себя ханом и начал чеканку монеты Азиз-Шейх, наследник Мюрида; не покинул Поволжья и изгнанный Абдаллахом из столицы Мир-Пулад, против которого выступил очередной претендент Пулад (Деулиуллах) — Ходжа. Их соперничество позволило Азиз-Шейху занять в 1365 г. столицу. К 1367 г. ему удалось существенно расширить сферу своей власти: воспользовавшись тем, что Пулад-Тимур, беспокойный эмир Волжской Болгарии, потерпел от русских поражение на Пьяне, Азиз-Шейх обрушился на него, разгромил, взял в плен и казнил. Сарайский хан назначил новым правителем Булгарии своего ставленника Асана (Исана)» (266, 128).
Азиз-Шейх основательно располагался в Сарае. А между тем в степях к западу от Волги собиралась с силами для новых походов на Сарай Мамаева Орда. Хан Абдаллах не терял надежды занять столицу и взойти на золотой трон Узбека. В бескрайнем степном покое события созревали медленно. Но однажды созрев, приобретали стремительность горной реки.
Позволим себе воспользоваться преимуществом историка и заглянуть на пару лет вперед. «При помощи русского и итальянского серебра Мамаю удалось переманить на сторону Абдаллаха несколько эмиров Азиз-Шейха. В результате против сарайского хана был составлен заговор, и в 1367 г. он был зарезан в постели… После убийства Азиз-Шейха хан Абдаллах беспрепятственно вступил в Сарай и вновь был провозглашен ханом единой Орды» (266, 129).
Никто кроме историков и прозорливых старцев не может знать будущее. Не знал его и Дмитрий Суздальский. Но общая тенденция политического развития Орды — объединение западных улусов и их стремление к всеобщей власти — ему была, конечно, понятна. Сарайский хан Азиз-Шейх опасался Мамая (в то время — сюзерена и покровителя московских князей) и не стал бы воевать с ним из-за русской дани. Вновь и вновь размышляя над своим положением, Дмитрий Суздальский приходил к печальному выводу: надеяться на военную помощь степняков против Москвы в обозримом будущем не приходилось.
Поразмыслив, суздальский князь решил предпочесть «синицу в кармане» (нижегородский стол) «журавлю в небе» (великому княжению Владимирскому). Он публично отказался от великокняжеских прав, предоставленных ему ханским ярлыком, в пользу Дмитрия Московского. Суздальский князь заключил с москвичами договор, по которому обещал впредь не искать великого княжения Владимирского. Внук Калиты, в свою очередь, обязывался помочь тезке в борьбе за Нижний Новгород с мятежником — братом Борисом.
Московские миротворцы
Московское боярство не скрывало радости по поводу раскола среди потомков Константина Васильевича Суздальского. Но теперь важно было не ошибиться и сделать правильную политическую ставку. Пообещав Дмитрию Суздальскому помощь в борьбе с мятежным братом Борисом, москвичи отнюдь не собирались терять своих воинов ради чужих интересов. Со времен Калиты москвичи привыкли избегать сражений и добиваться своего путем искусной дипломатии. Вот и теперь митрополит Алексей — верный хранитель заветов Ивана Калиты — решил воздействовать на нижегородского мятежника своим авторитетом главы Русской церкви. Не желая лично ехать в Нижний Новгород ради этой истории, митрополит отправил к мятежнику своих порученцев — архимандритов Герасима и Павла (43, 74). Но их убеждения не произвели на Бориса никакого впечатления.
На случай отказа посланные митрополитом иерархи имели особые полномочия. Они запретили совершать богослужение во всех городских и монастырских церквах Нижнего Новгорода. По существу, весь город был отлучен от церкви за несговорчивость своего правителя. В истории католической церкви такое наказание (интердикт) применялось достаточно часто. На Руси оно было редким, хотя в принципе известным делом. В 1329 году угрозой интердикта митрополит Феогност заставил гонимого Ордой князя Александра Тверского бежать из Пскова в Литву.
Безусловно, интердикт был мощным оружием. Священники переставали крестить и соборовать, венчать и причащать прихожан. Смерть взрослого человека без исповеди и причастия, а младенца — без крещения означала прямую дорогу в ад.
Князь Борис, оказавшись виновником столь серьезного бедствия, вынужден был пойти на уступки. Он согласился послать в Москву для переговоров своих бояр.
Этот первый шаг на пути к примирению был сведен на нет диким поступком Василия Кирдяпы. Ослепленный ненавистью к нижегородским боярам, которые изменили его отцу и подвергли унижению его самого (заставив стоять перед закрытыми городскими воротами), буйный юноша не думал ни о чем, кроме мести. Подкараулив нижегородское боярское посольство где-то на полпути в Москву (скорее всего — на остановке в придорожном постоялом дворе), он «в нощь» (то есть как истинный разбойник) напал на них и захватил в плен. Лишь один боярин по имени Василий Олексич сумел вырваться и бежать в Москву.
Летописец не сообщает о реакции Москвы на действия суздальского княжича. Заметим, что такого рода беззакония (своего рода «княжеский разбой») были обычным явлением в ту пору. Всякий почтенный человек, пускавшийся в далекий путь, должен был прежде всего позаботиться о своей безопасности и заручиться гарантиями от местных правителей. Нижегородские бояре были, конечно, не дети и знали правила игры. Но они не учли одного: охранные грамоты от Дмитрия Суздальского (которыми они, безусловно, располагали) не могли остановить его буйного старшего сына, давно уже вышедшего из подчинения отцовской воле. Едва ли Василий Кирдяпа этим набегом осуществлял какую-то замысловатую политическую интригу. Скорее всё было гораздо проще. Поиздержавшийся в Орде молодой княжич решил немного подзаработать, отпуская пленных бояр на свободу за немалый выкуп…