Аномальные явления

Профессионализм Богдана поражал. Действительно, не так просто было рассказывать непричастным (и очень часто не желающим слушать) людям о пропавшем небе и растекающемся горизонте. Хорошо еще если тебе всего лишь не поверят, а что если вызовут санитаров или, еще хуже, начнут распускать слухи о слетевшем с катушек учителе. Но даже о совершенно невозможных вещах Богдан рассказывал таким уверенно-спокойным тоном с профессиональными нотками предметника, что санитаров не звали. Правда ему все равно не верили или, что более вероятно, не хотели верить. Было и смешно и грустно смотреть на реакцию собеседника. Поначалу он смотрит заинтересованно, на лице написано внимание, человек готов слушать. Потом его лицо меняется, плывет разными оттенками чувств: человек не знает, как отнестись к разворачиваемой перед ним истории. Может быть это шутка, подкол? Да нет, не похоже. Но и поверить в рассказанное тоже нельзя, ведь тогда придется принять, вобрать в себя весь этот ужас. Теперь лицо слушающего напряжено: он с нетерпением ждет окончания рассказа и обдумывает те круглые, бессмысленные слова, которыми он отделается от этих опасных людей, грозящих нарушить его призрачный покой, и сбежит. Поэтому на них с Вадимом смотрели со смесью брезгливости, жалости и страха и даже то, что вдвоем с ума не сходят, никого не убеждало. Но к Когуту относились с большим пиететом и, пожалуй даже, любовью, поэтому пальцем у виска не крутили. Тем не менее никаких заметных результатов не было.

– Зачем мы продолжаем эту безнадегу? – осторожно спросил Вадим в один прекрасный день.

Вообще-то разговор происходил вечером во все той же квартире на втором этаже старого дома в Новожаново. Вадим так и остался жить у Богдана и ночевал в гостинной на старом диване с продавленными пружинами. О судьбе богданова свояка он боялся спрашивать и лишь из случайной оговорки Богдана узнал, что тот погиб в Мариуполе в самые первые дни войны. Постепенно Вадим прижился в харьковском рабочем районе и даже рисковал ходить в магазин за колбасой, йогуртами и хлебом.

– Не все так просто, мой любезный друг – подчеркнуто куртуазно начал Богдан – Ты, думаю, не отказался бы решить все кавалерийским наскоком. Я тоже не против, да вот беда – так это не работает, к сожалению. Сейчас мы с тобой пускаем круги по воде в мутном пруду обывательщины. Как ты, надеюсь, заметил, это не те люди, которые нам нужны, но рано или поздно волна дойдет до того, кто готов слушать.

Вадим скептически пожал плечами и приготовился ждать. Прошло еще два дня в бессмысленных на первый взгляд разговорах и человек готовый слушать объявился. Таким персонажем оказался психиатр, но не простой, а светило психиатрии, бывший профессор Санкт-Петербургского университета и академик, отлученный и от кафедры и от Академии за нелицеприятные высказывания о войне. После войны его пригласили обратно, но светило предпочло перебраться в Украину, подобно многим другим: отлученным, восстановленным, но не простившим. Наверное приглашению приехать на встречу с профессором предшествовала непростая интрига, в детали которой Вадима не посвятили. Действительно, надо было сыграть роль не просто поехавшего разумом пациента, а изобразить исключительный клинический случай, представляющий интерес для гуру психиатрии. Но в чем, в чем, а в способностях Богдана у Вадима не было ни малейших сомнений.

Светило психиатрии, профессор Богуславский, жил разумеется в столице и Вадиму наконец представилась возможность увидеть Киев. Столица пострадала от войны значительно меньше многострадального Харькова и, благодаря тому, что психиатр принимал в клинике на Владимирской, им удалось, сделав крюк, проехать в такси по центру города. Знаменитый Майдан у него восхищения не вызвал, зато понравился эклектичный Крещатик, который в эту войну, в отличие от Отечественной, взрывать не понадобилось. На большее у них с Богданом времени не оставалось, потому что профессор славился питерской пунктуальностью и того же ожидал от пациентов и посетителей. Клиника выглядела скромно и мило, мрачных санитаров со смирительными рубашками они не заметили и на прием попали через какие-то полчаса ожидания в очереди.

– Ну-с, друзья излагайте вашу версию событий – неестественно весело предложил им хозяин кабинета, еще не старый ухоженный мужчина без заметных следов профессиональной болезни на лице и в поведении – Итак, о чем пойдет речь?

– Вы наверное уже про нас слышали? – осторожно уточнил Вадим.

– Да, не скрою что кое-какие слухи дошли и до меня.

– Какие именно? Не стесняйтесь, пожалуйста.

– Ну, если вы настаиваете – Богуславский пожал плечами – Речь шла о чем-то вроде всемирной шизофрении. Того и гляди, утверждали эти слухи, разверзнутся небеса! Вы уж простите мне некую толику сарказма.

Богдан посмотрел на Вадима, Вадим – на Богдана и оба подумали об одном и том же. Что им чей-то сарказм! Они-то видели разверзнутые небеса и знают, что это вовсе не метафора. Но какими словами передать это постороннему?

– Что?

Светило не зря считалось светилом: он явно что-то заметил. Его посетители снова переглянулись и, по безмолвному соглашению, рассказ начал Богдан. По мере того как он говорил (Вадим лишь подтверждал его слова кивками головы) выражение лица психиатра менялось. Профессионально-бесстрастное поначалу, оно начало было становиться скептически-скучно-брезгливым, но длилось это совсем недолго. Нечто необычное прозвучало, надо полагать, в рассказе Богдана и какая-то нотка затронула невидимый камертон. Лицо профессора изменилось, стало мягким и беззащитным, как будто он сбросил маску психиатра и стал обычным, заинтересованным и немного испуганным слушателем.

– Что? – в свою очередь удивился Богдан, прервав рассказ на середине.

– Нет-нет, ничего – успокоил его профессор, нервно поглаживая подбородок – Продолжайте, пожалуйста!

Когда рассказ закончился и Богдан замолк, а Вадим позволил себе расслабиться и откинуться на спинку стула, Богуславский еще долго молчал.

– Странная история – профессор изъяснялся выхолощенным русским языком потомственного питерского интеллигента – Полагаю, вас не удивило бы, если бы я в нее не поверил.

– “Если бы”? – вскинулся Вадим на сослагательное наклонение собеседника.

– Не то чтобы я поверил… – казалось он разговаривает с самим собой – Но готов допустить… что… ну, скажем… все не так просто.

– А вот с этого места поподробнее, пожалуйста! – потребовал Богдан.

– Вам, коллега… – на слове “коллега” профессор улыбнулся, показывая, что это всего лишь шутка – …показалось наверное, что я мямлю. Не обольщайтесь… – тут он улыбнулся лукаво – …это я просто задумался. Вспомнилось кое-что.

Несмотря на уверенный, даже преувеличенно уверенный тон психиатра, было заметно что он взволнован.

– Ваш рассказ прекрасно коррелируется с хорошо известной симптоматикой – продолжил он – Агрессии не наблюдается и в таких случаях предлагают медикаментозное лечение и понаблюдаться амбулаторно. Мне бы следовало так и сделать. Вот только…

Он сделал внушительную паузу, то-ли по привычке опытного лектора, то-ли собираясь с мыслями. Посетители молчали и, когда их молчание начало становиться гнетущим, Богуславский снова заговорил:

– Ваш покорный слуга не столько лечащий врач, сколь ученый, если я не обольщаюсь конечно. В свое время мне пришлось изучать массовые психозы, я даже посвятил этой теме несколько лет и… бросил. Да-да, не удивляйтесь, именно бросил. Меня смутило то, что в некоторых случаях поведение участников не укладывалось в статистическую погрешность. Действительно, в любой многотысячной толпе есть определенный, довольно скромный процент людей, не охваченных всеобщей истерией. Такие молчат, слушая крики “Сжечь еретика!”, не тянут руку на общих собраниях, не зигуют на площадях и не бросают камни на стадионах. Они пассивны, разумеется, и всего лишь держат фигу в кармане, но они всегда есть и это совсем неплохо. Однако в тех случаях, которые меня смутили, таких диссидентов не было и наблюдатели, все как один, видели или ощущали одно и то же, что более чем странно для массового психоза. И вот что интересно: необычные случаи сопровождались аномальными явлениями, то есть такими, которые современная наука не в состоянии объяснить. Поэтому она их просто трусливо игнорирует и зачисляет в проявления массового психоза или столь же массовых галлюцинаций…