Если ты простишь

И почти умирала от ощущения его горячей и большой ладони, которую он запустил мне в джинсы сзади. Крепко и сильно сжал ягодицы, опускаясь пальцами всё ниже и ниже, и чуть слышно рыкнул, проводя губами по подбородку и дальше по шее, вызвав этим движением целый легион нетерпеливых мурашек по всему телу.

Вторая рука Вадима полезла под футболку, губы вернулись на место, вновь захватывая в плен мой рот. Муж всегда хорошо целовался… но, пожалуй, раньше я не замечала в его поцелуях такой одержимости.

Я чувствовала себя нужной, важной и необходимой… любимой. Именно сейчас, в эту минуту, в этой комнате…

Кто знает, до чего мы с Вадимом доцеловались бы — тем более что и я начала проявлять инициативу, расстёгивая рубашку на его груди дрожащими пальцами, — но по коридору мимо кухни в туалет громко протопала Аришка, и мы тут же отпрянули друг от друга, внезапно вспомнив, где вообще находимся.

Нам не нужно было приводить себя в порядок — мы не успели раздеться. Даже Вадим… Подумаешь, две расстёгнутые пуговицы! Мне же следовало просто немного подтянуть сползшие вниз джинсы, и всё. И тем не менее было неловко. Ведь, если бы Аришка решила пойти не в туалет, а выпить воды на кухне, она увидела бы картину, которую не стоит наблюдать детям в её возрасте. Особенно если родители в разводе и непонятно, что будет завтра.

— Пойду узнаю, всё ли у неё в порядке, — произнёс Вадим негромко, пригладив ладонью волосы. — Может, живот болит. Мы сегодня слишком много ели.

— Да, конечно, иди, — кивнула я, и муж, не глядя на меня, вышел из кухни.

Я не стала медлить — пошла вслед за ним, свернула к входной двери и, взяв с полки свою сумку, почти бесшумно вышла из квартиры.

Уже спускаясь на лифте вниз, написала Вадиму в мессенджер:

«Я доеду на такси».

Он ответил кратким «хорошо», и я… да, почувствовала разочарование.

Мне, на самом деле, хотелось, чтобы муж поинтересовался, отчего я ушла, не дождалась его. Впрочем, зачем ему интересоваться, если он и сам всё прекрасно понимает?

Неважно, остановились бы мы без помощи Аришки сегодня или нет, — в любом случае ни к чему хорошему подобное поведение не привело бы. Да, Вадим признался, что до сих пор любит меня. Но я подозревала это и раньше.

Дело не в любви, а в готовности принять всё, что случилось в ноябре прошлого года, простить и… жить дальше вместе. Потому что, только когда люди вместе, можно позволять друг другу то, что мы позволили сегодня.

Одной любви для этого мало, нужно что-то ещё. И если бы я знала что! Я бы постаралась дать это Вадиму, чтобы ему наконец стало легче. Чтобы он смог оставить в прошлом боль, которую я ему причинила. Но я не знала.

И независимо от того, чем закончился бы наш нынешний вечер, Вадим в результате пожалел бы о случившемся. Я не хочу, чтобы он жалел. Чтобы мучился потом и думал: «Зря я это всё затеял…»

Я чувствовала, что на самом деле он не готов к нашему воссоединению. И секс только всё усложнит, вновь откроет уже начавшие подживать раны.

Нет, я не боялась — это чувство было совсем иным, оно не имело отношения к страху.

Я имела наглость любить и хотела, чтобы меня любили в ответ.

Вместе с моими ошибками…

138

Лида

Следующие несколько недель, оставшиеся до 1-го сентября, мы с Вадимом не виделись, да и почти не общались. Нет, не потому что я его избегала — хотя у него, скорее всего, возникло такое ощущение. Я чувствовала, что каждый раз, спрашивая, как у меня дела, он хочет сказать что-то ещё, возможно, позвать на откровенный разговор. При этом в процессе моего ответа — неважно, письменного или устного, — понимает, что не готов к откровениям, и сам отступает в сторону, позволяя мне отговариваться делами.

Но дела действительно были — я не обманывала. Во-первых, рабочие сдавали мне дом, я принимала работу и подписывала документы, выплачивала оставшуюся часть гонорара. Во-вторых, мы с Юлей и Ариной постепенно перевозили туда мебель и остальные предметы интерьера, в том числе картины… В общем, нам было чем заняться.

В-третьих, Аришка готовилась к школе, и Вадим из-за того, что сам был в запаре на работе, поручил помочь ей в этом важном деле мне. За лето дочь умудрилась сильно вытянуться, и мы с ней покупали не только письменные принадлежности и необходимую литературу, но и одежду, и обувь. И, конечно, новый классный портфель, как же без него? Человек в среднюю школу пойдёт!

И, наконец, в-четвёртых — перед самым первым сентября пришли результаты биопсии. Ничего неожиданного там не было — мне всё сказали сразу после маммографии, тогда же я записалась на химиотерапию, которая должна была начаться в сентябре. Шансы на успех у меня были большие, опухоль обнаружили на ранней стадии, но настроение всё равно сильно упало. И если уж даже Аришка периодически спрашивала, что со мной такое, то Вадим и подавно увидит проблему. А мне не хотелось, чтобы они волновались. Я и так принесла в их жизнь много боли, зачем ещё добавлять?

Вот так и получилось, что в следующий раз после дня рождения Аришки мы с Вадимом вновь увиделись на очередном празднике — утром 1-го сентября я подъехала к их дому, чтобы проводить дочку в пятый класс. И, как только Аришка скрылась в здании школы, сразу убежала от мужа, отказавшись сходить с ним в кафе. У Вадима был очень просящий взгляд в этот момент… Но я просто не могла. Не сейчас, когда первая химия у меня через пять дней! Он же не поймёт, почему я настолько мрачная и дёрганая, примет на свой счёт. Поэтому я отговорилась срочной встречей по работе, причём не по пути с Вадимом, чтобы не ехать с ним в одной машине, вызвала такси и уехала.

Мне нужно было закончить дела с домом его детства. И подарить уже наконец. Я хотела сделать это до первой химии — боялась, что она подействует на меня слишком сильно и я потом не смогу выглядеть достаточно счастливой.

Поэтому мы с Аришкой договорились, что привезём папу в его дом в ближайшую субботу.

Через три дня.

139

Вадим

После празднования Первого сентября я очень хотел заманить Лиду в кафе, чтобы…

Чтобы что?

Нет, никакого чёткого плана у меня не было и в помине. Я не собирался сидеть и обсуждать с ней произошедшее (или чуть не произошедшее?) между нами после дня рождения Арины. Что там обсуждать. Всё и так понятно.

Да и сколько можно себя обманывать?

Я люблю Лиду уже много-много лет, и даже под весом предательства, которое она совершила, ничего не изменилось.

Предательства или проступка? Огромная разница.

В ноябре прошлого года у меня не было сомнений, как называть то, что сделала Лида. Долгие месяцы я убеждал себя, что, раз уж жена ушла от меня, значит, и не любила вовсе, решив заявить мне об этом самым худшим из возможных способов — совершив предательство.

Но сейчас, и наблюдая перемены, произошедшие с Лидой, в первую очередь под влиянием её усердной работы над собой, и зная, что она раскопала в потёмках своей души во время сеансов с психологом, и видя, как она ведёт себя со мной, я всё больше и больше готов был считать её измену проступком. Глупой выходкой, ошибкой… Да, ошибкой, на которую способен любой человек. И даже тот, кто искренне любит.

А она любит.

Как никто не любил меня раньше и никто не будет любить потом.

Я не мог отделаться от мысли, что искренность чувств Лиды особенно ощущается через подарки, которые она делала в минувшие месяцы. В них было так много чуткости. Не манипуляции чувствами, а именно неподдельной любви от человека, который знает меня так, как может знать только неотъемлемая часть меня.

Особенно я это ощутил, когда Лида подарила акварель мамы. Я не думаю, что когда-нибудь кто-нибудь сможет превзойти этот подарок. Даже сама Лида.

Да, возможно, если бы 1-го сентября мне удалось заманить Лиду в кафе, я бы сказал ей всё как есть и, наверное, даже предложил дать нам второй шанс… Но что-то пошло не так. То ли решимости не хватило, ведь я почти год убеждал себя, что ничего у нас больше не может получиться и я не смогу её по-настоящему простить.