Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 143

Последующие события показывают, что убийство было совершено не „всех общею думою“, а боярской партией, которая встретила отпор со стороны третьей партии, настолько сильной, что эта последняя не позволила заговорщикам воспользоваться плодами своего преступления и поставила их под угрозу возмездия. Если они не были наказаны немедленно, то только потому, что великий князь был в это время в Орде» (112, 213).

Свидетельство духовных грамот

Итак, история гибели московского тысяцкого, скорее всего, отражает жестокую борьбу между боярскими кланами. Но нет никаких оснований видеть в этой истории свидетельство слабости князя Ивана Ивановича как правителя. Более того. Существуют свидетельства прямо противоположного характера. Тщательный анализ духовных грамот Ивана Красного и других актов той эпохи, выполненный современным исследователем, позволил увидеть отца Дмитрия Донского в совершенно ином свете.

«Духовные Ивана Ивановича свидетельствуют, что после смерти великого князя Семена Ивановича и его младшего брата Андрея в Московском княжестве произошел настоящий переворот. Единственный оставшийся в живых взрослый мужской представитель московского княжеского дома звенигородский удельный князь Иван Иванович захватил власть в свои руки. Он установил контроль над Серпуховским уделом скончавшегося князя Андрея Ивановича, управлял волостями этого удела своими великокняжескими боярами, но главное — занял московский великокняжеский стол. Вдова Симеона Гордого Мария Александровна была лишена наиболее крупных из завещанных ей мужем владений — городов Можайска и Коломны. У нее были отняты все можайские волости и несколько коломенских, она лишилась прав и привилегий на московские доходы и повинности населения. Если иметь в виду не форму, а существо, то необходимо заключить, что Иван Красный грубо нарушил духовную грамоту Симеона Гордого, которую скрепил собственной печатью. Завещательные акты самого Ивана Ивановича должны были узаконить совершившийся переворот и утвердить новый порядок вещей: обеспечение преемственности великокняжеской власти за старшим сыном Ивана Дмитрием» (213, 278).

Таким образом, Иван Красный был сильным и склонным к произволу правителем, обладавшим стратегическим мышлением. Стремясь к сосредоточению земли и власти в руках старшего сына (и тем самым, в конечном счете, — к единовластию), он задевал интересы других членов московского княжеского дома и стоявших за ними групп правящей элиты. Отсюда — жестокие столкновения, борьба «партий», в которую был вовлечен и сам князь. И не отсюда ли неожиданно ранняя кончина князя — в возрасте тридцати трех лет — в год, когда летописи не сообщают о каких-либо эпидемических явлениях?

Дмитрий унаследовал от отца проблему выстраивания отношений с боярством и решал ее традиционным методом кнута (репрессий) и пряника (пожалований). Но соотношение этих методов Дмитрий существенно изменил в пользу кнута.

И еще одна черта, которую можно понимать как преемственность политики отца и сына. Под 6876 (1358) годом летопись сообщает о том, что московский князь Иван Иванович позволил себе необычайную смелость: не впустил в свои владения ордынского «великого посла царева сына» Момат Хожу (41, 230). В этой истории много неясного. Лаконичное летописное сообщение можно понять так, что «посол» занимался размежеванием спорных владений в Рязанской земле и собирался продолжить свою деятельность в Московском княжестве. Не ожидая от этого «землемера» ничего хорошего, князь Иван «не пусти его во свою очину в Русьскую земьлю» (43, 67). Эта смелость осталась для Ивана без последствий, так как «посол» вскоре стал жертвой каких-то придворных интриг в Орде.

Об этой истории говорила тогда вся Москва. Такого рода события, точно кованые гвозди, были вбиты в семейную память потомков Калиты. Придет время — и Дмитрий, идя по стопам отца, не пустит в свои владения татарский отряд, опустошавший Рязанское княжество. Это произойдет летом 1373 года (43, 104). А еще год спустя молодой московский князь окончательно выйдет из подчинения Орде…

Воспитание сына

Помимо политических уроков, преподанных на личном примере, князь Иван, безусловно, заботился о воспитании старшего сына, наследника престола при помощи обычных уроков. После его кончины эта забота перешла к матери, княгине Александре, воспитателю княжича («дяде») Василию Вельяминову, а более всех — к «ангелу-хранителю» московского княжеского семейства митрополиту Алексею.

Не знаем, какие успехи показывал будущий полководец за школьной партой. Но никак не можем согласиться с тем, что воспитанник митрополита Алексея — ученейшего человека своего времени, создавшего собственный перевод Евангелия с греческого языка на русский — в зрелом возрасте «не умел ни читать, ни писать» (206, 73). Основанием для такого суждения служит одна слишком буквально понятая фраза в «Слове о житии великого князя Дмитрия Ивановича» (в редакции Никоновской летописи). Восхваляя покойного князя, агиограф (возможно — Епифаний Премудрый) восклицает: «Еще дръзну несрамно рещи о житии великаго князя и царя Русскаго Дмитриа Ивановича, да, се слышаще, царие и князи научитеся тако творити; сий убо от уныя версты Бога возлюби и духовных прилежаше делех; аще и книгам не учен сый добре, но духовныа книги в сердци своем имяше» (42, 112).





В этом тексте есть отмеченная издателями летописи неисправность (в рукописи «книгам научен»), а есть и своего рода метафоричность. Агиограф использует обычный для житийной литературы троп: будущий святой в детстве получает знание не так, как прочие дети, а в силу таинственной благодати. Противопоставление двух способов познания — рационального и иррационального — классический прием христианской риторики. В качестве примера можно вспомнить обучение грамоте преподобного Сергия Радонежского в изображении Епифания Премудрого: будущий святой превращается из «двоечника» в отличника благодаря встрече с ангелом в образе старца.

Картину школьных лет князя Дмитрия можно найти в трудах знаменитого русского историка С. М. Соловьева. Рассказывая о воспитании будущего царя Ивана Грозного (судьба которого во многом сходна с судьбой «царя Русского» Дмитрия Донского), историк пишет:

«Пытливый ум ребенка требовал пищи: он с жадностию прочел всё, что мог прочесть, изучил священную, церковную, римскую историю, русские летописи, творения святых отцов, но во всем, что ни читал, он искал доказательств в свою пользу; занятый постоянно борьбою, искал средств выйти победителем из этой борьбы, искал везде, преимущественно в Священном писании, доказательств в пользу своей власти, против беззаконных слуг, отнимавших ее у него. Отсюда будут понятны нам последующие стремления Иоанна, стремления, так рано обнаружившиеся, — принятие царского титула, желание быть тем же на московском престоле, чем Давид и Соломон были на иерусалимском, Август, Константин и Феодосий — на римском; Иоанн IV был первым царем не потому только, что первый принял царский титул, но потому, что первый сознал вполне всё значение царской власти, первый, так сказать, составил себе ее теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически» (309, 414).

Именно так — или примерно так — можно представить отроческие мечты будущего «царя Русского» — великого князя Дмитрия Ивановича Московского.

Глава 7

СУЗДАЛЬСКИЙ СПОР

Горе тебе, земля, когда царь твой отрок.

Московско-суздальская война 1360–1365 годов — первое серьезное дело, в котором Дмитрию довелось принять личное участие, — была вызвана не только ослаблением Москвы в связи с малолетством московского князя, но и очевидными правами суздальской династии на великое княжение Владимирское.

Существуют две версии происхождения суздальских князей XIV столетия. Первая — в Никоновской летописи, где князь Андрей Константинович Суздальско-Нижегородский (ум. 1365) представлен как «внук Василиев, правнук Михаилов, праправнук Андреев, прапраправнук Александров» (42, 4). Это значит, что родоначальником суздальских князей был сын Александра Невского Андрей Городецкий. Однако большинство исследователей считают это сообщение ошибкой летописца или переписчика летописи (132, 141). Родословную суздальских князей они ведут от младшего брата Александра Невского князя Андрея Суздальского (201, 199; 74, 6).