Страница 103 из 143
Среди знатоков средневекового русского зодчества нет единомыслия относительно масштабов каменного строительства в эпоху Дмитрия Донского. Современные исследователи этой темы приходят к выводу о том, что «к каменному строительству в Московском княжестве в воинственную эпоху Донского можно с достаточной уверенностью отнести возведение всего трех каменных построек — собора Чудова монастыря в Москве, Успенского собора в Коломне и стен Московского Кремля» (154, 23). Напомним читателю, что собор Чудова монастыря строил митрополит Алексей, а Кремль — весь московский боярский корпус. Таким образом, собственной постройкой князя Дмитрия остается один лишь собор в Коломне.
Катастрофа
Приход строителей из Симонова монастыря осенью 1379 года и последовавший за этим авральный режим работы стали бедствием для Коломны. На стройке собора воцарились спешка и неразбериха. Великий князь требовал любой ценой закончить храм летом 1380 года и выиграть строительное соревнование с Владимиром Серпуховским. В результате с Коломенским собором случилось то, что сто лет спустя случится и с новым Успенским собором в Московском Кремле: своды и часть стен рухнули. В Москве причиной неудачи зодчих (по мнению Аристотеля Фиораванти) стала слишком жидкая известь. Вполне вероятно, что и в Коломне причина была та же: низкое качество извести, приготовленной наспех и неумело. Возможно, известь была слишком разбавлена вороватыми подрядчиками.
Летописец не рассуждает о причинах катастрофы, а только сообщает сам факт. Летом 1380 года, в жаркий июльский день, «падеся церковь камена на Коломне, уже свершениа дошедши, юже создал князь великии Дмитрии Иванович» (43, 138).
А рядом с известием о катастрофе, «в пандан», летописец сообщает об освящении собора в Серпухове: «В лето 6888 месяца июня (надо: июля. — Н. Б.) в 15 день, в неделю, священа бысть зборнаа церковь во имя Святыя Троица в граде Серпохове, юже созда христолюбивый князь Володимер Андреевич» (43, 138).
Дмитрий Московский был потрясен вестями из Коломны. Это был несмываемый позор. Все недруги и завистники Москвы потешались над самоуверенным московским князем, задумавшим встать вровень с великим строителем Андреем Боголюбским. Многие связывали падение Коломенского собора с гневом Божьим на гордеца и выскочку Митяя, с именем которого было связано это строительство. Иные высказывались и относительно греховности самого великого князя Дмитрия Ивановича…
Положение казалось отчаянным. Дмитрий понимал, что любая война с Ордой начнется от Коломны — южных ворот Москвы. С каким настроением пойдут на битву воины, глядя на руины собора — верный знак Божьего гнева на москвичей и их самонадеянного князя?
В итоге решено было сделать вид, что ничего особенного не произошло: убрать рухнувшие камни сводов, навести над проломом временную крышу и освятить храм. А 15 августа, на престольный праздник, провести в уцелевших после катастрофы стенах Успенского собора первое торжественное богослужение.
Но как ни старались московские витии во главе с коломенским владыкой Герасимом восхвалять в своих проповедях княжеское благочестие, как ни напрягали голоса московские певчие, привезенные в Коломну на праздничное богослужение, — ощущение смутной тревоги, возникшее после падения собора, осталось. В толпе говорили: дело не в строительных просчетах. Что-то недоброе, роковое тяготеет над всеми замыслами внука Ивана Калиты. Погиб пораженный гневом Божьим княжеский любимец Митяй. Теперь Небеса отказывались принимать московский дар — белокаменный собор. Всё это наводило на горькие мысли даже самые беспечные головы. Неспокойно было на душе и у самого великого князя. Победа над Бегичем в битве на Воже придала ему силы, наполнила уверенностью в себе. Падение собора пошатнуло эту уверенность.
Когда был полностью восстановлен рухнувший Коломенский собор? Прямого сообщения об этом в летописях нет. Известие Троицкой летописи под 1392 годом оставляет простор для толкований: «Того же лета подписана бысть на Коломне церковь каменная сборная Успенья Святая Богородица, юже созда князь великии Дмитрии Иванович дотоле еще за 10 лет» (72, 440).
Если понимать это известие буквально, то восстановление рухнувшего собора завершилось в 1382 году. Но русские летописцы не любили точных подсчетов и предпочитали округлять числа. Возможно, это лишь примерный счет от летописного известия 1380 года о рухнувшем Коломенском соборе. На эту связь косвенно указывает и повтор в известии 1392 года словесной конструкции известия 1380 года — «юже создал князь великии Дмитрии Иванович».
Нашествие Тохтамыша, последовавшая за ним выплата огромной дани в Орду, а также тяжелые войны с Новгородом и Рязанью приостановили строительные работы в Московском княжестве. Конечно, при желании деньги всегда могли найтись. Ведь именно в это время Москва начнет чеканку собственной серебряной монеты с именем великого князя на одной стороне и Тохтамыша — на другой. Но князь Дмитрий Иванович словно позабыл о своих строительных проектах в Симоновом монастыре и Коломне — и погрузился в насущные военно-политические проблемы.
Дела отцов завершают сыновья. Москва следовала этому вечному закону. В начале 40-х годов XIV века Семен Гордый, взойдя на трон, вместе с братьями предпринял роспись и украшение каменных храмов Московского Кремля, построенных Иваном Калитой в 1326–1333 годах, но по разным причинам оставшихся без отделки. История эта вполне типична. Таким способом — строительством и украшением общественных зданий — новый правитель наглядно выражал свою династическую преемственность и личное благочестие. В этом же ряду стоит и роспись Коломенского собора, выполненная сыном и наследником Дмитрия великим князем Василием I в 1392 году. Тревога и неуверенность охватили князя Дмитрия. И дело было не только в злополучном Коломенском соборе. Порой ему казалось, что он вступил на узкий и шаткий мост над пропастью. Один неосторожный шаг — и он сорвется в темную бездну.
Он подолгу горячо молился в придворной молельне, вопрошая Господа о путях земных. Не находя успокоения, он шел по переходам в темный, освещенный только дюжиной свечей собор и, преклонив колена у могил отца и деда, мысленно беседовал с ними, прося помощи и совета. Воспитанник святителя Алексея, Дмитрий хорошо знал Священное Писание. И мысль его неуклонно возвращалась к той истории, о которой говорила и спорила тогда вся книжная Русь и которую так и сяк толковали даже нищие на паперти и ярыжки в кабаках. То была история ветхозаветного иудейского царя Седекии. Пренебрегши предостережениями великого пророка Иеремии, Седекия сговорился с соседними правителями и поднял мятеж против вавилонского царя Навуходоносора, которому по воле Божьей подчинялись и платили дань иудеи. Следствием этого стал опустошительный поход Навуходоносора в Иудею. После тяжелой 16-месячной осады Иерусалим был взят, а его жители частью перебиты, частью отведены в плен. Иудейский царь был захвачен живым. Навуходоносор приказал казнить перед лицом Седекии жену и детей, а ему самому выколоть глаза и в цепях отвести в Вавилон, где он и кончил дни свои в темнице (4 Цар. 25, 6; 4, 150).
Власть ордынских ханов на Руси привыкли рассматривать как повторение библейской матрицы — «вавилонского плена». Эту мысль духовенство внушало народу на протяжении полутора веков. Соответственно, и восстание князя Дмитрия против Орды уподоблялось богоборческому мятежу Седекии. Пророчества Иеремии звучали так, словно они прямо относились к Руси. Против такого противника бессильны были все полки мира сего. Дмитрий понимал это и внутренне трепетал. Но пути назад уже не было. А путь вперед преграждала грозная тень Иеремии. Проклятия библейского пророка мог отвести от головы великого князя только другой пророк — живой и ведущий свой разговор с Богом. Тогдашняя Русь знала только одного человека, чьи пророчества сбывались с удивительной точностью. То был «великий старец» Сергий Радонежский.