Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 12



— Я с тобой не про сплетни, а про Анюту! — Корней, видимо сам не замечая, уже повысил голос почти до крика. — Ты мне дочку не позорь!!!

— Хватит, дядька Корней! — Алексей не изменил позы, только слегка приподнял пальцы ладони, лежавшей на столе, обозначая останавливающий жест. — Посвататься могу хоть сейчас и отказа, ни от тебя, ни от Анюты не опасаюсь…

— Ишь ты как! Не опасается он…

— … Не опасаюсь! — напер голосом Алексей. — Но на разговор ты меня, дядька Корней, зазвал не из-за сватовства!

— Да? А из-за чего же? — Коней саркастически покривил рот и шевельнул своим жутким шрамом, вертикально проходящим через левую сторону лица. — Поведай увечному, да убогому: что ж это ты такое прозрел, мудрец всеведающий?

— До чего же вы с Михайлой похожи! — совершенно неожиданно для собеседника сообщил Алексей. — Он тоже, совсем как ты, порченой бровью шевелит, когда кого-то пугнуть надо. Только я-то всяких рож насмотрелся… был у меня в ватаге один умелец, так он навострился лицо от головы отрубать — так и лежали рожи отдельно, занятное зрелище, я тебе скажу!

— Кхе… — неожиданный пассаж Алексея сбил Погорынского воеводу с настроя. — Ты что несешь?

— То же, что и ты, дядька Корней. Ты — про свадьбу, я — про рожи, а о деле молчок. Ну, если ты не хочешь, могу я начать. Думается мне, что через разговор про нас с Анютой, решил ты выведать: в чем и насколько мне доверять можно, а узнать это тебе понадобилось из-за того, что вскорости у тебя каждый надежный человек на счету будет.

— Кхе! Ну-ну, интересно, дальше давай.

— Могу и дальше. То, что вчера к тебе боярин Федор приехал, я знаю, то, что вы с ним полночи за разговором просидели — тоже. Сидели только вдвоем, тихо, и выпивки вам принесли совсем чуть, а больше вы не требовали. И спал ты после того разговора плохо и мало — вон глаза какие красные, а рожа серая. С хорошими вестями так не приезжают, значит, новости были плохие.

— Кхе…

— Дальше. Здесь у нас новости тоже невеселые. Хотели мы узнать: кто это к нам соглядатаев подсылает? Узнали. Легче от того стало? Нет, только забот прибавилось. Бунт мы подавили, легче стало? С одной стороны легче — зубы показывать в твою сторону теперь поостерегутся, но с другой-то стороны Михайлу теперь и взаправду Бешеным Лисом считают — на полном серьезе прозвище пристало, и не по доброму, а со злостью величают! Я, дядька Корней, очень хорошо знаю, как это — злые взгляды спиной чувствовать, на себе испробовал. И как эти взгляды в острое железо обращаются, тоже знаю. Ну и еще: семьи бунтовщиков ты выслал, но куда делись бабы, которые Михайлу прилюдно прокляли, никто не знает. А это — не шутки, если помнишь, Пелагея поклялась обоих сыновей воинами вырастить и в ненависти к Лисовинам воспитать.

— Кхе… было дело.



— А не приходило тебе в голову, что их люди Журавля увели? Бабы-то они бабы, но не холопки же, а жены воинов — рассказать о Ратном и ратнинской сотне могут многое такое, что и соглядатаям не высмотреть. Что ж получается? Мы, через Иону, кое-что о Журавле узнали, Журавль, через Пелагею и других баб, кое-что узнал о нас. И выходит, если задуматься, что столкновение между нами и Журавлем неизбежно, а возможности его нам толком неведомы. И тут является твой дружок Федор и приносит какую-то заботу извне! Очень вовремя! Хоть пополам разорвись! — Алексей состроил вдохновенно-поэтическую мину былинника-сказитеся и протяжно загнусавил: — И призывает меня, после всего этого, воевода Погорынский боярин Корней Агеич, да вопрошает: «Почто на Анюте моей разлюбезной не женишься?». Яснее ясного: аз многогрешный воеводе надобен и ищет оный воевода привязь, которая меня возле него удержать могла бы, даже и в любой крайности. И так боярин Корней этой мыслью увлекся, что все на свете позабыл! — Алексей в упор глянул на собеседника и добавил уже обычным голосом: — Даже и то, что никакой привязи мне не требуется.

Корней криво ухмыльнулся, показывая, что оценил насмешливую язвительность собеседника, и отрицательно покачал перед собой указательным пальцем.

— То, что тебе деться некуда, еще не привязь! — невольно подтвердил он правильность догадки Алексея. — Это тебе с Саввой болезным с места стронутся трудно, а был бы ты один…

— Один?! — Алексею, все-таки, изменила выдержка и он подался вперед, упершись животом в край стола. — Да пойми ты старый… обрыдло мне одному, как зверю… семьи хочу, дома нормального, житья человеческого!

— Ну, так женись! — снова повернул на проторенную дорожку Корней. — Будет тебе и дом, и семья, и житье человеческое, глядишь, и детишек еще прибавится. Вы с Анютой еще не старые… даже я, ветхий да увечный, сподобился, а уж вам-то!

Корней откровенно «бил ниже пояса» — с одной стороны подкидывал наживку, с другой, ставил младшего по возрасту собеседника в положение, когда по обычаю тот должен был начать уверять воеводу Погорынского в том, что тот еще совсем не стар, мужчина в самом соку, и вообще: «ноги в этом деле — не главное». Алексей на подначку не повелся:

— Не о том говорим! — Старший наставник Младшей стражи досадливо повертел головой, но сила обычая все же взяла верх: — Благодарствую, конечно, на добром слове, честь мне великую оказываешь, батюшка Корней, и без того облагодетельствован тобой непомерно, до конца дней своих молить о тебе Господа…

— Будет дурака-то валять! — прервал Алексея воевода. — Вижу же, что злишься, хоть обычай и блюдешь… ладно, хоть блюдешь, от других-то и того не дождешься. В чем дело, чем недоволен?

— Прости, что перечить осмеливаюсь…

— А ну, кончай! — Корней снова повысил голос. — Что ты кривляешься, как… как Кузька в циркусе?

Оба собеседника озадаченно умолкли — Корней, сам изумившись пришедшему в голову сравнению, Алексей, не поняв о чем идет речь.

— Кхе… — Корней ухмыльнулся, вспоминая пребывание в Турове и враз подобревшим голосом спросил: — Так что тебя не устраивает? С Анютой у тебя все сладилось, Савва твой к ней душой прислонился, со мной породниться, сам говоришь, честь великая, и я не спорю: зятем видеть тебя буду рад и… да чего уж там, прав ты — нужен мне человек, которому, как себе верить буду… Лавруха-то мой мякина мякиной — нет в нем братниной твердости, и не будет. — Воевода запнулся и добавил уже совсем негромко: — Эх, Михайле бы годков десяток прибавить, в отца покойного пошел… — Еще немного помолчал и, тряхнув головой, словно отгоняя пустопорожние мечтания, повторил вопрос: — Так что тебя не устраивает?