Дмитрий Донской

Благодаря своим дипломатическим успехам преподобный Сергий Радонежский в эти годы поднялся к вершине своей славы. Он становится духовным отцом самого великого князя Дмитрия Ивановича, крестит его новорожденных детей. В трудные для Дмитрия времена Сергий поддерживает его словом и молитвой. И глубоко закономерно, что на духовной грамоте (завещании) великого князя среди других свидетелей стоит имя его духовного отца — «великого старца» игумена Сергия Радонежского.

Глава 30

БРАТЬЯ

Каждый помогает своему товарищу и говорит своему брату: «крепись!»

Нет ничего более сложного для историка русского Средневековья, чем психологические характеристики его деятелей. Для них у историка просто нет соответствующих материалов. До наших дней практически не сохранилось источников личного характера — мемуаров, писем, дневников. Самые ранние записки иностранцев, побывавших в Москве и встречавшихся с московской элитой, относятся к эпохе Ивана III. В памятниках древнерусской литературы XIV столетия (сказаниях, повестях, житиях) образы людей представлены в соответствии с их социальным статусом и политическими пристрастиями. Это не реалистические портреты, а своего рода «литературные иконы». Разделяя людей на героев и злодеев, земных ангелов и демонов во плоти, средневековый автор рисует мир черно-белым, лишенным нюансов и полутонов.

Портрет на сером фоне

Большой мастер исторического портрета (Иван Грозный, Алексей Михайлович, Петр Великий и др.), В. О. Ключевский, по существу, развел руками перед образами создателей Московского государства. Не имея возможности решить эту задачу как историк, он решил ее как писатель. При этом неуловимым жестом фокусника Ключевский совершил лукавую подмену. Ничтожество источниковой базы он превратил в ничтожество самих исторических деятелей.

Знаменитый «Курс лекций» Ключевского был и в значительной мере остается своего рода катехизисом отечественной исторической науки. Как и многие положения «Курса», характеристика первых московских князей стала своего рода «точкой отсчета». Одни историки безоговорочно принимают ее, другие яростно оспаривают. А потому, прежде чем предлагать читателю наши собственные суждения на сей счет, откроем томик Ключевского:

«ХАРАКТЕР МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ. Часто дают преобладающее значение в ходе возвышения Московского княжества личным качествам его князей. Окончив обзор политического роста Москвы, мы можем оценить и значение этих качеств в ее истории. Нет надобности преувеличивать это значение, считать политическое и национальное могущество Московского княжества исключительно делом его князей, созданием их личного творчества, их талантов. Исторические памятники XIV и XV вв. не дают нам возможности живо воспроизвести облик каждого из этих князей. Московские великие князья являются в этих памятниках довольно бледными фигурами, преемственно сменявшимися на великокняжеском столе под именами Ивана, Семена, другого Ивана, Димитрия, Василия, другого Василия. Всматриваясь в них, легко заметить, что перед нами проходят не своеобразные личности, а однообразные повторения одного и того же фамильного типа. Все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель иногда затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий. В их деятельности заметны некоторые индивидуальные особенности; но они объясняются различием возраста князей или исключительными внешними обстоятельствами, в какие попадали иные из них; эти особенности не идут далее того, насколько изменяется деятельность одного и того же лица от таких условий. Следя за преемственной сменой московских князей, можем уловить в их обликах только типические фамильные черты. Наблюдателю они представляются не живыми лицами, даже не портретами, а скорее манекенами; он рассматривает в каждом его позу, его костюм, но лица их мало что говорят зрителю.

Прежде всего, московские Даниловичи отличаются замечательно устойчивой посредственностью — не выше и не ниже среднего уровня. Племя Всеволода Большое Гнездо вообще не блистало избытком выдающихся талантов, за исключением разве одного Александра Невского. Московские Даниловичи даже среди этого племени не шли в передовом ряду по личным качествам. Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия. Во-первых, это очень мирные люди; они неохотно вступают в битвы, а вступая в них, чаще проигрывают их; они умеют отсиживаться от неприятеля за дубовыми, а с Димитрия Донского за каменными стенами московского Кремля, но еще охотнее при нападении врага уезжают в Переяславль или куда-нибудь подальше, на Волгу, собирать полки, оставляя в Москве для ее защиты владыку митрополита да жену с детьми. Не блистая ни крупными талантами, ни яркими доблестями, эти князья равно не отличались и крупными пороками или страстями. Это делало их во многих отношениях образцами умеренности и аккуратности; даже их наклонность выпить лишнее за обедом не возвышалась до столь известной страсти древнерусского человека, высказанной устами Владимира Святого. Это средние люди Древней Руси, как бы сказать, больше хронологические знаки, чем исторические лица. Лучшей их фамильной характеристикой могут служить черты, какими характеризует великого князя Семена Гордого один из позднейших летописных сводов: „Великий князь Симеон был прозван Гордым, потому что не любил неправды и крамолы и всех виновных сам наказывал, пил мед и вино, но не напивался допьяна и терпеть не мог пьяных, не любил войны, но войско держал наготове“. В шести поколениях один Димитрий Донской далеко выдался вперед из строго выровненного ряда своих предшественников и преемников. Молодость (умер 39 лет), исключительные обстоятельства, с 11 лет посадившие его на боевого коня, четырехсторонняя борьба с Тверью, Литвой, Рязанью и Ордой, наполнившая шумом и тревогами его 30-летнее княжение, и более всего великое побоище на Дону положили на него яркий отблеск Александра Невского, и летопись с заметным подъемом духа говорит о нем, что он был „крепок и мужествен и взором дивен зело“. Биограф-современник отметил и другие, мирные качества Димитрия — набожность, семейные добродетели, прибавив: „аще книгам не учен сый добре, но духовные книги в сердце своем имяше“» (178, 46).

(Заметим в скобках, что фразу о книжном учении не нужно понимать буквально, как свидетельство малограмотности великого князя Дмитрия Ивановича. Это типичное для агиографической литературы противопоставление знания, получаемого обычным путем (через учение и чтение книг), и знания, получаемого без труда, через усвоение святым небесной благодати.)

Князь Дмитрий Иванович, безусловно, был харизматической личностью, способной привлекать к себе людей. В его действиях всегда было нечто иррациональное, связанное с непостижимостью Божьего промысла.

Но рядом с Дмитрием всегда была не менее яркая и самостоятельная личность — его кузен Владимир Андреевич Серпуховской, за подвиги на Куликовом поле прозванный Храбрым, или Донским. Этот героический диптих неразлучим как Минин и Пожарский. Такими они вошли в историю, такими были и при жизни. Каждый сопоставлял свои дела с делами другого. Но при этом мерил себя своей мерой. Дмитрий привык быть первым, а Владимир — вторым.

Герой второго ряда

Владимир Серпуховской родился 15 июля 1353 года — в день памяти крестителя Руси равноапостольного князя Владимира — и был на три года моложе Дмитрия. В детстве они, конечно, нередко встречались, играли, ссорились и, может быть, даже дрались друг с другом. Разница в три года, почти неуловимая для взрослых людей, в детском возрасте ощущается остро и болезненно. Дмитрий как старший награждал Владимира пинками и щелчками, поучал и высмеивал его. Тот не терпел унижений и нередко бросался в атаку на обидчика. С возрастом столкновения между братьями стали редкими. Оба поняли пользу сотрудничества. Но теплых, доверительных отношений между ними, кажется, никогда не было.